Расплата
Наверное, было бы очень тихо, если бы не этот кузнечик. Все трещит и трещит... И вдруг в одно мгновение песню кузнечика поглотил взрыв. Потом платформы, груженные танками, спотыкаясь, стали наползать друг на друга. Все наполнилось грохотом, скрежетом железа.
— Здорово получилось! — взволнованно произнес старший группы Николай Бородулин и, довольно потирая руки, добавил:
— А теперь, други, пока темно, идемте идрицкий аэродром щупать.
Но после диверсии на перегоне Пустошка — Идрица гитлеровцы усилили охрану аэродрома...
Подрывники, обойдя вокруг Идрицы, залегли в перелеске, больше двух часов наблюдали за полем.
— Видимо, отсюда не солоно хлебавши уйдем,— ворчал Бородулин.— Ишь гады, даже днем усиленная охрана.
Так оно и было. Часа через три ходьбы они упали на мягкую траву на берегу озера у деревни Заозерье. Не успели отдышаться, как Мефодий Дроздецкий, выставленный на пост, подал условный сигнал: кто-то приближается. Все потянулись за оружием.
— Николай Павлович, какая-то девица прямо на нас идет.
—Хорошо, всем лежать тихо.
Девушка шла быстро, уверенным шагом.
— Стой! — из кустов вышел старший группы.— Кто такая?
— Мария Литвинова, учительница из этой деревни,—девушка указала рукой на Заозерье и настороженно посмотрела на Бородулина. Но, вглядевшись в усталое открытое лицо, поняла, что перед ней свои.— Вы-то как раз мне и нужны. Вы же партизаны?
— Допустим.
— Есть важное дело к вам.
— Говорите.
— А чем вы докажете, что вы партизаны?
— Вот мое удостоверение, — сказал Бородулин. Девушка внимательно посмотрела удостоверение.
— В деревню Слободку из Германии прибыл отряд бывших русских военнопленных. Они хотят уничтожить гарнизон и перейти к вам. Помогите им.
Николай долго молчал. Потом позвал своих товарищей и спросил:
— Ну, что будем делать?
— Упускать случай нельзя,— пробасил Егор Дроздецкий, младший брат Мефодия.
— Пусть уничтожают гадов и приходят,— спокойно сказал Николай Маслов.
— Неплохо бы встретиться с кем-нибудь из этих людей,— предложил Анатолий Клюбин.
— Правильно,— поддержал Владлен Дроздецкий.
— Вот что, Мария, мы верим тебе,— заговорил Бородулин.— Иди и передай, что мы согласны принять их. Но для этого необходимо, чтобы сегодня в полночь кто-нибудь из них прибыл сюда на переговоры. На встречу пусть переправляются на лодке и без пилоток. А оружие за спиной. Пароль — «Сачки», а наш отзыв — «Звезда»...
![]() | ![]() |
Разведчик В. Т. Сумбаров | Разведчица М. П. Литвинова |
На правом берегу реки Западный Буг гитлеровцы устроили лагерь для военнопленных. Большой участок открытой местности они обнесли двумя рядами колючей проволоки и установили вышки с пулеметами. Вся площадь лагеря в ночное время для профилактики простреливалась на высоте одного метра от земли.
В лагере находилось около пятидесяти тысяч человек. Кормили всех баландой из овощных отходов. Болезни, голод, холод ежедневно уносили сотни человеческих жизней.
В декабрьскую ночь 1941 года большую партию военнопленных, в которую входил и лейтенант Николай Харченко, немцы перевезли в лагерь, расположенный на окраине польского городка Замостье. Измученных, обессиленных людей и здесь ждали жмыхи от свеклы и холодные бараки.
..Гитлеровская армия терпела поражение за поражением. Чтобы сдерживать наступление на всех фронтах, нужна была не только техника, но и люди. Пополнить свою армию фашисты решили за счет военнопленных, находившихся в концлагерях. В ход были пущены обман, шантаж, угрозы.
В июне 1942 года на территории Германии был сформирован специальный батальон из советских военнопленных. Командиром батальона был назначен майор Кригсхайм. До войны майор жил в Советском Союзе и в совершенстве владел русским языком.
От бывших военнопленных приняли присягу, и они стали солдатами немецкой армии. Но люди, пережившие ужас концлагерей, завладев вновь оружием, и не думали защищать фашистов. Еще в Германии они создали подпольную группу. Ее возглавляли бывшие командиры Красной Армии Анатолий Кирин, Николай Харченко, Григорий Пугачев, Владимир Самасюк и Николай Шканд. Активное участие в подпольной работе принимали Евгений Баев, Николай Дмитриев, Дмитрий Заборин и капитан югославской армии Лева. Сложна судьба у каждого из этих людей.
Николай Харченко за несколько дней до начала войны получил звание лейтенанта и прибыл в Ломженский укрепленный район на западной границе Советского Союза. 6 июля 1941 года в бою под станцией Пуховичи он был ранен в спину осколком снаряда. Через несколько дней при выходе из окружения еще раз был ранен и попал в плен. За год прошел несколько концлагерей. Пытался бежать, но неудачно. А когда узнал о формировании специального батальона, изъявил желание быть «солдатом великой Германии».
Григорий Пугачев в оборонительных боях под Новороссийском 15 октября 1942 года был контужен и ранен в обе ноги. В плен взят в бессознательном состоянии. В одном из концлагерей Григорий познакомился с югославским офицером по фамилии Лева. Вступая вместе с специальный батальон, они лелеяли только одну мысль — поскорее завладеть оружием, чтобы бить немцев.
Среди солдат спецбатальона особо выделялся сорокалетний офицер Анатолий Кирин. По званию он в спецбатальоне был солдатом, но по положению и делам был чем-то вроде личного адъютанта командира роты. Немцы с ним считались. На тактических учениях, на строевых занятиях он находился рядом с командиром роты обер-лейтенантом Кальмайером. Часто при нарушении дисциплины или тактических положений Кирин покрикивал на солдат. Создавалось впечатление, что он выслуживается.
Однажды Николай Харченко, как бы между прочим, заметил Владимиру Самасюку:
— Холуй этот Кирин..
— Это ты брось, Николай. Анатолий преданный Родине и нам товарищ. Все, что он делает, делает по поручению подпольной группы.
Николай Шканд, бывший моряк Черноморского флота, всегда отличался своим почти неприкрытым презрением к немцам. Товарищи с трудом удерживали его от частых выпадов против фашистов.
Торопливым в жизни и откровенным в споре был. Николай Дмитриев. Ни при каких обстоятельствах он не мог согласиться с несправедливостью. За это ему больше других попадало от немцев.
Во многом на него походил Евгений Баев. Лишившись в раннем детстве родителей, он воспитывался в детских домах, военное образование получил в Ленинграде. Ранение и плен не сломили его духа.
Особым уважением среди руководителей подполья пользовался спокойный и рассудительный Дмитрий Заборин. Грамотный офицер-артиллерист, всегда строго обдумывающий свои действия и действия товарищей, отличался скромностью и воспитанностью.
Первые месяцы пребывания в спецбатальоне были особенно трудные. Люди опасались не только немцев, но и друг друга. Каждый изучал каждого: ведь могли быть и предатели.
В один из воскресных летних дней обер-лейтенант Кальмайер отмечал свой день рождения. На это торжество был приглашен весь личный состав роты.
После поздравительных торжеств изрядно захмелевший командир роты взял слово:
— Великая Германия ведет историческую битву. Для нас сейчас представляется случай участвовать в боевых действиях в Тунисе...— сделав паузу, он обвел всех взглядом.— Я изъявил добровольное желание ехать на этот фронт. Прошу последовать моему примеру.
В накуренном помещении воцарилось томительное молчание. Но вот поднялся Анатолий Кирин:
— Лично от себя — и думаю, ко мне присоединятся все присутствующие — благодарю обер-лейтенанта Кальмайера за высокую честь и доверие, оказанное всем нам. Но место русских в России. Прежде всегомы должны навести порядок на нашей родной земле, а потом уже в Тунисе...
Это был умный ответ.
Члены подпольного ядра, готовясь к активным действиям, по предложению Кирина решили послать из Германии в Россию своего доверенного человека, который должен был перейти линию фронта, сообщить советскому командованию о сформированном специальном батальоне и получить указание, как действовать дальше. Выполнить эту задачу поручили Николаю Харченко. Подпольщики с огромным риском достали истые отпускные бланки с печатями и солдатские книжки. Все было подготовлено для побега. Но неожиданно роту, вернувшуюся с полевых занятий, не пустили в казарму. Через несколько минут к строю, сопровождаемый двумя автоматчиками, подошел обер- лейтенант Кальмайер. Обведя взглядом солдат, он не торопливо снял перчатки и спокойным голосом сказал:
— Уваров, пройдите в казарму.
Как и все солдаты спецбатальона, Николай имел вымышленную фамилию.
Два здоровенных немца с автоматами взяли Николая под руки. В казарме шел повальный обыск. Ехидно улыбаясь, к Харченко подошел фельдфебель и, вынув из бокового кармана три солдатские книжки, спросил:
— Твои?
— Да, господин фельдфебель! — отчеканил Николай, а сам подумал: «Неужели предательство? Ведь у Кирина, в подушке пистолет. Если обнаружат — конец».
— Отведите его в одиночную камеру гауптвахты, — приказал подошедший Кальмайер.
На следующий день югослав Лева передал от Кирина записку:
«Николай, книжки и все остальное ты нашел в ресторане за столом, за которым сидел с девушкой. Все это видела Надя».
Начались допросы, на которых Николай отвечал убедительно, без всякой заминки: как он водил в ресторан русскую девушку Надю и как там случайно под столом нашел документы. Следствие вели разные офицеры, но он твердил одно и то же. На третий день допрос вел сам Кальмайер:
— Я проверил ваши показания, Уваров. Вы действительно были с девушкой в ресторане. И она не отказывается, что видела, как вы из-под стола подняли сверток. Все это подтверждается. Но почему же вы не отдали документы, скажем, мне?
— Виноват, господин обер-лейтенант. Был пьян, торопился не опоздать из увольнения. Придя в казарму, сунул сверток под матрац и забыл о нем.
Фашист, по-видимому, поверил. Николай Харченко отделался пятнадцатью сутками ареста.
В последних числах июня 1943 года из Берлина в казармы спецбатальона приехала большая комиссия во главе с генералом Вейдлингом. Проверив надежность личного состава спецбатальона, комиссия дала высокую оценку его боеготовности. А через пять дней батальон под командованием майора Кригсхайма начал готовиться к отправке на фронт.
В батальон входили две роты немецкого состава и одна рота из бывших русских военнопленных.
Медленно уходили версты чужой земли. Все русские солдаты спецбатальона с затаенным чувством радости наблюдали из открытых дверей вагона за убегающими черепичными крышами аккуратных немецких селений. И думали, думали о своей будущей судьбе.
— Скорее бы с этой сволочью рассчитаться! — злобно произнес Николай Шканд.— Во, как надоело,— и провел пальцем по горлу.
— Потерпи. Долго ждали,— успокаивал его Харченко.
Эшелон остановился на первой польской станции.
В вагон, где находились Кирин, Харченко и Пугачев, поднялся командир роты Кальмайер. Подпольщики догадались, что пришел он неспроста. Находясь в его подчинении около года, они изучили обер-лейтенанта. Он любил показывать себя добрым и откровенным человеком. На деле же это был хитрый и опасный враг.
— Как вы думаете, не пора ли выдавать патроны?
— Что вы, конечно, нельзя! Зона еще безопасная, а солдаты злоупотребляют шнапсом. Могут быть несчастные случаи,— убедительно ответил Кирин.
Кальмайер улыбнулся:
— Я тоже так думаю...
Ранним утром эшелон медленно проехал чудом сохранившийся на старой границе Латвии пограничный столб. Владимир Самосюк, стоявший с немцем в парном посту по охране груженых автомашин на платформах, не сдержал своей радости:
— Наконец-то наша русская земля-матушка!
— Ты есть русский свинья! — крикнул немец.
Самосюк с полного разворота ударил немца вскупу. Часовой с неистовым криком свалился в кювет. Эшелон был немедленно остановлен, а весь батальон поднят по тревоге. Владимира арестовали и, когда привезли на станцию Пустошка Калининской области, по приговору полевого суда расстреляли.
12 июля в прифронтовом районном центре Пустошка расположились две роты спецбатальона. Два взвода и штаб третьей роты разместились в деревне Слободка на территории бывшего совхоза «Поддубье». Командир подпольной группы Анатолий Кирин в первый же день собрал своих товарищей.
— Все идет отлично, — сказал он.— Теперь давайте подумаем, что делать дальше.— Он помолчал.— Друзья, сейчас нам надо немедленно установить связь с партизанами. Я думаю, это сделает Николай Харченко.
— Спасибо за доверие, товарищи. Сделаю все, как надо,— ответил Николай.
Весь следующий день Николай присматривался к девушкам и женщинам, работавшим на ремонте шоссейной дороги. Одну из них он выделил сразу. Что-то подсказывало, что она должна быть связана с партизанами. Вечером, когда женщины складывали инструменты во дворе их казармы, он был в этом почти уверен. Уложив в ящики ломы, кувалды и лопаты, работницы быстро уходили со двора. И только эта все что-то долго копалась у ящика, бросая внимательные взгляды, то на склад с оружием, то на казарму. Потом она оглянулась. Заметив Николая, заторопилась, Харченко догнал ее в перелеске.
— Работать вы умеете,— сказал Николай.
— Это точно,— ответила девушка.
— Давайте знакомиться?
— Зачем?
— Должны же называть как-то друг друга. Не звери же мы.
— Кто знает?
— Стой! Ты знаешь, что сейчас сказала?..— Николай окончательно поверил, что перед ним партизанка. И его прорвало. Он заговорил о себе, о своей жизни, о плене, о концлагерях, о мучениях.— Разве после этого можно защищать фашизм, а? — глядя прямо в глаза, спросил он девушку.
— Так и не защищайте. Но мне пора, да и вам тоже. А звать меня Мария.
Да, Николай не ошибся. Мария Литвинова, учительница по образованию, жила в деревне Заозерье.
Работая на дороге, она выполняла задание местного партизанского отряда, которым командовал Иван Никоненок, по сбору сведений о движении войск противника по шоссе Опочка — Пустошка, о их гарнизонах.
Вечером следующего дня Николай опять провожал Марию.
— Хочется бить этих гадов,— говорил Харченко.— Вот если б с партизанами наладить связь. Можно такое сделать?
«Не провокатор ли?» — уже в который раз подумала девушка, а вслух сказала:
— Я в этом деле не советчик, и о партизанах мне ничего не известно.
— Я знаю, о чем вы думаете: вот, мол, провокатор привязался. Да не так же это! Не так! И не смотрите •на эту форму, на эти ефрейторские значки. Знали бы 'вы, как они мне противны! Помогите, Мария! Я чувствую, что вы связаны с партизанами.
— Ошибаетесь.
— Мария! Ради всего святого, помогите. Вы сделаете огромное дело. Подумайте.
— Ну, хорошо. Если вы так настаиваете, я попытаюсь найти людей, которые, может быть, и знают партизан.
Поздно ночью, истомленная неизвестностью, Мария, поборов страх, сходила в деревню Ольшаники к своей связной Клаве и узнала от нее, что отряда на песте нет. Окончательно расстроенная, она вернулась в Заозерье.
Не спала всю ночь и ее старшая сестра Вера Павловна. После смерти отца и матери она взяла на себя обязанности по воспитанию своих двух младших сестер и двух братьев. С тревогой встретила она Марию.
— Уверена ли ты в этом человеке, ради которого так безрассудно подвергаешь себя и всю нашу семью опасности? Ведь сколько мы пережили... Я сама оказываю помощь партизанам, но только своим, которых я знаю. А этому... Откуда тебе знать, что он думает?
— Перестань, Вера, и так на душе тяжело. Он то же наш. Я ему верю и обязана помочь,— категорически ответила Мария.
Старшая сестра поняла, что намерения Марии серьезны и отговаривать ее бесполезно.
— Ладно, переубеждать не стану, делай как знаешь. Только если почувствуешь какое-нибудь, сомнение или опасность, вовремя предупреди. У меня, кроме тебя, еще трое на руках.
Утром Мария решила сама отправиться искать партизан.
И вот они перед ней. Трудно было Марии раскрыть себя незнакомым людям, рассказать обо всем, что случилось с ней за последние сутки. Невольно в этот момент вспомнился разговор со старшей сестрой, ее серьезное предупреждение... На Веру легли все заботы об их семье, поэтому Мария в душе сознавала тревогу сестры. Но она уже не могла отступиться от решения помочь людям, оказавшимся в беде.
Еще до войны, учась в Идрицком педагогическом училище, Мария хорошо запомнила слова, сказанные при приеме ее в комсомол директором училища старым коммунистом Гришиным: «Долг каждого из нас — не страшиться трудностей, а упорно преодолевать их». Она так и поступила, когда ее направили учительницей в глухую деревню Кохново. Там пережила первые страшные месяцы фашистской оккупации. Преодолев смятение, вернулась в. свою деревню Заозерье, здесь узнала о гибели отца. За одной бедой пришла другая: от тяжелых переживаний и болезни скончалась мать. Вере и ей много пришлось работать, чтобы сохранить семью, не дать умереть с голоду младшим.
Ужасная первая военная зима прошла. За это время она познакомилась с партизанами и летом 1942 года стала разведчицей...
С большими трудностями и риском из гарнизона на встречу с партизанами были направлены Николай Шканд, Евгений Баев и Николай Дмитриев. Встреча прошла успешно. Они быстро обо всем договорились.
До начала операции оставались сутки... В воскресенье 19 июля в полночь должна была осуществиться мечта, которую люди вынашивали около двух лет.
Кирин, избранный руководителем операции, предложил известить людей о предстоящем выступлении за полчаса до начала действий. Этого требовала обстановка.
Прошла бессонная ночь. Утром с общего согласия членов подпольного совета Кирин решил сообщить о предстоящей операции надежным людям, входящим в другие роты батальона. Эту задачу он поручил выполнить переводчику Леве, пользовавшемуся доверием у командира роты и имевшему право отлучаться из гарнизона. Югослав с большим риском выполнил задание.
Наступила вторая половина воскресного дня. Кирин отдал распоряжение держать наготове личное оружие и несколько ручных гранат.
Напряженный день подошел к концу. В казармах, не раздеваясь, легли спать. 23 часа 30 минут. Кирин, Харченко, Пугачев, Григорьев, Дмитриев, Баев подняли всех русских и объявили им решение руководителей подполья о восстании. Все дали твердое согласие. Сигналом начала операции послужит автоматная очередь, которой Кирин должен уничтожить командира роты Кальмайера.
Минуты отсчитывали время.
— Пора,— сказал Кирин —Шканд, за мной!
Они быстро пересекли двор и вошли в коридор немецкой казармы. Кирин решительно открыл дверь в комнату офицера. За столом сидел командир роты. Взглянув на вошедших, он строго спросил:
— В чем дело?
Вместо ответа Кирин нажал на спусковой крючок автомата. Но выстрела не последовало — осечка! Взбешенный обер-лейтенант вскочил со стула, свирепо заорал и схватился за кобуру. Но в это время из-за спины Кирина Николай дал очередь по фашисту. Сигнал к действию подан. Кирин и Шканд вбежали в соседнюю комнату и открыли огонь по ничего не понимающим спросонья немцам.
Короткие схватки завязались в двух других помещениях и во дворе казармы. Операция продолжалась минут двадцать. Восставшие уничтожили трех офицера десятка три солдат и троих изменников Родины.
— Поджечь склад и транспорт! — подал команду Кирин.
Через минуту пламя охватило склады с продовольствием и горючим. Вспыхнули грузовики и мотоциклы, Уничтожено радио и телефонная связь.
— Всем погрузиться на дизельный грузовик! — крикнул командир операции. Грузная автомашина, способная вместить в кузове более пятидесяти человек, ощетинившаяся пулеметами и автоматами, выехала на шоссейную дорогу. Проехав три километра, грузовик свернул на проселок к деревне Заозерье. Возле ручья с крутыми берегами машина остановилась.
— По двое в колонну становись! Шканд, поджигай машину. Харченко, веди в деревню.
В дом Марии Литвиновой забежали Харченко и Шканд.
— Все, Машенька, рассчитались с гадами,— улыбаясь, сказал Харченко.
— Теперь, родная, веди нас к своим,— добавил Шканд.
Мария привела отряд на берег озера, куда по приказанию партизан староста деревни Тит Белобоков пригнал десяток лодок.
Вот и другой берег. Берег новой жизни. Навстречу прибывшим вышли партизаны. Радости не было конца! Но Бородулин додал команду:
— Вперед, други, домой!
Построившись в походную колонну, отряд двинулся в Россонский район Белоруссии.
В это время к отряду присоединились еще трое солдат, тоже русские. Они прибыли из Пустошки. Там операция не удалась, и только эти трое на мотоциклах вырвались из гарнизона.
В двенадцати километрах от Заозерья, в деревне Речки, Бородулин решил сделать небольшой привал. В восемь часов утра партизаны расположились на отдых. Но вдруг Егор Дроздецкий, стоявший на посту, закричал:
— Немцы! Вокруг немцы!
Гитлеровский солдат штыком, оборвал его крик.
С двух сторон в деревню ворвались немцы. Сам майор Кригсхайм руководил операцией по уничтожению беглецов. Завязался бой. Скорострельные пулеметы, прихваченные из казарм, косили фашистов. Спустя полчаса преследователи отступили. В этой схватке ранило командира отделения Анатолия Клюбина и вторично Николая Дмитриева.
Забрав убитого Егора и раненых, отряд поспешил уйти.
Через день сорок девять бывших советских командиров в немецкой форме и с трофейными автоматами нового образца прибыли в расположение 3-й бригады.
Рассказывая командиру бригады о своем пути, Анатолий Кирин разрезал пояс у брюк и извлёк оттуда удостоверение личности, в котором указывалось, что он является капитаном Красной Армии. Комбриг крепко пожал руку капитану.
В тот же вечер в эфир вышел «Аист». В Калининский штаб партизанского движения была передана радиограмма с сообщением о переходе в бригаду людей гарнизона Слободки. Через несколько часов на партизанский аэродром прибыл специальный самолет. В советский тыл по указанию командования вылетели капитан Кирин и капитан югославской армии Лева. Они увозили с собой образцы нового немецкого оружия. Пугачева, Григорьева и Баева зачислили в бригадную разведку, остальных товарищей — в отряд подрывников Панова.