Наверное, было бы очень тихо, если бы не этот куз­нечик. Все трещит и трещит... И вдруг в одно мгнове­ние песню кузнечика поглотил взрыв. Потом платфор­мы, груженные танками, спотыкаясь, стали наползать друг на друга. Все наполнилось грохотом, скрежетом железа.

— Здорово получилось! — взволнованно произнес старший группы Николай Бородулин и, довольно по­тирая руки, добавил:

— А теперь, други, пока темно, идемте идрицкий аэродром щупать.

Но после диверсии на перегоне Пустошка — Идри­ца гитлеровцы усилили охрану аэродрома...

Подрывники, обойдя вокруг Идрицы, залегли в пе­релеске, больше двух часов наблюдали за полем.

— Видимо, отсюда не солоно хлебавши уйдем,— ворчал Бородулин.— Ишь гады, даже днем усиленная охрана.

Так оно и было. Часа через три ходьбы они упали на мягкую траву на берегу озера у деревни Заозерье. Не успели отдышаться, как Мефодий Дроздецкий, вы­ставленный на пост, подал условный сигнал: кто-то приближается. Все потянулись за оружием.

— Николай Павлович, какая-то девица прямо на нас идет.

—Хорошо, всем лежать тихо.

Девушка шла быстро, уверенным шагом.

— Стой! — из кустов вышел старший группы.— Кто такая?

— Мария Литвинова, учительница из этой дерев­ни,—девушка указала рукой на Заозерье и насторо­женно посмотрела на Бородулина. Но, вглядевшись в усталое открытое лицо, поняла, что перед ней свои.— Вы-то как раз мне и нужны. Вы же партизаны?

— Допустим.

— Есть важное дело к вам.

— Говорите.

— А чем вы докажете, что вы партизаны?

— Вот мое удостоверение, — сказал Бородулин.  Девушка внимательно посмотрела удостоверение.

— В деревню Слободку из Германии прибыл отряд бывших русских военнопленных. Они хотят уничтожить гарнизон и перейти к вам. Помогите им.

Николай долго молчал. Потом позвал своих товарищей и спросил:

— Ну, что будем делать?

— Упускать случай нельзя,— пробасил Егор Дроздецкий, младший брат Мефодия.

— Пусть уничтожают гадов и приходят,— спокойно сказал Николай Маслов.

— Неплохо бы встретиться с кем-нибудь из этих людей,— предложил Анатолий Клюбин.

— Правильно,— поддержал Владлен Дроздецкий.

— Вот что, Мария, мы верим тебе,— заговорил Бо­родулин.— Иди и передай, что мы согласны принять их. Но для этого необходимо, чтобы сегодня в полночь кто-нибудь из них прибыл сюда на переговоры. На встречу пусть переправляются на лодке и без пилоток. А оружие за спиной. Пароль — «Сачки», а наш отзыв — «Звезда»...

Разведчик В. Т. Сумбаров	Разведчица М. П. Литвинова

На правом берегу реки Западный Буг гитлеровцы устроили лагерь для военнопленных. Большой участок открытой местности они обнесли двумя рядами колю­чей проволоки и установили вышки с пулеметами. Вся площадь лагеря в ночное время для профилактики простреливалась на высоте одного метра от земли.

В лагере находилось около пятидесяти тысяч чело­век. Кормили всех баландой из овощных отходов. Бо­лезни, голод, холод ежедневно уносили сотни челове­ческих жизней.

В декабрьскую ночь 1941 года большую партию военнопленных, в которую входил и лейтенант Николай Харченко, немцы перевезли в лагерь, расположенный на окраине польского городка Замостье. Измученных, обессиленных людей и здесь ждали жмыхи от свеклы и холодные бараки.

..Гитлеровская армия терпела поражение за пора­жением. Чтобы сдерживать наступление на всех фрон­тах, нужна была не только техника, но и люди. Попол­нить свою армию фашисты решили за счет военно­пленных, находившихся в концлагерях. В ход были пу­щены обман, шантаж, угрозы.

В июне 1942 года на территории Германии был сформирован специальный батальон из советских во­еннопленных. Командиром батальона был назначен майор Кригсхайм. До войны майор жил в Советском Союзе и в совершенстве владел русским языком.

От бывших военнопленных приняли присягу, и они стали солдатами немецкой армии. Но люди, пережив­шие ужас концлагерей, завладев вновь оружием, и не думали защищать фашистов. Еще в Германии они соз­дали подпольную группу. Ее возглавляли бывшие командиры Красной Армии Анатолий Кирин, Николай Харченко, Григорий Пугачев, Владимир Самасюк и Николай Шканд. Активное участие в подпольной рабо­те принимали Евгений Баев, Николай Дмитриев, Дмитрий Заборин и капитан югославской армии Лева. Сложна судьба у каждого из этих людей.

Николай Харченко за несколько дней до начала войны получил звание лейтенанта и прибыл в Ломженский укрепленный район на западной границе Советского Союза. 6 июля 1941 года в бою под станцией Пуховичи он был ранен в спину осколком снаряда. Через несколько дней при выходе из окружения еще раз был ранен и попал в плен. За год прошел несколь­ко концлагерей. Пытался бежать, но неудачно. А ког­да узнал о формировании специального батальона, изъявил желание быть «солдатом великой Германии».

Григорий Пугачев в оборонительных боях под Но­вороссийском 15 октября 1942 года был контужен и ранен в обе ноги. В плен взят в бессознательном со­стоянии. В одном из концлагерей Григорий познако­мился с югославским офицером по фамилии Лева. Вступая вместе с специальный батальон, они лелеяли только одну мысль — поскорее завладеть оружием, чтобы бить немцев.

Среди солдат спецбатальона особо выделялся со­рокалетний офицер Анатолий Кирин. По званию он в спецбатальоне был солдатом, но по положению и де­лам был чем-то вроде личного адъютанта командира роты. Немцы с ним считались. На тактических учени­ях, на строевых занятиях он находился рядом с коман­диром роты обер-лейтенантом Кальмайером. Часто при нарушении дисциплины или тактических положе­ний Кирин покрикивал на солдат. Создавалось впе­чатление, что он выслуживается.

Однажды Николай Харченко, как бы между про­чим, заметил Владимиру Самасюку:

— Холуй этот Кирин..

— Это ты брось, Николай. Анатолий преданный  Родине и нам товарищ. Все, что он делает, делает по поручению подпольной группы.

Николай Шканд, бывший моряк Черноморского флота, всегда отличался своим почти неприкрытым презрением к немцам. Товарищи с трудом удержива­ли его от частых выпадов против фашистов.

Торопливым в жизни и откровенным в споре был. Николай Дмитриев. Ни при каких обстоятельствах он не мог согласиться с несправедливостью. За это ему больше других попадало от немцев.

Во многом на него походил Евгений Баев. Лишив­шись в раннем детстве родителей, он воспитывался в детских домах, военное образование получил в Ленинграде. Ранение и плен не сломили его духа.

Особым уважением среди руководителей подполья пользовался спокойный и рассудительный Дмитрий Заборин. Грамотный офицер-артиллерист, всегда стро­го обдумывающий свои действия и действия товари­щей, отличался скромностью и воспитанностью.

Первые месяцы пребывания в спецбатальоне были особенно трудные. Люди опасались не только немцев, но и друг друга. Каждый изучал каждого: ведь могли быть и предатели.

В один из воскресных летних дней обер-лейтенант Кальмайер отмечал свой день рождения. На это тор­жество был приглашен весь личный состав роты.

После поздравительных торжеств изрядно захме­левший командир роты взял слово:

— Великая Германия ведет историческую битву. Для нас сейчас представляется случай участвовать в боевых действиях в Тунисе...— сделав паузу, он обвел всех взглядом.— Я изъявил добровольное желание  ехать на этот фронт. Прошу последовать моему примеру.

В накуренном помещении воцарилось томительное молчание. Но вот поднялся Анатолий Кирин:

— Лично от себя — и думаю, ко мне присоединят­ся все присутствующие — благодарю обер-лейтенанта Кальмайера за высокую честь и доверие, оказанное всем нам. Но место русских в России. Прежде всегомы должны навести порядок на нашей родной земле, а потом уже в Тунисе...

Это был умный ответ.

Члены подпольного ядра, готовясь к активным дей­ствиям, по предложению Кирина решили послать из Германии в Россию своего доверенного человека, ко­торый должен был перейти линию фронта, сообщить советскому командованию о сформированном специ­альном батальоне и получить указание, как действо­вать дальше. Выполнить эту задачу поручили Николаю Харченко. Подпольщики с огромным риском достали истые отпускные бланки с печатями и солдатские книжки. Все было подготовлено для побега. Но нео­жиданно роту, вернувшуюся с полевых занятий, не пустили в казарму. Через несколько минут к строю, сопровождаемый двумя автоматчиками, подошел обер- лейтенант Кальмайер. Обведя взглядом солдат, он не  торопливо снял перчатки и спокойным голосом ска­зал:

— Уваров, пройдите в казарму.

Как и все солдаты спецбатальона, Николай имел вымышленную фамилию.

Два здоровенных немца с автоматами взяли Нико­лая под руки. В казарме шел повальный обыск. Ехид­но улыбаясь, к Харченко подошел фельдфебель и, вы­нув из бокового кармана три солдатские книжки, спросил:

— Твои?

— Да, господин фельдфебель! — отчеканил Нико­лай, а сам подумал: «Неужели предательство? Ведь у Кирина, в подушке пистолет. Если обнаружат — ко­нец».

— Отведите его в одиночную камеру гауптвахты, — приказал подошедший Кальмайер.

На следующий день югослав Лева передал от Кирина записку:

«Николай, книжки и все остальное ты нашел в ре­сторане за столом, за которым сидел с девушкой. Все  это видела Надя».

Начались допросы, на которых Николай отвечал убедительно, без всякой заминки: как он водил в ре­сторан русскую девушку Надю и как там случайно под столом нашел документы. Следствие вели разные офицеры, но он твердил одно и то же. На третий день допрос вел сам Кальмайер:

— Я проверил ваши показания, Уваров. Вы дейст­вительно были с девушкой в ресторане. И она не отка­зывается, что видела, как вы из-под стола подняли сверток. Все это подтверждается. Но почему же вы не отдали документы, скажем, мне?

— Виноват, господин обер-лейтенант. Был пьян, торопился не опоздать из увольнения. Придя в казар­му, сунул сверток под матрац и забыл о нем.

Фашист, по-видимому, поверил. Николай Харченко отделался пятнадцатью сутками ареста.

В последних числах июня 1943 года из Берлина в казармы спецбатальона приехала большая комиссия во главе с генералом Вейдлингом. Проверив надеж­ность личного состава спецбатальона, комиссия дала высокую оценку его боеготовности. А через пять дней батальон под командованием майора Кригсхайма на­чал готовиться к отправке на фронт.

В батальон входили две роты немецкого состава и одна рота из бывших русских военнопленных.

Медленно уходили версты чужой земли. Все рус­ские солдаты спецбатальона с затаенным чувством ра­дости наблюдали из открытых дверей вагона за убе­гающими черепичными крышами аккуратных немец­ких селений. И думали, думали о своей будущей судьбе.

— Скорее бы с этой сволочью рассчитаться! — злобно произнес Николай Шканд.— Во, как надое­ло,— и провел пальцем по горлу.

— Потерпи. Долго ждали,— успокаивал его Хар­ченко.

Эшелон остановился на первой польской станции.

В вагон, где находились Кирин, Харченко и Пугачев, поднялся командир роты Кальмайер. Подпольщики догадались, что пришел он неспроста. Находясь в его подчинении около года, они изучили обер-лейтенанта. Он любил показывать себя добрым и откровенным человеком. На деле же это был хитрый и опасный враг.

— Как вы думаете, не пора ли выдавать пат­роны?

— Что вы, конечно, нельзя! Зона еще безопасная, а солдаты злоупотребляют шнапсом. Могут быть нес­частные случаи,— убедительно ответил Кирин.

Кальмайер улыбнулся:

— Я тоже так думаю...

Ранним утром эшелон медленно проехал чудом сохранившийся на старой границе Латвии погранич­ный столб. Владимир Самосюк, стоявший с немцем в парном посту по охране груженых автомашин на плат­формах, не сдержал своей радости:

— Наконец-то наша русская земля-матушка!

— Ты есть русский свинья! — крикнул немец.

Самосюк с полного разворота ударил немца вску­пу. Часовой с неистовым криком свалился в кювет. Эшелон был немедленно остановлен, а весь батальон поднят по тревоге. Владимира арестовали и, когда привезли на станцию Пустошка Калининской области, по приговору полевого суда расстреляли.

12 июля в прифронтовом районном центре Пустошка расположились две роты спецбатальона. Два взво­да и штаб третьей роты разместились в деревне Слободка на территории бывшего совхоза «Поддубье». Командир подпольной группы Анатолий Кирин в первый же день собрал своих товарищей.

— Все идет отлично, — сказал он.— Теперь давай­те подумаем, что делать дальше.— Он помолчал.— Друзья, сейчас нам надо немедленно установить связь с партизанами. Я думаю, это сделает Николай Хар­ченко.

— Спасибо за доверие, товарищи. Сделаю все, как надо,— ответил Николай.

Весь следующий день Николай присматривался к девушкам и женщинам, работавшим на ремонте шос­сейной дороги. Одну из них он выделил сразу. Что-то подсказывало, что она должна быть связана с партизанами. Вечером, когда женщины складывали инструменты во дворе их казармы, он был в этом почти уверен.  Уложив в ящики ломы, кувалды и лопаты, работницы быстро уходили со двора. И только эта все что-то долго копалась у ящика, бросая внимательные взгля­ды, то на склад с оружием, то на казарму. Потом она оглянулась. Заметив Николая, заторопилась, Харченко догнал ее в перелеске.

— Работать вы умеете,— сказал Николай.

— Это точно,— ответила девушка.

— Давайте знакомиться?

— Зачем?

— Должны же называть как-то друг друга. Не зве­ри же мы.

— Кто знает?

— Стой! Ты знаешь, что сейчас сказала?..— Нико­лай окончательно поверил, что перед ним партизанка. И его прорвало. Он заговорил о себе, о своей жизни, о плене, о концлагерях, о мучениях.— Разве после этого можно защищать фашизм, а? — глядя прямо в глаза, спросил он девушку.

— Так и не защищайте. Но мне пора, да и вам то­же. А звать меня Мария.

Да, Николай не ошибся. Мария Литвинова, учи­тельница по образованию, жила в деревне Заозерье.

Работая на дороге, она выполняла задание местного партизанского отряда, которым командовал Иван Никоненок, по сбору сведений о движении войск против­ника по шоссе Опочка — Пустошка, о их гарнизонах.

Вечером следующего дня Николай опять провожал Марию.

— Хочется бить этих гадов,— говорил Харченко.— Вот если б с партизанами наладить связь. Можно та­кое сделать?

«Не провокатор ли?» — уже в который раз подума­ла девушка, а вслух сказала:

— Я в этом деле не советчик, и о партизанах мне ничего не известно.

— Я знаю, о чем вы думаете: вот, мол, провокатор привязался. Да не так же это! Не так! И не смотрите •на эту форму, на эти ефрейторские значки. Знали бы 'вы, как они мне противны! Помогите, Мария! Я чувст­вую, что вы связаны с партизанами.

— Ошибаетесь.

— Мария! Ради всего святого, помогите. Вы сделаете огромное дело. Подумайте.

— Ну, хорошо. Если вы так настаиваете, я попы­таюсь найти людей, которые, может быть, и знают партизан.

Поздно ночью, истомленная неизвестностью, Мария, поборов страх, сходила в деревню Ольшаники к своей связной Клаве и узнала от нее, что отряда на песте нет. Окончательно расстроенная, она вернулась в Заозерье.

Не спала всю ночь и ее старшая сестра Вера Павловна. После смерти отца и матери она взяла на себя обязанности по воспитанию своих двух младших сестер и двух братьев. С тревогой встретила она Марию.

 — Уверена ли ты в этом человеке, ради которого так безрассудно подвергаешь себя и всю нашу семью опасности? Ведь сколько мы пережили... Я сама оказываю помощь партизанам, но только своим, которых я знаю. А этому... Откуда тебе знать, что он думает?

— Перестань, Вера, и так на душе тяжело. Он то же наш. Я ему верю и обязана помочь,— категорически ответила Мария.

Старшая сестра поняла, что намерения Марии серьезны и отговаривать ее бесполезно.

— Ладно, переубеждать не стану, делай как знаешь. Только если почувствуешь какое-нибудь, сом­нение или опасность, вовремя предупреди. У меня, кроме тебя, еще трое на руках.

Утром Мария решила сама отправиться искать партизан.

И вот они перед ней. Трудно было Марии раскрыть себя незнакомым людям, рассказать обо всем, что случилось с ней за последние сутки. Невольно в этот момент вспомнился разговор со старшей сестрой, ее серьезное предупреждение... На Веру легли все забо­ты об их семье, поэтому Мария в душе сознавала тре­вогу сестры. Но она уже не могла отступиться от ре­шения помочь людям, оказавшимся в беде.

Еще до войны, учась в Идрицком педагогическом училище, Мария хорошо запомнила слова, сказанные при приеме ее в комсомол директором училища ста­рым коммунистом Гришиным: «Долг  каждого из нас — не страшиться трудностей, а упорно преодоле­вать их». Она так и поступила, когда ее направили учительницей в глухую деревню Кохново. Там пере­жила первые страшные месяцы фашистской оккупа­ции. Преодолев смятение, вернулась в. свою деревню Заозерье, здесь узнала о гибели отца. За одной бедой пришла другая: от тяжелых переживаний и болезни скончалась мать. Вере и ей много пришлось работать, чтобы сохранить семью, не дать умереть с голоду младшим.

Ужасная первая военная зима прошла. За это вре­мя она познакомилась с партизанами и летом 1942 го­да стала разведчицей...

С большими трудностями и риском из гарнизона на встречу с партизанами были направлены Николай Шканд, Евгений Баев и Николай Дмитриев. Встре­ча прошла успешно. Они быстро обо всем договори­лись.

До начала операции оставались сутки... В воскресенье 19 июля в полночь должна была осуществиться мечта, которую люди вынашивали около двух лет.

Кирин, избранный руководителем операции, пред­ложил известить людей о предстоящем выступлении за полчаса до начала действий. Этого требовала обста­новка.

Прошла бессонная ночь. Утром с общего согласия членов подпольного совета Кирин решил сообщить о предстоящей операции надежным людям, входящим в другие роты батальона. Эту задачу он поручил выпол­нить переводчику Леве, пользовавшемуся доверием у командира роты и имевшему право отлучаться из гарнизона. Югослав с большим риском выполнил за­дание.

Наступила вторая половина воскресного дня. Ки­рин отдал распоряжение держать наготове личное оружие и несколько ручных гранат.

Напряженный день подошел к концу. В казармах, не раздеваясь, легли спать. 23 часа 30 минут. Кирин, Харченко, Пугачев, Григорьев, Дмитриев, Баев под­няли всех русских и объявили им решение руководи­телей подполья о восстании. Все дали твердое согла­сие. Сигналом начала операции послужит автомат­ная очередь, которой Кирин должен уничтожить командира роты Кальмайера.

Минуты отсчитывали время.

— Пора,— сказал Кирин —Шканд, за мной!

Они быстро пересекли двор и вошли в коридор не­мецкой казармы. Кирин решительно открыл дверь в комнату офицера. За столом сидел командир роты. Взглянув на вошедших, он строго спросил:

— В чем дело?

Вместо ответа Кирин нажал на спусковой крючок автомата. Но выстрела не последовало — осечка! Взбешенный обер-лейтенант вскочил со стула, свирепо заорал и схватился за кобуру. Но в это время из-за спины Кирина Николай дал очередь по фашисту. Сигнал к действию подан. Кирин и Шканд вбежали в соседнюю комнату и открыли огонь по ничего не понимающим спросонья немцам.

Короткие схватки завязались в двух других поме­щениях и во дворе казармы. Операция продолжалась минут двадцать. Восставшие уничтожили трех офице­ра десятка три солдат и троих изменников Родины.

— Поджечь склад и транспорт! — подал команду Кирин.

Через минуту пламя охватило склады с продоволь­ствием и горючим. Вспыхнули грузовики и мотоциклы, Уничтожено радио и телефонная связь.

— Всем погрузиться на дизельный грузовик! — крикнул командир операции. Грузная автомашина, способная вместить в кузове более пятидесяти человек, ощетинившаяся пулеметами и автоматами, выехала на шоссейную дорогу. Проехав три километра, грузовик свернул на проселок к деревне Заозерье. Возле ручья с крутыми берегами машина остановилась.

— По двое в колонну становись! Шканд, поджи­гай машину. Харченко, веди в деревню.

В дом Марии Литвиновой забежали Харченко и Шканд.

— Все, Машенька, рассчитались с гадами,— улы­баясь, сказал Харченко.

— Теперь, родная, веди нас к своим,— добавил Шканд.

Мария привела отряд на берег озера, куда по при­казанию партизан староста деревни Тит Белобоков пригнал десяток лодок.

Вот и другой берег. Берег новой жизни. Навстречу прибывшим вышли партизаны. Радости не было конца! Но Бородулин додал команду:

— Вперед, други, домой!

Построившись в походную колонну, отряд двинул­ся в Россонский район Белоруссии.

В это время к отряду присоединились еще трое сол­дат, тоже русские. Они прибыли из Пустошки. Там операция не удалась, и только эти трое на мотоциклах вырвались из гарнизона.

В двенадцати километрах от Заозерья, в деревне Речки, Бородулин решил сделать небольшой привал. В восемь часов утра партизаны расположились на отдых. Но вдруг Егор Дроздецкий, стоявший на посту, закричал:

— Немцы! Вокруг немцы!

Гитлеровский солдат штыком, оборвал его крик.

С двух сторон в деревню ворвались немцы. Сам майор Кригсхайм руководил операцией по уничтоже­нию беглецов. Завязался бой. Скорострельные пулеметы, прихваченные из казарм, косили фашистов. Спу­стя полчаса преследователи отступили. В этой схватке ранило командира отделения Анатолия Клюбина и вторично Николая Дмитриева.

Забрав убитого Егора и раненых, отряд поспешил уйти.

Через день сорок девять бывших советских коман­диров в немецкой форме и с трофейными автоматами нового образца прибыли в расположение 3-й бригады.

Рассказывая командиру бригады о своем пути, Анатолий Кирин разрезал пояс у брюк и извлёк отту­да удостоверение личности, в котором указывалось, что он является капитаном Красной Армии. Комбриг крепко пожал руку капитану.

В тот же вечер в эфир вышел «Аист». В Калинин­ский штаб партизанского движения была передана ра­диограмма с сообщением о переходе в бригаду людей гарнизона Слободки. Через несколько часов на парти­занский аэродром прибыл специальный самолет. В со­ветский тыл по указанию командования вылетели ка­питан Кирин и капитан югославской армии Лева. Они увозили с собой образцы нового немецкого оружия. Пугачева, Григорьева и Баева зачислили в бригадную разведку, остальных товарищей — в отряд подрывни­ков Панова.