Партизанская борьба разгоралась. Люди брались за оружие. Старики, женщины, мальчишки, пренебре­гая опасностью, становились связными или проводни­ками. Одним из таких и был Анашка Филиппов — парнишка из Идрицкого района.

В деревне Горелики-Шутово, в которой жил Анашка, бургомистр Григорий Ервинский разместил гарнизон полицейских. Ервинский свирепствовал при «новой власти».

Хватит сидеть на шее родителей, посмотрите Европу,— посмеивался ехидно бургомистр, отправляя молодых ребят и девчат в Идрицу, которых тут же угоняли в Германию.

Анашка и его сестры Мария, Татьяна и Анна тоже были схвачены и доставлены в Идрицу на сборный пункт.

Гаврилов решил покончить с предателями. Парти­заны нашей бригады ворвались в деревню, в короткой схватке убили братьев Волковых и других полицей­ских. Но Ервинскому удалось скрыться от возмездия.

В эту же ночь из Идрицы убежали Анна и Анашка Филипповы. Вернулись домой и спрятались в под­поле дома матери Агафьи Филимоновны. Сестрам Марии и Татьяне не удалось избежать отправки в Германию.

Как-то в Гореликах, возвращаясь с задания, оста­новился взвод Георгия Сидорова из нашего четвер­того отряда. Дом Филипповых находился у самого леса. У них и сделали привал партизаны. Такой встрече Анашка был несказанно рад. Спустя полчаса он бойко рассказывал Сидорову про беды семьи, про свои обиды, которые испытал в лапах полиции.

— Возьмите меня с собой,— взмолился подро­сток,— и в бою, и в разведке не сробею.

Паренек понравился партизанам. Смущал воз­раст: шестнадцать исполнилось. Но когда он сказал, что припрятал немецкую винтовку, Сидоров растаял:

— Придется взять паренька.

— Правильно,— поддержали партизаны.

Вскоре за находчивость и хорошее знание местно­сти комбриг Гаврилов перевел его в штаб бригады связным. Анашка не только обеспечивал связь между штабом бригады и отрядами, но и ходил с поруче­ниями к нашим разведчикам в гарнизоны против­ника.

Агентурной разведкой занимался комиссар брига­ды Васильев. Как-то перед вечером Николай Василь­евич вызвал к себе Филиппова:

— Тебе, брат, поручается особое задание: сходить в Опочку на базар. Кур будешь продавать.

— Кур? — удивился Анашка.

— Да, кур. За каждую запросишь по сто марок, Запомни: по сто марок. Кто скажет: «Я заплачу рублями» — тому отдай все четыре курицы вместе с кор­зинкой. Получи деньги, сколько тебе отсчитают, и больше с этим человеком ни о чем не говори. Уяснил?

— Еще как! Мой пароль: «За каждую сто марок», а отзыв: «Я заплачу рублями».

— Все правильно понял. Вот получай документ — справку с печатью. С сего числа ты Анатолий Филип­пов.

С заданием Филиппов справился успешно. Ольга Михайлова, наша разведчица в Опочке, вскоре сооб­щила: «Благодарю за подарки. Все определили на место». В городе были расклеены сообщения Совинформбюро и обращение Калининского обкома партии к населению временно оккупированных районов обла­сти.

После этого задания Анашку стали величать Анатолием.

Анашка несколько раз с разрешения комбрига на­вещал семью. Как-то при очередной встрече мать сказала:

— Анаша, меня недавно просил дядька Дмитрий, чтобы ты зашел к нему. Сердцем чую: неладное он что затеял. Вчера он опять приходил и сказал: «Не­чего Ананию за красных голову ложить. Все равно власть германская будет. Пока не поздно — верни сына домой».

Дмитрий Задвинский жил на отшибе в добротном доме. Оружия в руки не брал, но дружбу водил с бургомистром.

Возвратясь в Двор Черепето, Филиппов рассказал командиру и комиссару бригады о разговоре с ма­терью.

Взвод Георгия Сидорова к ночи добрался в район Горелики-Шутово. Вместе со взводом были Анаша Филиппов и его двоюродный брат Степан Косаревский. Сидоров расставил партизан вокруг усадьбы Задвин­ского.

Подросток постучал в окно. На крыльцо вышел хо­зяин.

— А это кто с тобой? — боязливо уставился Дмит­рий на двухметрового парня.

— Как кто? Это же Степан Косаревский, сын Про­копа, бывшего твоего соседа по хутору.

— Ох ты, как вымахал! — пропуская гостей в дом, сказал хозяин.

Пока мужчины разговаривали, хозяйка дома, тетка Настасья, жарила яичницу. На столе появились соленые огурцы, квашеная капуста, миска засахарившегося меда. Хозяин нарезал большими кусками сало.

Когда ребята закусили, Задвинский повел речь:

— У вас, мальцы, жизнь какая-то неизвестная, темная. Вот Ервинский, тот умнее — служит у немцев, Обут, одет и шнапс каждый день пьет. Новая власть ему хорошо платит. А вы, наверное, в голоде и холоде? Я с ним разговаривал: он готов принять вас к себе.

Братья от таких слов даже есть перестали. Степан встал, но тут же сел.

— Да, предложение ваше серьезное. Мы и сами подумывали, не пора ли нам смотаться из партизан. У нас и дружки есть — тоже не прочь удрать. А как быть с ними?

— Ведите и тех, но будьте осторожны.

— Это мы понимаем.

— Давайте из леса с богом, да смотрите, не тяните время.

Задвинский распрощался с братьями.

Рассказ о встрече с хуторянином комбриг выслушал внимательно.

— Задвинский, видать, не случайно предупредил вас поторопиться. Он что-то знает. Хитрая лиса.

Пораздумав, Гаврилов направил в Горелики-Шутово группу партизан во главе с Иваном Флориновичем. Флоринович— разведчик опытный. Ночью, подъезжая к Гореликам, остановил подводу в кустах и долго наб­людал за деревней. Странное дело: час поздний, а в некоторых хатах топятся печи — дымят трубы.

Соблюдая осторожность, разведчики пробрались опушкой леса к дому Филипповых и постучали. Тихо скрипнула дверь. Иван Флоринович вошел в дом. Раз­глядывая разведчика при свете коптилки, Агафья Фи­лимоновна испуганно говорила:

— Ой, парень, осторожно: в деревне отряд немцев. С ними бургомистр Ервинский. Забирают людей, ви­дать, в Германию. Хватают всех, кто помоложе.

Разведчики еще затемно возвратились в бригаду, Партизанский отряд, поднятый по тревоге, выехал к месту засады между деревнями Косогор и Ольховец.

Обоз, двигавшийся по большаку, поравнялся с за­садой. На первых пяти подводах ехали немцы, дер­жавшие наготове винтовки.

— Пожалуй, начнем. Огонь вести только по воору­женным,— сказал командир отряда Петр Филиппов и громко крикнул: «Женщины, падайте в снег!..»

В сознание юный партизан пришел в избе. Когда Анашка открыл глаза, два солдата подхватили его под руки и посадили на скамейку. Офицер резко заговорил по-немецки.

— Где штаб? Кто командир? С каким заданием ехал, куда и к кому? — быстро переводил переводчик вопросы офицера.

— Я из Ленинграда, беженец,— ответил Филиппов.

— Врет! — выходя из-за дощатой перегородки, за­вопил мужик в полушубке.— Это Ананий Филиппов из нашей деревни. Его отец создавал колхоз.— И, зло посмотрев на подростка, добавил: — Капут колхозам, капут и тебе, щенок!

Анашка узнал Ервинского, с сыном которого учился в одном классе. Рассвирепевший бургомистр выхватил парабеллум, ударил Филиппова рукояткой по голове. Кровь залила лицо.

Допрос продолжался, но Анаша молчал. Тогда фа­шисты сорвали с парнишки одежду, вывели голого на улицу и толкнули в сугроб.

— С каким заданием ехал? Говори!..

Холод обжигал. Анашка, сжавшись, не проронил ни слова. Окоченевшего, его втащили в дом и поло жили на стол. Ввели проводника Петра Тимофеева и поставили рядом. Два немца взяли пилу и топор.

— Говори, где штаб партизан, а то распилим на куски,— сказал переводчик.

Анашка хрипло ответил:

— А еще людьми зоветесь.

Здоровенный солдат в злобе столкнул Анашку со стола на пол.

— Ничего, заговорит,— ерепенился Григорий Ервинский. Потом приказал Петраку:— Одевай банди­та. Пусть еще немного поживет.

Со связанными руками Анашка лежал на крестьян­ских розвальнях. Его везли в родную деревню. Беда нависла над его матерью, меньшими сестрами и бра­том. Тревожные мысли одолевали паренька.

Немцы, спрыгнув с подвод, держали наготове ору­жие, озираясь по сторонам. «Партизан боитесь?»- подумал Филиппов, и какое-то ободряющее чувство приятно отозвалось в его сердце*

Анашка еще издали увидал родной дом. Из трубы его валил дым. Он невольно простонал и сжался. Нем­цы, разбившись на группы, побежали по избам. Сол­даты втащили Анашку в дом, следом вошли Ервинский и офицер. Агафья Филимоновна, увидав сына с почер­невшим от побоев лицом, смогла лишь произнести:

— Ой, лихонько мое, что же это такое?

Ервинский крикнул:

— Ну, щенок, не скажешь, где партизанский штаб, расстреляем всю семью.

— Мама, сестры, простите, — успел выговорить Анашка. Солдаты стали бить его ногами.

Раздалась автоматная очередь. Мать и сестра Аня, стоявшие у стола, упали на пол. Меньшая сестра Зина и брат Ванюша, лежавшие на печи, кричали. Фашис­ты выстрелили в детишек несколько раз.

Филиппов рванулся на Ервинского, но его сбили, вытащили на улицу и бросили на подводу. Каратели между тем обшарили дом. Когда они швырнули награбленное в сани, из открытой двери послышался стон. Немецкий офицер вернулся назад, прозвучал вы­стрел — и стон утих. Фашисты, уходя, подожгли дом.

В этот день в деревне Горелики-Шутово фашистские изверги расстреляли также партизанские семьи Коровякиных, Ивановых, Авсеенковых, Горешковых, а их дома сожгли. Погибло пятьдесят шесть неповинных стариков, женщин и детей.

Завершив кровавую расправу, карательный отряд возвратился в Есиновец. Здесь связанных Анашку и Петрака бросили в амбар.

Анашка рассказал Петраку о страшном дне.

— Эх, парень, из-за тебя и меня повесят.

— У нас одно спасение — попытаться бежать.

— Анашка наткнулся на костыль, торчащий из стены.

Он стал перетирать об него веревку. Ему удалось ос­вободить руки, но затекшие пальцы не работали. Он зубами развязал узлы на руках Петрака.

— Теперь ломай дранку на крыше,— требователь­но прошептал Анашка.

Дранка оказалась непрочной, и Петрак быстро про­делал лаз.

Ночь и метель помогли им уйти в лес. Они напра­вились в деревню Зайцево, где у Анашки были знако­мые. На рассвете они вышли в мелколесье и увидели заснеженные избы. В доме Екатерины Кондратьевны Тимофеевой, куда зашли беглецы, их накормили.

На другой день над партизанской зоной появился немецкий самолет. Он сбросил листовки, в которых партизанам предлагалось переходить на сторону гер­манских войск. В листовке говорилось: «Вопрос о победе Германии решен. Большевизм почти уничто­жен, и никакая партизанщина ему не поможет». И далее шел рассказ о том, что на днях партизан Ананий Филиппов добровольно сдался немецким солдатам.. Ему гарантирована жизнь, хорошее обращение и хоро­шее питание.

Командир взвода Г. В. Сидоров	Комиссар отряда М. Ф. Крылов

Отряд П. С. Филиппова спешил по лесной дороге к месту засады, когда навстречу ему из кустов вышел Анашка. Связной попытался доложить командиру по всей форме, но разрыдался. Сдали нервы. Парнишку положили в сани, укутали тулупом и увезли в парти­занский госпиталь.

Больше месяца лечился Анашка, а когда почувство­вал, что силы начали возвращаться, попросился в строй. Комиссар бригады Васильев пригласил парти­зана на беседу.

— Прежде чем снова воевать, Анаша, побывай в деревне и захорони останки родных. Я распорядился — с тобой поедут партизаны.

— Спасибо, товарищ комиссар.

Полусожженная безмолвная деревня Горелики-Шутово встретила партизан настороженно. От дома Филипповых осталась почерневшая печь с торчащей трубой. Соседи сказали: останки Агафьи Филимонов­ны, сестер и брата Анашки откопали и захоронили на кладбище. Долго стоял Анашка с обнаженной головой у родного пепелища. К нему подошли партизаны.

— Пора уходить, — тихо сказал Алексей Медведев.

Ананий поднял карабин, трижды выстрелил вверх, а потом почти выкрикнул:

— Клянусь, мои родные, я за вас еще отомщу!

Позже он всегда первым просился на задания. Од­нажды в бою его серьезно ранило. Комиссар отряда Михаил Крылов отправил Филиппова подводой на партизанский аэродром и посадил в самолет. Выписав­шись из госпиталя, Анашка оказался в 71-й стрелко­вой гвардейской дивизии на 1-м Прибалтийском фрон­те. Ананий был смелым бойцом — его подвиги отмече­ны тремя медалями «За отвагу».

С фронта Ананий вернулся инвалидом. Пережитое постоянно жгло его память. После войны, когда откры­вали памятник на братской могиле в деревне Горелики-Шутово, Анатолий Филиппов, седой, стоял в без­молвии, с крепко сжатыми кулаками. В эти минуты он проклинал тех, кто с огнем и мечом пришел на его землю.