Казаки

Февральские вьюги бушевали целую неделю, на­метая на дорогах высокие сугробы.

Чуть светало, когда мы покинули лагерь и выехали на задание под Опочку. Требовалось заглянуть в кое-какие деревни. Поговорить с людьми. Послушать. И, главное, привезти соли для раненых и больных.

Колкая поземка хлестала в лицо. Павел Пузиков, Иван Холоденок и Петр Денисенок ехали в первых санях. Я и Михаил Корехов — в сотне метров за ними.

Во второй половине дня благополучно проскочили через дорогу Опочка—Мозули, но предстояла еще одна — Опочка — Красногородское. Метель не пре­кращалась. Обогнув кустарник, мы выехали в чистое поле. Возле щитовых ограждений, установленных вдоль тракта, лошади по брюхо утонули в глубоком сугробе. Пришлось руками разгребать снег и растас­кивать щиты.

Мы торопились. На шоссе в любую минуту могли появиться немцы. Впереди показалась черная гряда. Пузиков остановил лошадь.

— Иван, узнай-ка, что там.

Вскоре послышался, голос Холоденка:

— Хлопцы, здесь железная дорога.

Все удивились: в этой местности никогда не было железной дороги.

— Менять направление не будем,— сказал Павел.

С большим трудом перевалив через двухметровую земляную насыпь с уложенными на ней рельсами, санки покатили по полю. Быстро стемнело. Вскоре пока­зались первые избы разбросанной деревни Барсаново.

В окнах многих домов мерцал тусклый свет.

Первые сани, не останавливаясь, поехали дальше, а я завернул к третьему дому. Михаил остался в роз­вальнях. Осмотревшись, я зашел во двор, постучал в дверь. Никто не откликнулся. Только после удара при­кладом автомата в доме зашевелились: замелькал свет, забегали тени. На пороге появилась женщина.

— Почему не открываете? — строго спросил я.

— Боюсь.

— В деревне немцы есть?

— На другом краю стоят солдаты, что железку строят.

— А конь у вас есть?

— Есть, плохонький, в хлеву,— указала женщина на сарай, расположенный метрах в десяти от дома.

Я подошел к сараю, открыл массивную дверь и включил карманный фонарик. Высокий гнедой конь отпрянул от света в сторону.

— Вот это плохонький! - невольно вырвалось у меня.

— Вы что же обманываете? — напустился Корехов на хозяйку.

— Не мой это конь, — дрожа от испуга, застонала женщина.— Латыши днем возят землю на дорогу, а на ночь оставляют в сарае. В каждом доме есть ло­шади.

— Ладно, нечего оправдываться. Выноси сбрую и помоги запрячь,— сказал я и направился вместе с хо­зяйкой в дом.

Женщина накинула на себя кое-какую одежонку, выскочила во двор. В избе от большой русской печи до передней стены с потолка спускалась цветная за­навеска. Я откинул ее — и невольно отпрянул: на кро­вати сидел огромный, одетый во френч немец.

Верзила не растерялся. Он прыгнул на меня и сбил с ног. Мы покатились по комнате.

Немец, пытаясь схватить меня за горло, немного приподнялся. Это мне и было нужно. Мгновенно пальцами левой руки я вцепился ему в подбородок, пра­вой, схватив за френч, потянул немца на себя и, осво­бодив левую руку, резко вывернулся. Гитлеровец со всего маху ударился лбом об пол и потерял сознание. Я вскочил на ноги. И уже хотел его прошить очередью, но спохватился: это же «язык». Он может рассказать о железке.

— Хенде хох! — скомандовал я.

Немец что-то мычал, лежа на полу, вытянув руки.

— Вставай, вставай, гад!

Он встал.

Остерегаясь, я вывел его на улицу.

— Корехов, я немца поймал.

Дверь сарая отворилась. Хозяйка дома упала пе­редо мной на колени:

— Ой, ребята, не виновата я! Этот патрульный солдат запугал меня. Мне, говорит, капут и тебе ка­пут.

— Ладно, помолчи пока.

Появившийся из темноты Михаил от удивления от­крыл рот.

— А это чудо откуда? — спросил он.

— В постели прятался.

Михаил снял с пленного ремень, срезал подтяжки, потом стал запрягать коня в широкие сани. Хозяйка  бегала вокруг нас.

Когда подвода была готова, я забежал опять в избу. Включив фонарик, решил еще раз обыскать комнату. За кухонным столом стояла бочка с солью. Вынув из бочки пудовый куль соли, я положил его на стол. Вбежала хозяйка и снова заголосила:

— Не убивайте! У меня муж на фронте! Простите, люди! Испугалась я.

— Да не кричи ты! Никто тебя не собирается расстреливать, хотя и надо бы. Соль быстро в сани!

— Сейчас, сейчас,— залепетала женщина.

Напротив дома остановились двое розвальней.

С первых спрыгнул Пузиков.

— Что вы возитесь? В деревне немцы.

— Да вот Володя одну образину уже поймал,—  ответил Михаил.

— Это здорово! Выезжаем, а то накрыть могут.

— Забирай наши розвальни. Да смотри, если по­бежишь к немцам — вернемся, тебе крышка,—преду­предил я хозяйку.

Сильный рысистый конь легко покатил сани по за­снеженному полю. Перепуганный немец со связанными руками сидел рядом со мной.

Пурга прекратилась. Подъехав к железке, подво­ды перевалили через насыпь и стали приближаться к шоссе. Вдруг со стороны дороги застрочили два автомата.

Кони рванулись в сторону. Потребовалось усилие,  чтоб сдержать их. Мы приготовились к бою.

В сотне метров от нас послышались крики, несколько одиночных выстрелов — и все стихло. Прошло не больше минуты. Неожиданно прямо на нас, утопая  в снегу, выбежал человек. Пузиков, приподнявшись из-за саней, окрикнул:

— Кто идет?

Вместо ответа человек полоснул из автомата и побежал дальше. Павел ответил длинной очередью. Беглец, вскинув руки, распластался на снегу.

— Немецкий офицер! — осмотрев убитого, крикнул Холоденок.

— Значит, на той стороне свои,— сказал Павел громко.— Эй, на дороге! Мы из 3-й! Кто вы?

Мужской голос ответил:

— Из какого отряда? Кто старший?

— Пузиков, из бригадной разведки!

— Павлуха, мы из первого отряда, Баикин и Еремко! Давайте сюда, есть трофей!

На шоссе подле подводы стояли старик в тулупе и два партизана.

Ребят послали на задание. Они случайно наткнулись на немецкую подводу, перевозившую офицера.

— Давайте уходить, братцы, а то поздно будет,— сказал Пузиков.

В гарнизонах Борисово и Горохово немцы подняли тревогу. В небе повисли осветительные ракеты.

В деревне Лышнице мы сделали остановку. Захва­ченный на шоссе бесхвостый битюг, раненный в шею, дальше двигаться не мог. Баикин и Еремко перегрузили трофеи в наши розвальни. Трофеи были что надо: три ящика с бутылками вин и коньяка, консер­вированные цыплята, копченая колбаса, рыба, шоко­лад. Убитый был интендантом.

Стали закусывать. Немец от спиртного отказался. Понимая, что в пути он может замерзнуть в своем френче, Корехов силой влил ему в рот половину фляги шнапса.

Вскоре немец захмелел и стал петь песни.

— Вот, гад, никакой совести не имеет. С вечера хотел тебя задушить, а теперь для тебя же арии ис­полняет,— усмехнулся Пузиков.

Перед рассветом мы благополучно преодолели шоссе Опочка — Мозули и направились к Лиственке.

—  А ну, вороной, привыкай к партизанской езде! — бойко покрикивал Иван Холоденок.

Вскоре прибыли в «свою столицу». Пленный ока­зался писарем железнодорожного строительного ба­тальона. На допросе он рассказал, что немецкое командование, готовясь к летним оборонительным боям, тайно строит железную дорогу Опочка — Крас­ногородское и далее на Латвию.

Все еще крутила поземка. Во все стороны разбега­лись длинные, как шлейфы, хвосты снега, но, когда пригревало солнце, пахло весной.

В эти дни в Красногородском районе, в четырех километрах от деревни Кадники, обосновалась группа разведчиков шестого отряда, которую возглавлял Ни­колай Харченко. Они оборудовали землянку на зате­рявшемся среди болот островке. В одном из донесе­ний Николай сообщил в штаб бригады, что они уста­новили связь с бывшими военнопленными, находящи­мися на службе у немцев в специальном казачьем эс­кадроне.

— Борис, пригласи ко мне, пожалуйста, Пузикова, Холоденка, Денисенка, Корехова и Заболотнова,— попросил Гаврилов своего помощника Уткина.

Мы пришли в штаб. Комбриг не торопясь загово­рил:

— Вот что, «глаза и уши», отправляйтесь в Красногородский район, побывайте у Харченко и постарай­тесь выяснить, что это за казаки, о которых он сооб­щает, откуда они здесь появились, их настроение. Если представится возможность, надо встретиться с ними. Первыми не предлагайте переходить. Сейчас, спасая свою шкуру, каждый предатель готов перейти к нам.

— Ясно, товарищ комбриг,— ответил Павел.

— Только без фокусов. Без нужды в драку не ввя­зываться,— улыбнулся Алексей Михайлович и погро­зил пальцем.

Батейкин добавил:

— Им все мало, всегда на рожон лезут.

Разгулялась ночная метель. Проскочили шоссе Мозули — Опочка. Объехали стороной деревню Саль­ники. Километра через полтора сквозь редкие заросли увидели дома. Что за деревня, трудно было опреде­лить. Решили так: одну подводу оставим в кустах, а на второй Пузиков и я заедем в селение.

Деревня словно вымерла, и только в одной хате через заиндевевшие окна проглядывал огонек.

— Заворачивай сюда,— сказал Павел.

Входная дверь оказалась незапертой. Пузиков во­шел в темные сени и остановился возле массивной двери, за которой слышался приглушенный разговор. Павел постоял, подумал, потом рывком открыл дверь и шагнул через порог. Но сразу же отпрянул назад. За столом сидели люди в немецкой форме.

— Бросай оружие! Дом окружен партизанами! — скомандовал Пузиков.

Я вскинул автомат.

— Корехов, давай со своим взводом к сараям. Холоденок, готовь гранаты. Эй, в доме, выходи по од­ному!

— Ребята, тут все русские. Мы сами шли к парти­занам.

— Выходи, потом разберемся! — крикнул в ответ Павел.

На улицу с поднятыми вверх руками вышел сол­дат-власовец.

— Обыщи,—сказал Пузиков.

Я выполнил приказание и крикнул:

— Следующий!

Один за другим выходили из дома солдаты в тем­ных шинелях. Всего их было восемнадцать человек.

— Володя, проверь в избе.

Заскочил в комнату:

— Хозяева, больше здесь никого нет?

— Только мы со стариком,— ответила старуха.— И оружие забирайте,— добавила она.

Возле двери на полу лежала груда винтовок, под­сумков, штыков. В чехлах несколько гранат с длин­ными рукоятками. С помощью старика я быстро пере­нес все это хозяйство в сани.

— Давай вперед. Предупреди ребят, а я поведу их,— шепнул Павел.

— Паша...

— Выполняй!

Пришлось прыгнуть в сани и натянуть вожжи.

— Колонна, шагом марш! — скомандовал Пузи­ков.

На всякий случай наши разместились на высоте у дороги и терпеливо поджидали. Мои сани остановил окрик.

— Володя, а где Пузиков? —это спросил Холоденок.

— Вон восемнадцать власовцев ведет! Сами сда­лись, а оружие у меня в санях.

Иван Холоденок и Миша Корехов бросились к де­ревне...

До большака Мозули — Опочка осталось километ­ра три. Рассветало. Переходить его днем с таким от­рядом было опасно.

— День проведем в лесу, а ночью двинемся даль­ше,— распорядился Павел.

Место дневки выбрали под двумя мохнатыми еля­ми. Разложили костер. Вскоре в котелках закипела вода. А еды ни у власовцев, ни у нас не было.

— Володя, за мной! — сказал Павел.— Сейчас что-нибудь сообразим.

К Березовцам мы шли кратчайшим путем. В селе было тихо. Жители охотно поделились с нами продук­тами. Наполнив вещмешки, мы заторопились в обрат­ный путь. Но в это время в деревню с шумом въехали казаки.

Мы находились от них в двухстах метрах. Вступать в бой было бессмысленно. Бросились за длинный са­рай.

Мимо промчалось несколько саней, а в деревню все вкатывались и вкатывались новые подводы. Каза­ки, стоя в санях, горланили песни.

От сарая до леса с полкилометра полем.

— Бежим!

В чистом поле, что на ладони. Нас заметили. Сза­ди послышались крики:

— Стой! Стой!

— У, гады! — зло буркнул Пузиков и сбросил вещ­мешок с едой.— Держись, Володя!

Казаки, уверенные, что захватят нас живыми, не стреляли. Их было человек двадцать.

— Партизаны! Зря бежите! Сдавайтесь! Есаул наш милостивый,— басил здоровяк, проваливаясь глу­боко в снег.

— Стойте, жизнь сохраним! А не то на осине вздернем! — орал другой казак.

До леса оставалось метров пятьдесят. Павел упал в снег. И тут же полоснул длинной очередью по пре­следователям. Один из них схватился за живот, упал. Остальные залегли.

— Володя, беги, я прикрою! — крикнул Павел.

Вот и лес. Я прижался к толстой березе.

Озлобленные казаки, поняв свой промах, открыли стрельбу. Увидев, что я в безопасности, Павел тоже пополз к лесу. Его отход теперь прикрывал я.

Казаки поднялись, но тут же один из них, вопя, ткнулся в снег. Остальные снова залегли. Воспользо­вавшись их замешательством, Пузиков вскочил на ноги и бросился ко мне.

Пятеро казаков, скинув полушубки, метнулись за нами.

— Держись, красные дьяволы! Поймаем, жилы на балалайку натянем! — кричали они.

Нам удалось уйти в лес. Встав за стволами, мы жадно глотали воздух.

— Смотри,— Павел показал рукой в сторону и поднял автомат.

Между деревьями мелькнули казаки. Выждав, когда они выбегут на открытую поляну, дуэтом от­крыли огонь. Предатели, взмахнув руками, остались лежать на снегу.

Только перед сумерками мы добрались до своих.

Наше возвращение с власовцами встревожило Гаврилова, но, узнав, в чем дело, он успокоился и, об­ратившись к Батейкину, нарочито строго сказал:

— Опять твои парни лезли на рожон.

— Получается так,— ответил замкомбрига.

— Ладно, пусть идут отдыхать, а завтра отправят­ся с прежним заданием.

Пока мы отдыхали, от Николая Харченко прибыл связной Ефрем Устиненок с донесением, в котором сообщалось, что казаки из гарнизона Покровское на­стаивают на своем переходе к партизанам.

Для их встречи были выделены два небольших от­ряда, и бригадная разведка. Руководителем операции был назначен начальник штаба бригады капитан Зубехин...

Проведя ночь у костров в расположении группы Николая Харченко, партизаны стали готовиться к встрече с казаками. Два взвода выдвинулись во флан­говые охранения. Несколько пулеметчиков располо­жились на высоком острове, поросшем соснами, а разведчики остались с капитаном.

В деревню Брянцево была направлена разведчица Нина Григорьева. Ей надлежало первой встретиться с представителями гарнизона Покровское. Она находи­лась в доме Натальи Ивановой, когда в деревню вне­запно нагрянул отряд немцев, и хозяйка спрятала ее в подполе...

Нине шел восемнадцатый год, но она уже испыта­ла многое. Девушка была узницей лагеря «Кресты», что находился под Псковом. В бараках часто вспыхи­вал тиф. Больных охрана лагеря заживо сжигала на кострах. Нина бежала и чудом осталась жива. До­бравшись домой в Покровское, она «отдышалась» и вскоре вместе с матерью вступила в партизаны.

...Григорьева задремала. Тревожный сон прервал тройной стук в половицу. Спустя минуту стук повторился. Значит, все в порядке. Нина открыла крышку подпола, подняла голову и... на какой-то миг у нее по­темнело в глазах. Она увидела начищенные до блеска хромовые сапоги, высокого плотного человека в не­мецкой форме, в каракулевой папахе, при оружии. Собрав всю волю, Григорьева отряхнула землю и лег­ко выбросила тело из проема. Лейтенант Скиба на­смешливо разглядывал девушку. А потом обратился к Наталье:

— Так, значит, с этим ребенком я должен вести такие серьезные разговоры? Неужели у них не на­шлось человека посолиднее?

Нина не смутилась, хотя обида вот-вот могла вы­рваться наружу.

— Говорить с вами будут наши командиры, а мне поручено сопровождать вас к месту встречи и не допу­стить в  пути никаких недоразумений,— блеснула гла­зами девушка и поправила торчавшую из-за отворота телогрейки гранату. Нас ждут, давайте торопиться.

— Что ж, это уже ближе к делу,— ответил офицер и стал натягивать полушубок.

Хотя немцев в деревне уже не было, все-таки Нина не решилась открыто ехать. Ей пришлось сесть на по­лок легких санок. Казаки сверху закрыли ее сеном. Девушка понимала, на какой риск шла. Эти люди мог­ли повернуть рысака в ее родное село Покровское, где сейчас стоял казачий гарнизон, и виселица обес­печена. Но ради справедливого дела она была готова на все.

Сильный конь мчал по знакомым с детства местам. Когда проехали деревню Филиппово, Нина показала кратчайшую дорогу к партизанам.

Харченко вышел навстречу. Возок остановился. Из него первой выскочила Нина, а за ней офицер:

— Лейтенант Скиба,— представился он,— а это Семен, денщик,—указал Скиба на сопровождаю­щего.

— Не понял,—с улыбкой сказал подошедший Зубехин.

— Вы о чем? — переспросил Скиба.

— Не понял, чье звание называете,— спокойно от­ветил Зубехин.

— А, вот оно что! — лейтенант помолчал, а потом нерешительно расстегнул полушубок. На нем был не­мецкий офицерский китель.

— Но перейдемте к делу, после короткого мол­чания начал Скиба.— Скажите, вы могли бы принять в партизаны людей, служивших у немцев в так назы­ваемом казачьем формировании, бывших военнослу­жащих Красной Армии?

— Могли бы,— Капитан закурил.— Но для этого необходимо уничтожить всех немцев и предателей в гарнизоне Покровское, захватить оружие, боеприпа­сы, продовольствие, лошадей, а остальное сжечь. Все это надо сделать нынче в полночь.

— Мы согласны,— отчеканил Скиба.

Переговоры длились еще минут пятнадцать. Наме­тили место встречи и порядок приема всех перешед­ших. Капитан посоветовал Скибе поставить в извест­ность о начале операции только доверенных лиц.

Пузиков, наблюдавший за Скибой, толкнул меня локтем:

 — Сейчас на все соглашаются, а день назад жилы на балалайку собирались натянуть.

— Да, к такому попадешь в лапы — хорошего не жди.

 Прошли сутки. Никакого боя в гарнизоне Покровское мы так и не услышали. К месту встречи в назначенное время казаки не явились. Оставаться дальше на болоте было опасно. Разместившись в санях, со­брались уже выезжать. Но в это время разведчики Юрий Данилов, Ефрем Устиненок и Николай Кузь­мин из группы Харченко, посланные в деревню Рыжнево, привезли казака Семена, того самого, что приезжал вместе со Скибой. Он еле стоял на ногах. Из раны простреленного плеча сочилась кровь.

— Ничего не получилось,— сказал он.

Оказалось, что Скиба собрал казаков и сказал:

— С партизанами договорился. Давайте вечером в последний раз гульнем, а ночью устроим нашему есау­лу проводы.

Вечером, вместо гулянья, началась массовая рас­права над заговорщиками. Арестованного Семена привели на второй этаж к дивизионному есаулу Ку­лебяке. В большой комнате во время допроса присут­ствовал и ухмыляющийся Скиба. Это вызвало подо­зрение у казака. Понимая, что ему грозит смерть, он опрокинул стол, за которым сидел есаул, и, выбив раму, выпрыгнул на улицу. В него стреляли.

 Вскоре из-под Красногородского группа Николая Харченко была отозвана на базу бригады. В пути в том месте, где лесистый берег вклинивался в реку Синюю, Ефрем Устиненок, шедший впереди всех, вдруг вскрикнул:

— Назад, засада!

По разведчикам ударили из автоматов. Ефрем упал. Пуля прошила ему живот. Но в горячке он вско­чил и метнулся назад. Метров триста Ефрем пробе­жал, а потом упал в кустах, истекая кровью. Немцы преследовали основную группу разведчиков и его не заметили. Всю ночь разведчик пролежал без созна­ния. Очнулся утром. Снял с себя две рубашки и ра­зорвал их на бинты, которыми стянул раны. Надел френч, и вновь силы оставили его. Очнулся ночью. Му­чила жажда. Напился прямо из болота и медленно побрел в деревню Мыза. Но дома оказались пусты­ми, население убежало от немцев в лес.

Устиненок брел по кустам, падал, теряя сознание, приходил в себя и вновь ковылял дальше. Только на третий день его случайно нашли разведчики. Он ле­жал у дерева без сознания. В одной руке Ефим дер­жал карабин и подсумок с патронами, а в другой гра­нату.

Мефодий Зинченко и Николай Кузьмин подхва­тили Устиненка и отнесли на островок болота. Здесь разведчики на костре вскипятили воду. Нина Гри­горьева развела марганцовку, промыла, перевязала раны. Парень очнулся.