Из воспоминаний Б. Савельева, жителя г. Опочки

В конце июня 1941 года были сброшены первые вражеские бомбы на железнодорожную станцию Опочка. Одна из них попа­ла в жилой дом.

В начале июля появились первые беженцы из Латвии. Пошли тревожные вести с фронта. Город стал готовиться к обороне. От Русаковской улицы и до Сущевской вдоль правого берега реки военные вместе с населением города стали копать противотанко­вый ров. Через город днем и ночью на запад передвигались наши войска к фронту, а на восток все больше шло и ехало беженцев. Гнали в тыл колхозный и совхозный скот.

Вражеские самолеты все чаще стали появляться над городом, а затем безнаказанно вести обстрел отступающего населения.

Девятого июля наша артиллерия уже вела огонь с правого бе­рега реки. К обеду в городе начали окапываться красноармейцы. Вечером в районе городской больницы застрочил первый пулемет, к нему присоединился другой, третий — и разгорелся бой. Вспых­нули пожары на Завеличье, затем начались пожары и на правом берегу реки, в центре города.

Схватив, что было под руками и закрыв дом на замок, мы с матерью ночью, взяв с собой корову, двинулись в сторону Пустош­ки, к своим знакомым в деревню Дегтяри. Выйдя на Ленинскую улицу, увидели, что центр города весь в огне. Последний раз я взглянул в сторону города где-то со Звяпшской горы. Картина была ужасная — пожар усиливался, от центра города огонь тя­нулся по всем направлениям. Ведь довоенная Опочка была в ос­новном деревянной, а крыши были покрыты щепой.

Рано утром 10 июля мы прибыли в деревню Боровки. К вече­ру на мотоциклах там появились немцы. Один из них снял сапо­ги и босиком пустился ловить кур. Другой сбросил китель и бро­сился ему помогать. Вскоре немцы уехали.

Рано утром 11 июля я один отправился в город. В Гривах по обе стороны дороги стояли вражеские машины. Немцы резали колхозный скот, здесь же дымили кухни — варили и жарили мясо. На крутом повороте, где дорога разветвляется на Пустошку и Разувайку, немцы похоронили своих четырех солдат, надев на бере­зовые кресты их каски.

Наконец, я вошел в город. Повернув с Ленинской улицы на Урицкую, увидел, что улицы-то нет, одни только головешки. Де­вятнадцать жилых домов да плюс Лукинская церковь сгорели дотла. Остался один двухэтажный дом, построенный в 1905 году; в нем и поселились все наши соседи по улице. Подошел я к сво­ему бывшему дому и увидел тлеющие головешки. Вытащил из кар­мана ключи от дома и сгоряча бросил их в пепелище. Я был один. Поделиться горем было не с кем. Пошел к матери в деревню.

...Жизнь нужно было строить заново, теперь уже без отца и брата. Мне было 13 лет. Так мы жили три года — среди врагов...