Человек борется тем, за что держится, во что верит, тем и бьет.

Михаил Пришвин

Дверь распахнулась, и вместе с клубами студе­ного воздуха в избу стремительно вошел комбриг. Снимая полушубок, спросил:

— О чем задумался, Николай Михайлович?

— Да так. Вроде бы и ни о чем,— ответил я.

— Не годится,— усмехнулся комбриг.— В ново­годнюю ночь мечтать надо, не грех и пожелать чего- нибудь особенного.

— За желанием дело не станет. Оно имеется.

— Какое?

— Такое же, как и у тебя,— поскорее добраться до Синей.

— А ты угадал,— невесело ответил комбриг.

— Угадать легко. Спроси любого бойца — у всех одно в мыслях: скорей бы уж.

...Река Синяя. Совсем недавно попали мне на глаза строчки из стихотворения Владимира Туркина:

Может, воин шел с Чудо-озера,—

Речка взгляд его приморозила.

Дай ты силы мне, дай мне доблести,

Речка Синяя в Псковской области.

Вот к этой речке Синей и были обращены наши мысли в канун нового, 1942 года. Мы шли к ней и ночью и днем, добрых полмесяца. Только в отличие от воина с Чудо-озера двигались с противоположного направления. Пробирались глухими тропами. Про­бивались сквозь снежные заслоны. Обходили круп­ные фашистские гарнизоны. 31 декабря остановились на отдых в лесной деревушке Себежского района, граничившего с Латвией.

Мы — это небольшая бригада калининских парти­зан с символическим названием «На запад». И район боевых действий был нам определен самый запад- ный в Калининской области — Красногородский, Бригаде предстояло «обжить» его, оседлать дороги, ведущие в Латвию и к стратегически важной ком­муникации— Ленинградскому шоссе. В те дни вой­ска Ленинградского и Волховского фронтов вместе с моряками Краснознаменного Балтийского флота го­товили (мы тогда об этом, конечно, не знали) опе­рацию «Искра». Главным результатом ее, как изве­стно, стал прорыв блокады города Ленина, продол­жавшийся почти 900 дней.

В этот успех внесли свой вклад и калининские партизаны. Они активизировали боевые действия, хотя и далеко от Ленинграда, зато у важнейших до­рог к нему. Глухой осенью 1942 года в тылах фа­шистских армий группы «Север» рейдировал 1-й корпус калининских партизан. Он нанес удары по коммуникациям и гарнизонам врага и вызвал к жиз­ни новые партизанские формирования. Тогда и ро­дилась наша бригада.

Основание бригаде положила небольшая группа энергичных и мужественных людей под командова­нием старшего лейтенанта коммуниста Михаила Ар­сентьевича Лебедева. Смело появлялись они в насе­ленных пунктах Идрицкого, Себежского и Невельско­го районов Калининской области, в белорусских де­ревнях. И везде находились добровольцы. Лебедев и его товарищи проводили и мобилизационную работу. Будучи уполномочены органами Советской власти, они призывали на военную службу тех, кто в силу различных обстоятельств не попал в Красную Армию в первые недели войны, а также выявляли красно­армейцев, отбившихся от своих частей при выходе из окружения. «Выполняем функции райвоенкома­тов»,— полушутя, полусерьезно говорил, Лебедев юному партизану-пулеметчику Вале Ершову, сопро­вождавшему его в таких походах.

В округе действовали каратели. В таких условиях уход в партизаны одного из членов семьи подвергал смертельной опасности всех оставшихся. И все же группа Лебедева медленно, но уверенно росла. У каж­дого, кто вливался в нее, был свой счет к оккупан­там, у некоторых уже и боевая строка в партизан­ской биографии.

...Шестнадцать лет исполнилось Вале Бусовой в 1941 году. Росла Валя без матери. Училась в школе. Бойкая, смышленая, до любой работы охочая. Радо­вался Николай Иванович, глядя на дочь. Не без гор­дости говорил соседям: «А Валюшка моя — что те парень. Ко всему руки доходят».

Гордилась и Валя отцом — честным, трудолюби­вым... И вот стоит она, прижав к себе маленького братишку, и страшной болью в сердце вонзается свист резиновых дубинок. Они градом сыплются на отца. «Где спрятано красноармейское оружие?» — кричит разъяренный гитлеровец... Смотрела Валя на отцовскую кровь, и в груди закипало неведомое рань­ше чувство. Имя ему было ненависть. Оно и опреде­лило дальнейшую жизнь девушки. Распространяла в родной деревне сброшенные с самолета советские ли­стовки, ходила по заданию разведчиков рейдирую­щего корпуса в село, где стояли фашистские гарни­зоны.

Вместе с подругой Зиной Плюсковой приняла Валя боевое крещение у озера Язно, где бойцы пар­тизанского корпуса вели упорный бой с полевыми войсками гитлеровцев. Бусова и Плюскова стали пер­выми партизанками в формируемой бригаде.

У Вали и Зины — боевая строчка в биографии, а у Ерофея Федоровича Иванова — страница, да не одна. В рядах 445-го Себежского стрелкового полка воевал он против солдат германского кайзера в пер­вую мировую войну. Командуя взводом в частях Красной Армии, сражался против полчищ Колчака. Попал в плен. Бежал из-под расстрела. Партизанил в лесах под Иркутском.

Не думал Ерофей Федорович, завершая пятый де­сяток жизни, что опять придется брать в руки ору­жие, но, когда гитлеровцы появились вблизи дерев­ни Комлево, где жила его семья, припрятал брошен­ную кем-то винтовку. Цену оружия пожилой прораб Идрицкого леспромхоза хорошо знал. В мае 1942 го­да он стал бойцом в группе местных партизан, организованной командиром Красной Армии Родио­ном Охотиным, а в октябре перешел в бригаду «На запад».

М. А. Лебедев - командир 10-й партизанской бригады в первые месяцы ее боевых действий	А. А. Козлов - комиссар бригады до августа 1943 года

Когда народу поднабралось порядком, Лебедев повел людей в советский тыл на вооружение. То был поход-подвиг. На три с лишним сотни человек один ручной пулемет, два автомата да двадцать винтовок. А путь не малый, и кругом враги.

Линию фронта перешли незаметно. Фашисты об­наружили партизан, когда хвост колонны уже втяги­вался в лес нейтральной зоны. Огонь открыли неис­товый, но беспорядочный. Потерь бригада не понесла и вскоре остановилась в деревне Лопаткино Уриц­кого сельсовета Великолукского района. Здесь и скрестились наши пути.

В конце 1942 года советские войска под Великими Луками прочно удерживали в своих руках боевую инициативу. Со дня на день ожидался последний бой за освобождение древнего русского города на Ловати. С ним у меня было связано многое, да почти и все главное в прожитые 32 года.

В Куньинском районе, невдалеке от Великих Лук, был мой отчий дом (отец Михаил Парфенович погиб на фронте в первую мировую войну) — деревушка Змеенки. В великолукском депо овладел я рабочей профессией — стал слесарем. Отслужив пять лет в армии, вернулся на берега Ловати. Последнее время работал в военном отделе горкома ВКП(б). Когда ле­том сорок первого года на подступах к городу разго­релось многодневное сражение, командовал истреби­тельным батальоном. После вторжения фашистов в Великие Луки был командиром отделения разведки в городском партизанском отряде.

Вторая военная осень застала меня в прифронто­вой зоне, где я выполнял отдельные задания област­ного комитета партии. Незадолго до октябрьских праздников раздался телефонный звонок — мне было приказано явиться в Калинин к секретарю обкома ВКП(б) П. С. Воронцову. Кто-то из товарищей по­шутил:

— Получишь назначение в Великие Луки, не за­будь и про нас, грешных.

—  Куда иголка — туда и нитка,— отшутился я.

Воронцов принял меня поздно вечером. Подняв­шись из-за стола, заваленного ворохом бумаг, спро­сил:

— Чем занимался последнее время, товарищ Ва­раксов?

С Воронцовым я разговаривал впервые. Ответил официально:

— Организовывал подвоз фуража нашим войскам под Великими Луками.

— Под Великими Луками,—не то переспросил, не то повторил Воронцов.

— Так точно. Под Великими Луками.

— Ишь ты. Научился по-военному рапорто­вать,— Воронцов улыбнулся.— Фашистов из твоих Великих Лук скоро попрут. А дальше? Сколько за Луками нашей калининской земли — знаешь? — Не дав мне ответить на вопрос, сердито бросил: — Де­сять районов — вот сколько. И вряд ли их освободят от оккупации сразу. Воевать и воевать там надо. Ясно?

— Так точно.

— Да брось ты свое «так точно». Не в штабе ар­мии находишься. Садись.— Голос секретаря обкома звучал теперь глуховато, чувствовалось по всему — человек очень устал. Немного помедлив, он продол­жил разговор:

— В ближайшее время в самый отдаленный рай­он уйдет новая партизанская бригада. В ее составе будет находиться Красногородский райком партии. Бригада формировалась в немецком тылу. Будем ее вооружать и укреплять кадрами. Есть решение на­значить тебя заместителем комбрига и членом рай­кома. Войну ты знаешь не понаслышке, да и с парт­работой знаком.

Я поблагодарил за доверие. Воронцов познакомил меня вкратце с положением в оккупированных за­падных районах области, сказал доброе слово в ад­рес комбрига Лебедева и комиссара бригады Алексея Алексеевича Козлова. Выразил сожаление, что не удалось подобрать в руководящее ядро бригады местных товарищей, кроме члена подпольного рай­кома Анастасии Васильевны Павловой. Последняя до войны работала председателем Мозулевского сель­совета Красногородского района, была депутатом Калининского областного Совета депутатов трудя­щихся.

Позже я убедился, как был прав секретарь обко­ма. Рядом с нами у латвийской границы действова­ла партизанская бригада под командованием Влади­мира Марго. Добрая половина ее командиров и полит­работников состояла из местных товарищей. Это обстоятельство облегчало решение многих вопросов в подготовке боевых операций и организации парти­занского быта.

В Лопаткино я прибыл на следующий день пос­ле прихода туда бригады. Деревня небольшая —- дворов двадцать. Окрест лесисто-болотистая мест­ность. Невдалеке фронт. Изредка доносится глухой артиллерийский гул. К нему здесь привыкли. Нака­нуне выпал снег —нежно похрустывает под ногами.

Шел я в добром настроении. Оно не изменилось и после знакомства с комбригом. Михаил Арсентье­вич встретил меня приветливо. Немного расспросил про довоенную жизнь и, что особо было приятно, про участие в боях за Великие Луки в сорок пер­вом... Четвертое десятилетие мы живем под мирным небом. И все еще есть не до конца раскрытые под­виги, не полностью заполненные страницы летописи Великой Отечественной. Одна из них — бои на бе­регах Ловати. Целый месяц, выбив фашистов из Великих Лук, красноармейцы и великолучане удер­живали город и рубежи вокруг его в своих руках. Целый месяц! И это в дни, когда на дальних подсту­пах к Москве разгоралось сражение исключительной важности — Смоленское...

С комиссаром бригады Алексеем Алексеевичем Козловым я познакомился немного позднее. Худо­щавый, выше среднего роста, брюнет, очень подвиж­ный, лет на пять старше нас с комбригом. Типичный довоенный секретарь райкома партии (он и был та­ковым), человек, не служивший в армии, но умею­щий быстро оценивать боевую ситуацию и прини­мать, коль того требует обстановка, самостоятельное решение.

В первых же встречах, в ночных беседах, при организации учебы вверенного нам личного состава мы трое нашли быстро общий язык. Деловые и това­рищеские отношения сохранили и в дальнейшем, что бесспорно положительно сказалось на боеспособ­ности бригады. Кроме командира и комиссара нашей бригады в подпольный райком партии входили Ана­стасия Васильевна Павлова и Павел Гаврилович Романов, возглавивший нашу партийную организа­цию. В дни советско-финляндской войны Романов был политруком роты, участвовал в боях. Накануне Великой Отечественной работал в одном из райкомов партии.

Более месяца провели мы в прифронтовой зоне. Шло переформирование. Часть бойцов пришлось по состоянию здоровья отчислить. С остальными парти­занами ежедневно проводились занятия. Изучали отечественное и трофейное оружие, подрывное дело, тактику партизанских действий. Учебой руководили специалисты из 3-й ударной армии. Были и свои доморощенные учителя. Так, одну из групп стрельбе из пулемета обучал... шестнадцатилетний партизан Валентин Ершов. Стрелял он превосходно, а вот ма­териальную часть оружия знал довольно относи­тельно. Пришел однажды проверяющий — капитан из штаба полка. Начали ребята пулемет разбирать. Проверяющий показал на боевые выступы затвора, спрашивает: «Как называется эта часть?» В ответ единодушное: «Щечки». «Кто обучал вас?»—поин­тересовался капитан. Все посмотрели на Ершова.

 Посмотрел на парнишку и проверяющий. Пожал пле­чами и предложил: «Ну что ж, пойдемте стрелять». А стреляли все хорошо. Остался доволен капитан, пожелал, уходя со стрельбища: «Стреляйте так же метко и по фашистам». Забегая вперед, скажу: пуле­метчики бригады не раз выручали нас в боях с про­тивником, превышающим наши отряды в силе.

Отсеивая часть людей, мы одновременно попол­няли бригаду. Хороших бойцов получили из спец­школ. Не поскупилось на опытных командиров ар­мейское командование. Назову две фамилии — Сауликова и Солдатов. Думаю, что любой из ныне здрав­ствующих моих боевых товарищей согласится с их характеристикой: достойнейшие из достойных.

Семья Сауликовых в Рамешках получила две по­хоронных, когда восемнадцатилетняя Маша сообщи­ла матери о вызове в спецшколу ЦК ВЛКСМ, В сто­лицу Машу провожали всей деревней... После четы­рехмесячной подготовки Сауликова была направле­на в тыл врага. Жизнерадостная, на редкость энер­гичная девушка стала в бригаде комсомольским вожаком, впоследствии первым секретарем подполь­ного Красногородского райкома комсомола. Личная храбрость, общительность, умение горячо и толково выступать перед народом снискали Фаине (это было конспиративное имя Сауликовой) общее признание. К ней тянулись. С нею советовались.

М. Г. Сауликова (Авдохина) - первый секретарь подпольного райкома ВЛКСМ	М. Н. Михайлова (Веселова) - партизанка-подрывница

Старшему лейтенанту коммунисту Александру Михайловичу Солдатову было под тридцать. На фронте он командовал разведывательной ротой и вдоволь наползался в боевых порядках войскового тыла врага [1]. Жила в нем неуемная жажда выведать, узнать любую мелочь, самую малую деталь о про­тивнике. Ревностно обучал искусству разведки стар­ший лейтенант и своих подопечных — «будущих ор­лов», по его определению. И они оправдали надежды. Это, бесспорно, в первую очередь их заслуга, что бригада наша ни разу не была захвачена карателями врасплох, в какие бы переплеты ни попадала.

Солдатову, как заместителю комбрига по развед­ке, и было поручено найти более-менее безопасный проход через линию фронта, когда поступил приказ о перебазировании бригады к берегам Синей. Обна­ружить такое место в те дни считалось делом мало­вероятным. Фашисты плотно закрыли на нашем уча­стке фронта свой передний край. Попытки миновать его без боя не удавались.

Всю первую половину декабря Солдатов со своим помощником балтийским моряком Сергеем Шуваевым разведывали нейтральную полосу, дважды по­бывали в тылу врага. Вернувшись из третьей такой вылазки, наш старший разведчик доложил:

— Пойдем по льду озера Сенница.

— На берегах фашистские гарнизоны. На льду, что в поле, не укроешься. Ты это учел? — спросил комиссар бригады.

— Да. Но вот уже два дня оттепель. На льду полно воды. Гитлеровцам и в голову не придет, что можно перейти озеро в таких условиях.

— Рискованно,— заметил я.

— Согласен. Но иного пути сейчас нет.

— Ну что ж, на нет и суда нет. Пойдем через Сенницу,— решил комбриг.

В ночь с 15 на 16 декабря 1942 года 358 воору­женных человек с большим грузом за плечами при­близились к Сеннице. Озеро зловеще темнело. Спра­ва где-то отрывисто стучал пулемет. Первыми сту­пили на лед, покрытый водой, Солдатов, Шуваев и еще несколько разведчиков. Штаб бригады шел в центре. Я в замыкающей группе.

Никогда не забудется эта ночь! Двигались гусь­ком, молча, без команд. Замирали, когда в небе рас­текался дрожащий свет ракет и вслед им пронзала мглистый воздух трасса пуль. А студеная вода про­сачивалась в обувь. Многие падали, и тогда натель­ное белье превращалось в ледяной компресс.

Сенница не такое большое озеро, но тогда каза­лось, шли мы целую вечность. Моим грузом были: автомат, 300 патронов, пистолет, сухари, белье. И был я, что называется, в полном расцвете сил. А устал смертельно. Как же досталось това­рищам постарше годами, и особенно нашим девуш­кам!

К 30-летию Победы я получил письмо от Марии Николаевны Михайловой (Веселовой). Маша пришла в бригаду из спецшколы. Веселая девушка, лучшая наша певунья и плясунья, стала в тылу врага лихой подрывницей. Вспоминая переход через Сенницу, она пишет:

«Ноги мои превратились в ледышки. Вскоре я ступала в воду и не чувствовала их. И ничего я тог­да не желала, как услышать слово «привал». А услы­шали мы его лишь тогда, когда отошли от озера на несколько километров. Чтобы разуться, пришлось с обуви скалывать лед. Не верится, что это все было...»

Начальник гарнизона деревни Поровницы, распо­ложенной на берегу озера, узнав позже о нашем переходе, приказал расстрелять часовых. На льду Сенницы были поставлены огромные бочки, в кото­рых укрывались пулеметчики,— своеобразная за­сада.

Такова одиссея бригады «На запад» до 1943 года, до того новогоднего вечера, с которого я начал свое повествование. В тот вечер, а точнее в ночь, я уго­ворил Михаила Арсентьевича вздремнуть (он еле держался на ногах), а сам пошел проверить посты и посмотреть, как отдыхают бойцы.

Спали люди мертвецки, но даже тихий разговор с дежурным поднимал на ноги многих. За дни тяже­лого похода у бойцов выработалась мгновенная реак­ция на малейший шум и голоса в ночи. Охрана была бдительной, и я через час уже шагал обратно к штаб­ной избе.

Ночь выдалась звездная, морозная. Настоящая новогодняя. Невольно мысли перенесли меня в прошлое, и я лишний раз убедился, как верно изре­чение: «Ничто не смеется так весело и не хмурится так грустно, как поток воспоминаний».

Вспомнился один из весенних вечеров 1931 года. Ловать несла бурные вешние воды. Я с двумя прия­телями из депо шел по ее берегу навстречу ветру. Устали здорово — весь день провели на комсомоль­ском воскреснике. Настроение же было радост­ное, майское. Мне, девятнадцатилетнему рабочему пареньку, присвоили накануне звание ударника первой пятилетки. Сердце пело, казалось все по плечу.

А рядом из кладовой памяти встало другое... 17 июля 1941 года. Последние часы эвакуации из Ве­ликих Лук. Проезжая по одной из улиц, встретил группу бойцов военизированной охраны городской радиостанции. Смотрю — брат Сашка. Обнялись крепко. Спрашиваю:  «Куда ты теперь?» Отвечает удивленно: «Как куда? В армию, конечно». Грустное было расставание, но я понимал Александра. Вараксовым, как и сотням тысяч других рабочих и кресть­янских семей, можно было лишиться многого, но только не родной Советской власти. А ее судьба ре­шалась на фронте... [2]

Я бы еще, очевидно, долго стоял у крыльца, по­груженный в воспоминания, если бы не слова, раз­давшиеся сзади:

— Иди поспи немного. Через два часа снова в путь.

Вздрогнув, я оглянулся — Алексей Алексеевич тоже бодрствовал...

Еще трое суток — и трехсоткилометровый поход завершен. Мы в деревне Ровново Красногородского района. Не успели еще как следует разместиться, а у дверей штаба уже появилось несколько крестьян почтенного возраста. Стоят, с ноги на ногу переми­наются, посматривают на автомат часового. Мы с Козловым вышли на улицу, пригласили всех в дом. Обменялись рукопожатиями, друг друга табачком угостили. Забористый у крестьян табачок был... А вот разговор деловой не получался. И тут вдруг в дверях показалась Павлова. Гости наши все вста­ли, а Анастасия Васильевна (как будто и не было полутора лет оккупации) спокойно и деловито ска­зала:

— Садитесь, товарищи. Давайте поговорим о на­ших задачах. В нашем сельсовете...

Многое тот разговор нам подсказал. И где оружие достать можно, и где находятся крупные вражеские гарнизоны. А о тех, кто в холуи фашистские пошел, было сказано гневное слово. Узнали мы, что в отли чие от других районов в междуречье гитлеровцы со­здали крупные государственные имения: Синьозерское, Лямони, Богородицкое, Федоровское, Грайненское и Станкеевское. Под имения отведены лучшие земли. Заправляет хозяйствами обер-лейтенант Иогансон, типичный пруссак.

А люди в штаб все подходят и подходят. Обраща­ясь к комбригу, докладывают:

— Артем Порозов. Из деревни Репшино. Кузнец. Может, сгожусь на что.

— Я — Прокофьев. Воевал в гражданскую. До войны участковым был. Местность хорошо знаю.

А вот вошли двое. По всему видно: отец и сын. Старший спокойно рассказывает: фамилия Зубков, по профессии агроном, участник гражданской войны. Младший выглядит лихо: на голове буденовка, на ремне четыре гранаты, на ногах армейские кирзовые сапоги, на правом плече тускло отливает новенький немецкий автомат. Четко докладывает:

— Товарищ командир бригады, прибыл в ваше распоряжение командир группы самообороны дерев­ни Машнево Юрий Зубков! — И, сверкнув улыбкой, добавляет: — Нас двенадцать таких, как я.

Посмеивается Павлова. Шепчет Лебедеву и мне:

— Это только принято тут чуток прибедняться по присказке: «Город наш Красный, река Синяя, люди мы тихие — раков боимся». Начнем здесь воевать — они покажут фашистам, где раки зимуют.

Душевно приняли нас жители деревень Ровново, Церковка, Лубьево, Машнево и Брод, где размести­лись отряды после последнего перехода: задымили бани, крестьянки начали стирку и починку парти­занского белья, заработали местные «обувных дел мастера». А вечером во многих избах зазвучали со­ветские песни, раздались звуки гармошек. Моло­дость — всегда молодость. В центре веселья Вера Ганюшкина, Лазарь Минченко, Виктор Михеенко, Иван Авдохин, Мария Климентьева.

Ко мне то и дело подходят начальники штабов отрядов, ответственные за охрану, смущенно, как бы жалуясь на свою беспомощность, заявляют:

— Не расходятся. Все поют еще. Что делать?

— Ну и пусть поют,— отвечаю.— Истоскова­лись люди по нашей советской жизни. А делать что, небось лучше меня знаете: усилить охране­ние.

На исходе ночи разведчики уже принесли первые сведения о противнике. Через полчаса Солдатов док­ладывал комбригу и комиссару:

— Наиболее подходящий маршрут движения бригады в глубь района лежит, на мой взгляд, между гарнизонами гитлеровцев, расположенными в дерев­нях Луги, Столбово и Мозули, затем южнее деревни Дымово. По льду перейдем реку Синюю и далее двинемся на север вдоль границы с Латвией — к де­ревням Александрово, Малашно, Масловка. На пути нашем имение Синьозерье, в деревне Александро­во—волостное управление. Разведкой установлено: 7 января в имении по случаю рождества предпола­гается пирушка, 8 января управа Александровской волости собирает старост деревень.

— Вот и наведаемся и в Синьозерье, и в Алексан­дрово,— предложил Козлов.— Нежданными гостями на бал.

— Бал так бал, — поддержал я комиссара.

— Решено,— сказал комбриг.

Мы вышли на улицу. Занимался рассвет. Заря была не яркой, подернутой какими-то дымными по­лосами. И все же она упорно теснила темень зимней ночи.