Начало войны. Неудавшаяся эвакуация

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война.

Пользуясь внезапностью нападения на Советский Союз, фашисты продвигались вперед очень быстро. В июле, числа 11–12-го, они заняли деревню Барсаново. 

На хуторе Костричино, недалеко от Барсанова, был выставлен заслон из шестидесяти красноармейцев и сержантов, чтобы задержать немцев под Опочкой и дать возможность организованно отступить нашим войскам из райцентра. Красноармейцы стояли насмерть против превосходящих сил противника. Двое суток они держали оборону у хутора Костричино, не пропуская немцев в Опочку. Из шестидесяти человек в живых осталось всего тринадцать. Остальные погибли и похоронены в Костричине, где сейчас проходит высоковольтная линия.

Немецкие танки подошли к Барсанову вечером, но сходу им было не проскочить в Опочку, так как мост через Иссу взорвали наши саперы. Берег реки со стороны деревни был спущен населением, образовался противотанковый ров. Таким образом, по красногородской дороге фашистам было в Опочку не пройти. В ярости они обстреляли Барсаново, сожгли пять домов и отошли. Через Иссу они переправились где-то выше и пошли в наступление по мозулевской дороге.

Когда взорвали мост, жители деревни стали уезжать – кто в лес за Клюкино, а кто сделал попытку добраться до советского тыла. Возглавлял отъезд председатель колхоза «Новое Барсаново» Иван Матвеевич Матвеев.

Мы с матерью тоже решили двинуться в тыл наших войск, но уехать далеко нам не удалось, поскольку немцы догнали нас в деревне Бабинино, по шоссе на Пустошку. Мы намеревались добраться до железнодорожной станции в Пустошке и эвакуироваться. Мужики считали, что через Опочку мало ходит поездов, отсюда не уедешь, поэтому и решили отправиться в Пустошку, где поездов ходило больше.

От Опочецкого райкома партии и от райисполкома в те дни не поступило абсолютно никаких указаний о том, куда и где отступать в советский тыл. Люди не знали, что делать.

Я уже закончил 10 классов Опочецкой школы № 1, и меня должны были призвать на военную службу осенью 1941-го, как и всех ребят 1923-го и 1922 годов рождения (у кого была отсрочка). Я очень хотел пойти в военное училище. Был на приписке в мае 1941 года. Знал, что меня направят в училище морской авиации. Я сам подстригся в парикмахерской наголо под машинку. В то время так стригли наших солдат. Мать купила в магазине ткань цвета военного обмундирования, и по моей просьбе мне сшили штаны-галифе, как их тогда называли (подобные носили в Красной Армии).

И вот в лесу у деревни Бабинино мы узнали, что немцы уже обогнали нас, и решили возвращаться домой, в Барсаново. Вскоре после того, как мы вышли из леса на Пустошкинское шоссе, мы увидели немецких солдат. Увидев мои галифе защитного цвета, они подозвали меня к себе от телеги, за которой я шел. Сняв мою фуражку, увидели, что я острижен, как русский солдат. Стали меня обыскивать и в грудном кармане нашли русско-немецкий словарь на 10000 слов, которым я пользовался в школе, где мы учили немецкий язык. Немцы заговорили между собою: я-де красноармеец. Спасибо, деревенские мужики по просьбе матери остались со мной и объяснили немцам, что я не солдат. Тогда один из них, показав на свою грудь, сказал: «Чехословак!», и растолковал мне, чтобы я сменил галифе. Мне повезло, что я попал к чехословакам – они относились к русским иначе, чем немцы. Словарь мой чехи взяли с собою, а меня отпустили.