Тетюева (Павленко) Маргарита Николаевна, 1935 г.р., д. Мостищи

Когда началась война, мне было 6 лет. Моя семья, мама, папа, я и моя четырехмесячная сестренка Ирочка, жили в Любани, пригороде Ленинграда, куда мои родители были направлены на работу после окончания железнодорожного техникума.

  Был солнечный день, и мы, я и мой двоюродный брат Женя, бежали радостные, с мороженым в руках, как вдруг в небе загудели самолеты, и полетели бомбы. Это немцы бомбили вокзал и железнодорожные пути. На путях уже стояли составы с эвакуирующимися из Ленинграда.

Так для меня началась война.

  Наш дом стоял недалеко от вокзала, и оставаться в нем было опасно. Папа, как военнообязанный железнодорожник, был отправлен с составом в Ленинград. Там он и умер и похоронен на Пискаревском кладбище. Хорошо помню, что маму, со мной и сестренкой, отправили в близлежащую деревню и поселили в пустом недостроенном доме. Есть было нечего, т.к. мы взяли с собой мало еды. Нам говорили, что война закончится через 4 месяца, и немцев с позором прогонят от Ленинграда.

   Но, к сожалению, этого не случилось.

   Немцы вошли в Любань и разместились по домам, но город так бомбили и немцы, и наши, что они двинулись вперед, к Ленинграду. А мы вернулись в свою, порядком разоренную квартиру, жить в которой было совершенно нельзя. И нас приютили добрые люди, дом которых стоял далеко от железной дороги.

  Мама работала на очистке вагонов от крошек жмыха, который в них перевозили. Эти крошки можно было брать с собой. Мы их мешали с лебедой и прямо на плите пекли лепешки. Когда лепешки жарились, они так вкусно пахли, что я просила маму: « Дай мне сейчас еще, а завтра я просить не буду». Маленькую Ирочку кормили из бутылочки какой-то смесью, т.к. молока у мамы не было с начала войны. От такой кормежки она заболела, и однажды, когда я пыталась покормить ее, а она не брала еду, я увидела, что пытаюсь накормить уже мертвую сестренку. Ей был всего 1 год.

   Нас  не кормил никто - ни немцы, ни русские. Мама обменяла на продукты все, что было возможно. Немцы взяли у нее патефон и фотоаппарат и заплатили нашим хлебом, специально обработанным ими для длительного хранения еще в 1937г. Наши сельские жители тоже что-то брали за овощи.

  Когда началась война, всех мужчин забрали в армию, но, кое-кто остался.

Все осуждали их за то, что они работают на немцев (со слов мамы), а это, как оказалось, были члены партизанского отряда. Один из них жил в нашем доме и. как мы позже узнали, ночью ходил в Ленинград с донесениями. Его все-таки выследили и повесили. Я видела сама повешенных партизан, когда они по несколько дней раскачивались на мосту через железнодорожные пути.

  Все эти годы я не училась в школе, т.к. школы были закрыты: немцам после победы нужна была просто рабочая сила. А дети подрастали. Мне шел уже 9-ый год.

  Наконец, в январе 1944г. сняли блокаду Ленинграда, и немцы начали отступать из нашей страны и из Любани, прихватывая с собой часть населения. И мы попали в их число. Нас погрузили в товарные вагоны и отправили в Прибалтику. Я видела своими глазами, что наш вокзал  был обмотан проводами: его должны были взорвать, когда уйдут составы. Но не всех партизан, видно, переловили: вокзал стоит и поныне.

  Нас привезли в Латвию, но там не высадили. Говорили, что людей навезли много, и там особенно не нужны были женщины с детьми, которых надо кормить, а работать на полях они  не могут. И нас повезли дальше, а куда, мы не знали. 4 часа мы сидели на нарах в бараке в немецком городе Бранденбург, а над нами все время гудели американские самолеты. Бомбили они на совесть. Потом нас пересадили в другой состав и повезли дальше, через Берлин в Чехию, г. Ляйпа.

  Нам, конечно, повезло. Чехи оказались добрыми и отзывчивыми людьми. Мы жили в железнодорожном бараке, и взрослые работали на вагоноремонтном заводе. Вместе с нами  работали поляки и французы, вероятно, попавшие в плен. Мама говорила, что при объявлении воздушной тревоги француз никогда не выбегал вперед, не пропустив женщин. Там мы прожили 1 год и 1 месяц. Меня учила считать  бывшая учительница, жившая в нашем бараке. Читала и писала я плохо, т.к. не было на чем писать: не было бумаги, но зато я уже хорошо знала немецкий язык и могла в магазине купить открытки или пуговицы. Надзирателем в нашем бараке была молодая немка, которая ставила постановки «Царевна-лягушка» и др., и я принимала в них участие. С этими постановками мы выступали перед рабочими вагоноремонтного завода, и после выступления каждого из нас награждали куском кекса.

   Еще помню, что рядом с нашим лагерем жили болгары, которые для немцев выращивали овощи. И за все время у них никто не украл ни пучка зелени, хотя все мы голодали. Нам с мамой давали полтора круглых хлеба на двоих на неделю. Больше ничего не давали. Но иногда мужчины давали нам картошку за мелкий ремонт одежды, который мама делала им на своей ручной швейной машинке Подольского завода. Это было самое ценное, что она уберегла. Эта машинка пережила три поколения владельцев, и на ней и сейчас еще можно шить.

  Мама всегда верила, что мы выстоим. И вот наши войска стали подходить все ближе и ближе. Постоянно бомбили американские самолеты, и рабочие с завода, и мы из лагеря все чаще бегали  укрываться в лес . Я всегда бежала со своим походным портфелем с необходимыми принадлежностями. Несмотря на войну, леса у чехов были чистые, и в них росли фруктовые деревья.

 Дня за три до подписания мирного договора (8 мая 1945 года) многие убежали в лес, и там мужчины неожиданно нашли немецкие запасы продуктов – рыбные консервы и шоколад. Еды-то у нас не было, и потому все набросились на шоколад. Он сытный, и много есть его было нельзя. Но разве можно было удержаться. Потом многим было плохо.

 Вскоре мы узнали, что мирный договор подписан. И мы вернулись в лагерь. Нашей смотрительницы уже не было: она сбежала, и директор завода тоже. Рабочие быстро стали формировать состав, чтобы ехать в Россию. Кто-то из наших соседей прибежал к нам и сказал, что за болгарским полем находятся большие немецкие склады с продуктами, и наши солдаты раздают их. Мама в это время лежала больная (в Чехии она очень болела, т.к. ее сердце не могло привыкнуть к тому климату, и врач даже сказал, что она может умереть, если не уедет оттуда). Пришлось мне, 10-летней девочке, бежать к складу в надежде на то, что что-нибудь дадут. У ворот склада стоял солдат. Увидев меня, он вынес коробку сливочного масла, а может быть маргарина, привязал к ней бечевку, отдал ее мне, и я потащила. Это масло помогло нам доехать до Ленинграда.

  Война закончилась, и 11 мая в товарных вагонах мы выехали из Ляйпы. По дороге нас радостно встречали чехи, считая нас тоже освободителями. Они приносили нам к поезду какао с булочками. В начале июня мы вернулись домой,  в Ленинград, к бабушке, которая  вместе со своей сестрой пережили всю блокаду, и обе остались живы. Мой брат Женя, вместе с которым мы встретили начало войны, к сожалению, умер от голода во время блокады.

 

Материал подготовлен библиотекарем Звонской сельской  библиотеки Н.М. Васильевой