Из докладной записки инструктора обкома партии А. Д. Хрусталева секретарю обкома ВКП(б) И. П. Бойцову от 13 ноября 1942 года:

«Подпольный райком партии работает в Опочецком районе. Им проведена большая массово-политическая работа по вовлечению населения в борьбу против немецких оккупантов. Среди населения проводится широкая разъяснительная работа по вопросам международного положения, текущих событий, положения на фронтах Великой Отечественной войны, об уборке урожая и сохранении его от немецких грабителей. В результате этой работы 300 население саботирует сдачу сельхозпродуктов немцам, а партизанам оказывает всяческое содействие и помощь...»

...3-я Калининская партизанская бригада находилась в постоянном движении. В самом начале в составе Калининского партизанского корпуса, а затем действуя самостоятельно, еженедельно вела она бои с гитлеровцами, разрушая их коммуникации, средства связи, уничтожая мосты, базы снабжения.

Во время рейдов корпуса по Идрицкому, Себежскому и Опочецкому районам партизаны уничтожили гарнизоны противника в селениях Аннинское, Дубровка, Бардово, Слободка, разгромили полицейские гарнизоны в деревнях Максютино, Лобово, Сковроньково, Борисенки, Ручьево и ряде других населенных пунктов. За полтора месяца партизаны пустили под откос 52 эшелона с живой силой и техникой, в боях убили около пяти тысяч солдат и офицеров противника, уничтожили сто с лишним изменников Родины.

Тыл врага в то страшное время был краем беззакония, насилия и страха. В обиходе жителей селений появились слова «община», «земский двор», «бургомистр», «волостной староста», «жандармы»...

Партизанские отряды часто наведывались в населенные пунк¬ты, рассказывали правду о жизни на Большой земле, распространяли сводки Совинформбюро и специальный выпуск областной газеты «Пролетарская правда». Люди жадно читали сводки и газету, передавая из рук в руки.

В партизанские отряды вступали добровольцы из местного населения. Среди них председатель колхоза Гришмановский, который позже стал командиром одного из отряов, а также молодые парни Петр Денисенок, Иван Ефимов, Иван Холоденок, Николай Павлов, ставшие разведчиками бригадной разведки. Денис Карпов выполнял ответственные поручения подпольного райкома партии. Пришли в отряд сразу три брата —Петр, Александр и Владимир Ивановы, Саша Романова и Саша Иванова и многие другие девушки и парни, кому были ненавистны оккупанты и дорога Родина.

Только в отряд Ершова вступило двести пятьдесят человек. Партизанская борьба расширялась.

Наша разведчица Ольга Михайлова, обосновавшись в Опочке, действовала изобретательно и весьма активно. На базаре и в других людных местах города частенько появлялись сводки Совинформбюро. Горожане, прочитав правду о положении на фронтах войны и призывы подпольного райкома партии, испытывали такое чувство, словно в их дом пришла радость.

Оккупационные власти поднимали тревогу. Жандармерия и полиция устраивали облавы на базаре и улицах, врывались в дома, производили обыски и хватали всех подозрительных лиц. Тюрьма была забита арестованными. Начальник полевой жандармерии майор Крейзер на допросах свирепствовал, но это не помогало: листовки в городе появлялись вновь и вновь.

Собирать сведения об оккупантах и их пособниках, а также расклеивать листовки и сводки Совинформбюро Ольге Михайловой в то время помогали советские патриоты Никандр Михайлов из деревни Шипули, жители Опочки Липа Устинова и Петр Иванович Иванов. Они действовали находчиво и смело. В этом опасном деле им добровольно помогал немецкий антифашист Курт — шофер штаба расквартированной здесь воинской части.

На одной из встреч Курт сказал: 

— Утром завтра повезу на легковой автомашине из Опочки в Себеж двух военных инженеров, восстанавливавших взорванный в городе мост через Великую. С ними поедет высокий чин из «управления русскими землями». Учтите это. Только будьте, пожалуйста, поаккуратнее. Я еще пригожусь.

— Все поняла, — ответила Ольга. И тут же поспешила пере дать в отряд полученную новость.

Партизанская засада сработала четко. Но захватить высокопоставленных гитлеровцев не удалось. Помешала встречная фашистская автоколонна машиц с солдатами. И все же ехавшие в «мерседесе» фашистские офицеры были убиты. Только шофер Курт «чудом спасся от партизан». Вернувшись в Опочку, он продолжал антифашистскую работу.

Оккупанты делали все, чтобы обезопасить себя: дважды направляли многотысячные карательные экспедиции под кодовыми названиями «Заяц-беляк» и «Зимнее волшебство», но разгромить партизан и очистить от них прифронтовую полосу карателям так и не удалось.

Народные мстители выдержали суровые испытания. Почти три месяца калининские, белорусские и латышские партизаны вели ожесточенные бои с сильным врагом, бросившим на подавление народных мстителей артиллерию, танки и даже авиацию, и вышли победителями. Партизанские побратимы изгнали карателей с обширной территории, где они бесчинствовали, утверждая «новый порядок». Образовался братский Партизанский край. Была восстановлена Советская власть, действовали колхозы, в иных деревнях даже открылись школы.

С наступлением весны 1943 года немцы начали сбрасывать с самолетов листовки и распускать слухи, что «основные банды» партизан разгромлены, а главари сдались в плен. Указывались фамилии командиров и комиссаров бригад,, «перешедших» на их сторону. Листовки призывали партизан, пока не поздно, сдаваться в плен, на милость оккупантов.

Пожилой партизан из Опочки коммунист Иван Николаевич Китаев, весельчак и острослов, скручивал из листовок цигарки.

— С такой брехней махорка крепче! — говорил он партизанам.— Знал бы Геббельс, на что его листовки идут, — лопнул бы от злости.

Между тем «сдавшиеся в плен» комиссары и командиры разрабатывали новые операции по разгрому вражеских гарнизонов, готовили на дорогах диверсии.

Целый ряд успешных операций провела 3-я Калининская партизанская бригада. В ночь на 31 мая 1943 года, например, группы. И. Я. Чернова и М. Л. Панова совместно с другими отрядами взорвали два крупных моста у деревни Савкино. Железнодорожная магистраль между Идрицей и Пустошкой не работала целую неделю. В ту же ночь отряды М. А. Ершова и И. Г. Либы разгромили гарнизон в Могильно. Затем бригада вместе с другими соединениями и местным населением участвовала в разборке рельсов и шпал на железной дороге Полоцк — Идрица — Опочка. Дорога вышла из строя.

...Опочецкий район для партизан был трудным: в гарнизонах оказалось большое количество фашистов, а хорошие шоссейные дороги, пересекающие район во всех направлениях, давали возможность карателям быстро подтягивать подкрепления.

Надо сказать, что на территории Любимовского сельсовета до нашего прихода действовал небольшой отряд армейцев старшего лейтенанта Михаила Павлова. Сколотив группу из окруженцев, он начал дерзко разгонять «новую власть», истреблять оккупантов и их пособников. Фашисты пытались уничтожить отряд Павлова, но он умелым маневром вывел партизан из-под удара, увел их из опасной зоны и присоединился к 1-й Калининской партизанской бригаде.

Оккупационные власти в Опочецком районе весной 1943 года пытались создать видимость заботы о местном населении. В порядке помощи выделили крестьянам на посев 100 тонн, зерна и 200 тонн картофеля, дали для вспашки полей 10 тракторов, но поставили условие: большую часть урожая сдать хозяйственным комендатурам гитлеровских войск.

В этот период в городе и районе с грехом пополам начали работать 8 медпунктов, однако медикаментов в них почти не было, практически они не оказывали никакой помощи населению.

Одновременно были созданы три комиссии по отбору людей для отправки в Германию.

Бургомистр района Буржинский, работавший до войны старшим землеустроителем, пытался выполнять предписания гитлеровцев. По району в разных направлениях курсировали представители земельного отдела, других оккупационных властей, а также полицейские со всевозможными угрожающими приказами.

Опочецкий подпольный райком партии ответил на это листовками, в которых раскрывал сущность заигрывания фашистов с населением и призывал срывать все мероприятия оккупантов и их ставленников. Гитлеровцы пытались силой заставить выполнять свои требования. Особенно жестоко расправлялись они с теми, кто был замечен в агитации против их приказов и распоряжений.

В деревнях Ермачки, Матвеево, Лиственка комсомольцы с секретарем Лидией Богдановой были первыми помощниками подпольного райкома, но гестапо выследило их. В середине марта учительница Лидия Богданова и комсомолец Михаил Герасимов были схвачены и зверски замучены. Они выдержали страшные пытки, погибли, но не выдали своих товарищей. Остальные парни и девчата ушли в партизаны.

В сложное время Ольга Михайлова отправилась в Опочку.

...Оля родилась в деревне Лиственка Опочецкого района. Перед войной она работала бухгалтером райфо. Была секретарем комсомольской организации и членом Калининского обкома ВЛКСМ. В начале войны эвакуировалась в город Кимры, откуда была отправлена в Калинин. В октябре 1941 года по заданию обкома партии трудными дорогами вновь пришла в Опочку для работы в тылу врага.

Освоившись с новой обстановкой, Михайлова стала искать подпольщиков. Но коммунистов Петрова и Лебедева, с которыми ей надо было встретиться, в городе не было: Петрова по доносу предателя расстреляли гитлеровцы, а Лебедев ушел за линию фронта. Ей самой пришлось принимать решения. И хотя трудно пришлось девушке, она не растерялась, до прихода 3-й бригады больше года выполняла на оккупированной территории задания.

Каждый день — это новые суровые испытания. И вдруг страшная весть. Придя в свою родную деревню Лиственку, узнает от соседей: два дня назад утром нагрянули из Опочки жандармы, ворвались в дом ее родителей, отца Андрея Михайловича избили до полусмерти и в бессознательном состоянии увезли вместе со старшей дочерью и тремя малыми внуками. На мать Татьяну Васильевну натравили овчарок, а затем, полуистерзанную, бросили на подводу и тоже увезли. В Опочке их замучили до смерти. Сердце у Оли окаменело. Но надо было действовать, мстить кровавым палачам — гитлеровцам.

Вблизи Опочки на лесном хуторе молодая разведчица наладила связь с Верой Шахмановой и Петром Ивановичем Ивановым. Добытые разведывательные данные тут же передавала в бригаду. Однажды немец Курт через Веру передал весьма ценные сведения об оккупационных войсках. Оля тут же сообщила партизанам эти сведения, которые оказались весьма важными.

Подпольный райком решил направить в рейд по Опочецкому и Себежскому районам два партизанских отряда, которые нанесли гитлеровцам неожиданные удары, уничтожили немало захватчиков и их техники.

Стремительный партизанский рейд по вражеским тылам сорвал отправку молодежи в рабство. Она покидала свои деревни и уходила вместе с партизанами. Все это всполошило гитлеровцев. Из Опочки срочно выехал крупный карательный отряд с артиллерией и тремя легкими танками. У деревни Мишин Остров каратели попытались окружить и одним ударом уничтожить партизан.

После жестокого боя паши отряды отошли в южную часть Опочецкого района. Каратели наседали. И тогда руководивший рейдом заместитель комбрига по разведке старший лейтенант Петров приказал отряду Филиппова занять позиции на подступах к селу Большое Говядово, отряду Костина и бригадной разведке — расположиться у деревни Томсино.

Первым вступил в бой отряд Филиппова. Гитлеровцы пошли в психическую атаку. Не считаясь с потерями, они лезли и лезли вперед и заняли Большое Говядово. Оценив обстановку, Филиппов перегруппировал отряд и поднял партизан в контратаку. Взводы Сидорова, Осокина и отделение разведки Флориновича бросились вперед. Геннадий Мякший и Михаил Кочнов со своими ребятами, обойдя деревню слева, ударили по фашистам и ворвались в деревню.

Часть задачи выполнена, но задерживаться тут было нельзя. Основные силы карателей сосредоточивались у деревни Томсино. Под прикрытием минометного расчета Владимира Маркова, который вел интенсивный обстрел отступающих из деревни Большое Говядово гитлеровцев, Филиппов занял позиции на томсинских высотах. Начавшийся бой длился весь день.

Немцы применили артиллерию и легкие танки. В отрядах по¬явились убитые и раненые, но партизаны на своих позициях держались стойко. Отбили несколько атак карателей. И только с наступлением сумерек старший лейтенат Петров увел всех партизан через железную дорогу Идрица — Себеж в Россонский район. Тут бригада, располагаясь в деревнях на землях колхоза «Авангард», приступила к подготовке большой операции.

...В жаркие летние дни в Черепето состоялось совещание ко¬миссаров бригад и отрядов, на которое; из советского тыла прибыли представители Калиниского обкома партии И. И. Капустников и А. Д. Хрусталев. На совещании шла речь об усилении партийно-политической работы среди партизан и населения. Бойцы и командиры всех бригад готовились нанести одновременный удар по железнодорожным магистралям оккупантов. Наши люди уси¬ленно обучались способам подрыва рельсов. Политработники проводили беседы о битве под Курском, о военно-политическом значении рельсовой войны.

После проведения этой крупной операции 3-я бригада перебазировалась в Опочецкий район. Деревня Лиственка, где разместились штаб бригады и отряд Чернова, стала нашей второй партизанской «столицей» на многие месяцы, хотя для всего состава бригады имелись и лесные лагеря.

Южная часть Опочецкого района входила в Партизанский край. Тут одновременно с боевыми действиями развернулась работа среди населения.

Наступила пора уборки хлебов.

Подпольный Опочецкий райком партии по этому вопросу принял специальное постановление. Ставилась задача: не дать врагу хлеба.

Основная работа среди партизан и населения ложилась на комиссара бригады и комиссаров отрядов. В борьбе с фашистами они всегда были впереди, всегда находились там, где было нужно.

Совместно с населением Партизанского края бойцы и командиры, выделенные из отрядов, с косами и серпами вышли на поля. Предстояла еще длительная тяжелая борьба с оккупантами, поэтому необходимо было быстро убрать урожай, обмолотить зерно, засыпать его в тайники.

Оккупанты тоже не дремали. Коменданты многих гарнизонов под охраной специальных команд выгоняли крестьян на поля. Снопы сразу же увозились в гарнизоны и там обмолачивались. Однако часто было по-другому. Крестьяне успевали сообщить нам, на каком поле они будут косить рожь. Во второй половине дня вблизи поля появлялся взвод партизан. Пулеметные очереди, винтовочные выстрелы оглашали округу. Гитлеровские солдаты, боясь, что им отрежут пути отхода, отстреливались, убегали в гарнизон, а все скошенные снопы население грузило на партизанские подводы. Но были случаи, когда к .местам, где партизаны вместе с женщинами и стариками убирали хлеб, через наши заслоны пытались пробиться сильные отряды заготовителей-оккупантов. Разгорались жаркие схватки.

Недалеко от гарнизона Ладыгино на реке Веть немцы наспех частично восстановили разрушенный мост и по нему под охраной солдат гоняли население из окружающих деревень за реку косить колосовые. Они уже успели поставить много снопов в копны. Но это была наша зона, и партизанские засады разогнали охотников до чужого добра. Крестьяне деревень Гребешино, Горушка, Лиственка и Матвеево с нашей помощью со всех полей засыпали хлеб в свои закрома.

Крестьяне еще раз убедились в нашей силе и благодарили бойцов и командиров за поддержку.  Основную роль в этом важном деле выполняли комиссары. На собраниях с населением многих деревень они рассказывали, какую помощь и как нужно оказывать партизанам и Советской Армии.

Взять хотя бы Николая Васильевича Васильева. Являясь секретарем подпольного Опочецкого райкома партии и комиссаром бригады, он регулярно собирал бюро, на которых решались важные вопросы жизни партизан и населения оккупированных районов. Невысокого роста, щупленький, сутуловатый, он выглядел усталым. Мало кто знал, что Николай Васильевич серьезно болен. Но вот, мягко улыбнувшись, он посмотрит, бывало, прямо в глаза и начинает говорить. И происходит какое-то чудо: перед вами другой человек — мужественный, жизнерадостный. Доходчивые слова глубоко западают в душу. Его простота, постоянная забота о людях даже в самых трудных условиях сделали его душой бригады. Авторитет комиссара был непререкаем.

Хотя местом наших действий был Опочецкий район, подпольный райком большую помощь оказал и белорусским партизанам и населению Россонского района. Даже, когда вся бригада обосновалась на землях Матвеевского сельсовета, Васильев настоял, чтобы наш партизанский госпиталь остался под Россонами. Начальник госпиталя Александра Филипповна Анисимова, работавшая до войны заведующей райздравотделом Опочецкого района, лечила не только раненых и больных партизан, но и белорусское население.

В третью бригаду Н. В. Васильев прибыл вместе с группой из тринадцати человек советско-партийного аппарата Опочецкого района. Это были товарищи, имевшие опыт работы с людьми. Они выполняли ответственные поручения подпольного райкома партии. Взять хотя бы комиссаров отрядов И. И. Лежнина, С. Ф. Лукашева, А. П. Блокова, М. Ф. Крылова, В. И. Пушкина, парторга В. К. Борисову. Бойцы гордились своими политработниками. Их уважало и население, прислушивалось к их советам.

Границы Партизанского края расширялись. После разгрома Третьей бригадой гарнизона оккупантов в деревне Ладыгино, где снять часового помог перешедший на нашу сторону немецкий солдат Густав Штойбе, работавший до войны грузчиком на папиросной фабрике в Мюнхене, влияние партизан в Опочецком районе усилилось. Немцы больше отсиживались в гарнизонах.

Еще в июле 1943 года приехавшие из Германии в гарнизон Слободка, что на дороге Опочка — Пустошка, бывшие советские военнопленные, обманным путем зачисленные на службу в немецкий спецбатальон, сами разыскали подпольщицу Марию Литвинову из деревни Заозерье. Девушка организовала их встречу с начальником штаба 6-го отряда Николаем Бородулиным, после которой советские люди, познавшие на себе всю страшную сущность фашизма, подняли восстание в гарнизоне, убили 34 немцев, сожгли склады, захватили оружие и перешли в нашу бригаду. Все прибывшие 49 человек включились в активную борьбу против оккупантов.

В деревне Осиновик Опочецкого района каратели приказали леснику И. А. Сорокину вести их на Лебединые острова. Иван Алексеевич знал, что на тех островах находится отряд И. Г. Либы, там — раненые, больные. Лесник решил погибнуть, но спасти отряд, и завел карателей на непроходимый участок болота.

— Есть ли лучший проход к островам? — спросил на ломаном русском языке немецкий офицер.

— Лучшего пути нет, — невозмутимо ответил Сорокин.

— Выводи назад, подлец, там я с тобой разберусь.

Когда возвратились в деревню, вокруг слышалась стрельба. Опасаясь налета партизан, офицер поспешил увести свой отряд из Осиновика, а лесника избил плеткой.

Каратели возвращались в свои гарнизоны. По пути они люто расправлялись с мирным населением. Деревни сжигали, а стариков, женщин и детей убивали. В деревне Глубочище многих жителей фашисты закопали в землю заживо.

Каким-то чудом на островок, где располагался штаб бригады, через кольцо карателей пробрался парнишка-партизан из седьмого отряда и, волнуясь, доложил: «Товарищ комбриг, в бою убит командир отряда Груздев. Отряд стал распадаться...».

Сообщение встревожило командование бригады. Отряд Груздева влился в бригаду совсем недавно, был слаб и действовал вдали от основных сил. Необходимо было спасти отряд, сохранить его боеспособность. Сразу же собралось бюро подпольного райкома партии. На его заседании командиром седьмого отряда был утвержден Николай Павлович Бородулин.

Находчивый и смелый командир уже через двое суток из Рясинского бора, что в Глубоковском сельсовете, повел партизан на боевое задание. Близ хутора Холоденка из засады они обстреляли колонну вражеских автомашин. Семь машин сожгли и убили более тридцати гитлеровцев.

На следующую ночь Бородулин повел партизан на шоссе Опочка — Остров. Там установили две мины. Первая взорвалась под «мерседесом», другая разнесла грузовик с ехавшими в нем жандармами. У убитых офицеров из легковой автомашины партизаны захватили два портфеля с важными документами. Они незамедлительно были доставлены в штаб бригады и очень пригодились командованию.

...Еще полыхали сполохи дымных пожарищ сжигаемых фашистами сел и деревень, а через линию фронта Родина уже подавала руку помощи попавшим в беду жителям оккупированных территорий. Калининский обком партии направил в партизанские зоны 25 самолетов с медикаментами и боеприпасами. Обратным рейсом летчики забирали детей, спасая их от уничтожения. Сотни маленьких граждан, оборванных и истощенных, были вывезены на Большую землю.

Для скорейшей эвакуации детей наша бригада подготовила надежную посадочную площадку у деревни Лиственка. Комиссар четвертого отряда Михаил Федорович Крылов, на которого была возложена ответственность за эвакуацию детей, организовал четкую работу по приему самолетов.

Вначале родители неохотно отпускали своих детей: не знали, что их там ждет. Но вот девятилетняя Тамара Михайлова из деревни Лиственка с летчиком Курочкиным прислала короткую записку, в которой написала: «Нас встретили очень хорошо, вымыли в бане, накормили. Дали печенья, молока, творога, а тем, кто поменьше, дали сладких пирожков. Потом водили в кино. Мы спим теперь на койках».

Второе письмо было от нашего Витьки-разведчика. Шли суровые бои с карателями, мы не хотели рисковать им и отправили в тыл.

О письмах население узнало быстро. Всякие сомнения рассеялись. Из многих мирных лесных лагерей стали приводить детей к местам сбора. Воздушный «мост» через линию фронта действовал теперь безотказно.

В дни вражеской оккупации получало медицинскую помощь и взрослое население. Начальник медслужбы бригады В. Д. Щеглов со своими помощниками лечил людей, не считаясь ни со временем, ни с обстановкой.

Не прекращались и боевые походы партизан. Наоборот, они усиливались с каждым днем. Близилось время расплаты с врагом. Однажды разведчики установили, что возле деревни Орлово находится армейский склад боеприпасов. Это же подтвердил и литовец Заримба, перешедший к нам из гарнизона, где он служил в немецкой части рядовым.

Группа Владимира Филатова, в которую входили Алексей Хохлов и армянин В. Магарьян, с большим риском и трудностями взорвала засекреченный склад, лишила окрестные вражеские гарнизоны боеприпасов. Это была большая удача.

Готовясь к обороне, гитлеровское командование приказало проложить новое железнодорожное полотно из Латвии в Опочку. Как только фашисты попытались пустить по нему первый состав, партизаны отряда Павлова подорвали его. Железная дорога так и не начала работать. Такая практическая помощь нашим наступав¬шим войскам была весьма своевременной. Ее высоко оценило армейское командование.

Близились решающие события. Мы, разведчики, первыми почувствовали дыхание приближающегося фронта. Находясь на заданиях, видели, как на востоке по ночам то в одном, то в другом месте вдруг вспыхивали частые зарницы. Слышалась отдаленная артиллерийская канонада. Там бились с гитлеровскими оккупантами наступающие войска. Все горели желанием помочь им здесь, во вражеском тылу. 

Перед партизанскими разведчиками командование поставило задачу: уточнить силы находящихся здесь вражеских войск. С помощью захваченных «языков» и документов, а также агентурной разведки нам удалось установить, что 6-й армейский корпус про¬тивника, занимающий оборону на рубеже «Пантера» и прикрывающий подступы к району и Опочке, имеет в своем составе части 15-й и 19-й пехотных дивизий СС и 93-й пехотной дивизии. Вдоль реки Великой гитлеровцы оборудовали сильный рубеж обороны, в который входил и опочецкий обвод с огневыми точками и орудийными установками в бронеколпаках.

Все эти сведения своевременно были переданы по радио в штабы 10-й армии и фронта.

В начале июля 1944 года линия фронта вплотную приблизилась к зоне наших действий. Начальник Калининского штаба партизанского движения С. Г. Соколов приказал партизанским бригадам блокировать все дороги, оказать самую активную помощь наступавшим частям Советской Армии. И партизаны не подкачали. Каждую ночь устраивали засады на путях отходившего противника — рвали мосты, уничтожали его живую силу.

Наступило раннее утро 15 июля. Третья Калининская партизанская бригада в полном составе готовилась к последнему бою в тылу врага. Гитлеровцы отступали из Опочки. Они зверствовали в ней три года и теперь торопились уйти от расплаты.

Отряды А. Г. Чайкина, А. С. Кузнецова, Н. Т. Григоренко, П. С. Филиппова, И. Г. Либы, М. Л. Панова вплотную подошли к шоссе Опочка — Мозули и заняли позиции на пологих холмах. Штаб бригады и бригадная разведка находились в центре засады.

Мы еще издали заметили вражескую колонну. Впереди двигалась их разведка. Сытые, рослые кони картинно гарцевали. Обоз с награбленным имуществом вплотную шел за конниками. Мы насчитали около 300 подвод, а они все выезжали и выезжали из-за поворота.

Комбрига майора Гаврилова с нами тогда уже не было. Он находился на лечении в советском тылу. Обязанности комбрига исполнял Александр Семенович Кузнецов.

Немцы были уже рядом, но Кузнецов не торопился с командой открыть огонь. Ждал лучшего момента. И вот он настал: у деревни Мишнево заработали пулеметы поднявшегося в атаку отряда Либы, одновременно два взвода первого отряда под командованием начальника штаба К. Я. Юсупова атаковали немецкий гарнизон в деревне Орлове. В ту же минуту Кузнецов открыл по немецкой колонне огонь из автомата.

Немедленно ожила вся партизанская засада. Шквал огня из всех видов оружия обрушился на гитлеровцев. Им некуда было, бежать. По одну сторону шоссе были партизаны, по другую — открытое поле. Врагов всюду настигали наши пули.

Этот бой длился около-двух часов. Более трехсот оккупантов, полегло от огня народных мстителей. Но вот к месту засады подошли отступающие фронтовые части противника. Заработала их артиллерия. В тот же момент в воздухе повисли три красные ракеты: сигнал партизан к общему отходу. Позади остался двухкилометровый участок дороги, сплошь заваленный побитыми фашистами, награбленным имуществом.

Во время отхода бригады над дорогой появилась девятка краснозвездных штурмовиков. Они продолжали начатое нами дело. Оккупанты получили по заслугам.

После этого наши отряды еще двое суток добивали разрозненные подразделения немецко-фашистских войск.

И вот наступил долгожданный час — в двадцати километрах, юго-западнее Опочки, возле деревни Заозерье, наша бригада в составе семисот восьмидесяти четырех человек соединилась с передовой частью советских войск.

Прошло двое суток. После митинга возле озера Белое, под. Идрицей, комиссар нашей бригады Николай Васильевич Васильев, утвержденный первым секретарем Опочецкого райкома партии, построил в походную колонну тех, кто должен был составить ядро партийно-советского аппарата района.

Увешанные оружием партизаны входили в Опочку. Разрушенные улицы казались вымершими. Но буквально через час на центральную площадь к Дому Советов сошлись сотни жителей города. Их радости не было конца. Со слезами на глазах они обнимали народных мстителей.

В. ЗАБОЛОТНОВ,

бывший разведчик 3-й Калининской партизанской бригады, майор запаса

В ТЫЛ ВРАГА

Любому времени года Константин Дмитриевич Чугунов предпочитал осень, а точнее — ее начало. Он был учителем, и ежегодно первое сентября становилось для него праздником — светлым, радостным, солнечным...

Наверное, и в первый день осени случались дожди, но вот не вспоминается сейчас такое. В памяти первое сентября всегда солнцем пронизано. Как сегодня, в этот погожий сентябрьский день 1942 года. По краям тылового аэродрома красным и желтым «золотом» листьев красуется подмосковный лес. И тишина.

Сводка Совинформбюро утешений не принесла: враг усилил свой натиск под Сталинградом. Чугунов стремился быть сейчас там, на Волге, где разворачивалась битва крупнейшего военно-политического значения, но приказ был получен другой: на запад, в тыл врага.

Командир спецгруппы разведчиков Константин Дмитриевич Чугунов знал больше своих подчиненных. Он знал, что их группа получила очень важное задание, что сегодня враг стоит у стен Сталинграда, но придет день, когда потребуются данные, собранные их спецгруппой.

...Затихал гул самолета, возвращающегося на восток, а в небе в районе Опочки забелели пять парашютов советских разведчиков.

Район действия чугуновцев протянулся от Пскова до Себежа. Усилиями разведчиков здесь было создано несколько подпольных групп, члены которых следили за продвижением войск врага по шоссейным и железным дорогам, строительством оборонительных укреплений.

Первая такая группа возникла в декабре в деревне Барсаново Опочецкого района. Молодежь, комсомольцы составляли ядро подпольной группы. В нее вошли: Василий Леонов, Дмитрий и Виталий Константиновы, Иван Федоров, Виктор Любимов и другие.

В последний день декабря группа чугуновцев уже была на территории Себежского района. Проходя через деревню Замошье, разведчики услышали звуки гармошки, доносившиеся из ближайшей избы. Зашли в дом. Оказывается, здесь встречали Новый год парни и девушки окрестных деревень.

Не давая гармошке смолкнуть, быстро скинув полушубок, на середину избы выбежал Чугупов и пошел выдавать коленца. А через минуту уже вся изба ходила ходуном от русской плясовой.

Кончилась пляска, молодежь окружила разведчиков. Начались расспросы о положении на фронте, о работе группы чугуновцев, запись новых добровольцев в спецгруппу. Добровольными помощниками разведчиков в самый канун 1943 года стали Никита Петров, Анатолий Попов, Анатолий Осипов, Семен и Степан Шалаевы, Лена Парфенова...

Так спецгруппа пополнялась, расширяла зону своего действия. Основная часть группы перешла на территорию Россонского района Белоруссии. А в деревнях Пироги и Пуща был создан базовый лагерь. Отсюда разведчики с января по май 1943 года ходили на связь с оставленными для работы на оккупированной Псковщине подпольными группами.

ОПОЧЕЦКИЕ ПАТРИОТЫ

Еще до прибытия в тыл врага спецгруппы Чугунова в Опочке действовала подпольная организация, которой руководила секретарь райкома комсомола Ольга Михайлова. Узнав о прибытии разведчиков, она сумела связаться с командиром группы.

Много сделала Ольга по организации агентурной разведки. Она хорошо знала комсомольцев, оставшихся на оккупированной врагом территории.

Однако нашлись предатели. С их помощью была схвачена значительная часть группы подпольщиков, в том числе часть цепочки Опочка — Остров. Сразу же были расстреляны родные начальника штаба спецгруппы Алексея Рожкова. Были брошены в опочецкий концлагерь семьи Холоповых, Волгиных и других подпольщиков...

После этих арестов спецгруппе Чугунова стала оказывать помощь подпольная организация, возглавляемая Анатолием Николаевым, ленинградцем, случайно попавшим на оккупированную территорию. Одна из задач, поставленная Чугуновым перед подпольщиками,— ведение агитационной работы среди людей, оказавшихся на службе в полиции. Николаеву удалось связаться с командиром отряда полицейских Батуром Касимовым. Тот попросил устроить ему встречу с партизанами. Чтобы не вызвать подозрений у немцев, Касимов предложил якобы арестовать его на глазах у старосты, что и было сделано у деревни Тоболино. Вместе с Николаевым в инсценировке ареста участвовала подпольщица Любовь Тимофеева (Самофалова).

На подводе, «одолженной» у старосты, все трое направились к лесу. Ехали долго. Касимов начал нервничать. Вдруг он выхватил пистолет и направил его на Николаева со словами: «Если мне уготовлена встреча с гестапо, то будет пуля твоя и моя».

Усмехнулся, ничего не оказал Николаев. Так под наведенным пистолетам и довез Касимова до перекрестка лесных дорог, где подводу поджидали партизаны. На встрече с партизанами Касимов дал слово, что гарнизон полицейских, стоящий в деревнях Барсаново, Макушино, Заверняйка, будет снабжать отряд оружием, боеприпасами, продовольствием, а затем разоружит немцев и перейдет в отряд. Все, казалось бы, было предусмотрено.

Этот план удалось выполнить частично. Боеприпасы и оружие вместе с группой бывших полицейских благополучно прибыли в расположение партизанского отряда, но вторую группу полицаев немцы успели разоружить по доносу предателя.

По совету партизанского командования Николаев вскоре устроился на работу лесником. Эта должность давала возможность сво¬одно передвигаться по оккупированной врагом местности. Однажды на мосту, что стоит на участке Опочка — Барсаново, ему удалось познакомиться с обер-лейтенантом Каминским. Последний сам завел разговор о партизанах, высказал пожелание перейти в партизанский отряд, а чтобы доказать свою искренность, предложил взорвать мост, на котором происходил разговор.

На встречу с Каминским была командирована Любовь Тимофеева. Она проводила обер-лейтенанта в условленное место. У партизанского командования еще до этой встречи были подозрения в том, что Каминский вместе с гестаповцами готовил ловушку народным мстителям. На встречу обер-лейтенант прибыл с оружием и боеприпасами. Это вроде бы отводило от него подозрения, но после тщательной проверки все убедились: перед ними провокатор.

После провала готовящейся против партизан операции гестаповцы арестовали Любу Тимофееву. Допрос вели шесть гестаповцев. Истязания сопровождались криками: «Где партизаны?» Ничего не добившись от двадцатилетней девушки, Тимофееву отправили в концлагерь, откуда она была освобождена только зимой 1944 года.

«А мы оружия не сложили, — вспоминает Анатолий Николаев.— Собирали сведения о передвижениях войск в районе Остров — Опочка — Себеж — Пустошка — Невель».

После освобождения Опочецкого района Анатолий Николаев добровольно ушел на фронт.

В январе 1944 года с Большой земли был передан приказ: «Спецгруппе майора Чугунова перебазироваться на территорию Латвии». Вскоре с помощью партизан 1-й Латышской бригады в нумернские леса Лудзенского района был направлен Чугунов с семью разведчиками.

Осваивая новую базу, майор с нетерпением ожидал прихода второй группы. В числе четырнадцати разведчиков, которые должны были подойти со дня на день, были его жена, старший лейтенант Екатерина Долгополова, и дочь Аленка, родившаяся в партизанской землянке. Аленке шел первый месяц, когда вместе с матерью отправилась она к отцу.

До деревни Столбово Красногородского района группу должен был сопровождать Алексей Осипов, и Чугунов не беспокоился за этот отрезок пути: Алексей отлично проявил себя во время работы спецгруппы на территории Белоруссии, а позднее он ходил на связь с красногородскими подпольщиками и отлично знал местность. Самым опасным участком пути Чугунов справедливо считал границу России с Латвией. Здесь группа шла уже без сопровождения по незнакомой местности.

К несчастью, опасения командира подтвердились: на границе группу обнаружили гитлеровцы. Завязался бой. Екатерина Долгополова передала Аленку санитарке Елене Парфеновой, а сама спрыгнула с саней и осталась прикрывать отход группы. Благодаря смелости и мужеству Екатерины, разведчикам удалось уйти от погони.

Близилась ночь, и группа решила заночевать в деревне Малые Баты Лудзенского района. Выставив часового, разведчики расположились на отдых в сарае, хозяином которого был М. Крупниек. Ночь и день прошли спокойно. Ничего подозрительного вокруг замечено не было. Беспокоило лишь отсутствие Екатерины. Группа решила провести в Малых Батах еще одну ночь.

Хозяин дома под покровом ночи вылез через дыру в крыше с неохраняемой стороны и подался в соседнюю деревню, где стояли шуцманы. На рассвете часовой заметил шуцманов, окруживших сарай. Было уже поздно отходить, и разведчики приняли неравный бой.

Десятки атак предприняли приспешники гитлеровцев. Подступы к сараю заполнялись их трупами. В одну из атак шуцманам удалось поджечь сарай. Разведчики приняли решение: санитарка Парфенова должна идти первой. Ничто не остановило озверев¬ших шуцманов, когда в проеме двери сарая показалась девушка с младенцем на руках. Они в упор расстреляли и ее, и ребенка.

В ответ партизаны открыли яростный огонь. К полудню в живых остался один разведчик. Стрельба затихла. Шуцманы, осмелев, встали во весь рост и приблизились к догоравшему сараю. Но из-за бочки раздалось еще два выстрела. И двое фашистских приспешников остались лежать на снегу. Так, не сдаваясь, погибли храбрые комсомольцы: И. Федоров, А. Егоров, А. Николаев, П. Васильев, В. Константинов, М. Павлов, Е. Парфенова, С. Жуков, М. Семенов. Погибли и три эстонца.

Мемориал памяти 12-ти разведчиков

В 1946 году герои-разведчики были перезахоронены в братские могилы, а на месте их гибели установлена мемориальная доска: «Здесь 29 февраля 1944 года окруженные фашистами погибли в бою смертью храбрых 12 разведчиков из группы майора Чугунова».

ГИБЕЛЬ КОМАНДИРА

Не дождавшись прихода группы, майор Чугунов решил с тремя разведчиками идти ей навстречу. Проходя деревню Мишкино, они увидели свет в одном из домов. Выяснив, что фашистов в деревне нет, решили зайти в избу.

Здесь шли поминки отца Анисима Коваленко, хозяина дома. Многие гости уже были изрядно пьяны. Увидев вошедших, хозяйка пригласила их к столу. Разведчики ели, отвечая на вопросы. Среди гостей был член Мерзенской волостной управы В. Михайлов, но он был пьян, а его брат Михаил протрезвел, увидев разведчиков. Улучив момент, он сумел улизнуть из дома и вместе с неким В. Трупиным на санях добрался до Мердзене.

Вскоре вся мерзенская полиция была поднята на ноги. На двух подводах полицейские направились в деревню Мишкино.

...Заметив долгое отсутствие в доме человека, пристававшего с подозрительными расспросами, майор приказал уходить. Вскоре после ухода разведчиков в дом нагрянули полицейские.

В ту ночь выпал снег, и свежие следы саней чугуновцев четко указывали путь их следования — в деревню Яники.

Приближение к дому в Яниках, где остановились разведчики, первым увидел старшина Прохоров. Выстрелами предупредил он товарищей об опасности.

Разгорелся бой. В ход были пущены гранаты. Убедившись, что майор Чугунов погиб, разведчики взяли его документы, оружие и стали отходить.

Отход товарищей прикрывал раненый старшина Прохоров. Он до конца исполнил свой долг: спас жизнь товарищей, погибнув в неравной схватке.

«СМЕРТЬ БАТОВСКИМ СОБАКАМ»

Под таким названием латышскими партизанами была выпущена листовка. Речь в ней шла о тех, кто в деревне Малые Баты расправился с разведчиками. Привести в исполнение приговор, изло¬женный в листовке, командование поручило командиру группы партизан Василию Макаровичу Кононову.

...Ранним утром по дороге в Малые Баты верхом на лошади ехал немецкий полковник, а в пешем строю шли семнадцать человек, одетых в форму солдат гитлеровской армии и распевавших фашистскую песню.

Колонна беспрепятственно вошла в деревню. Полковник на ломаном латышском языке потребовал собрать всех шуцманов. В этот день был церковный праздник, и все полицейские были пьяны. Наконец, собрались все, кроме начальника полиции М. Крупниека. Его нашли в бане, где он гнал самогон.

Собрав оружие, якобы для проверки, «полковник» на чистом латышском языке начал читать приговор. Хмель мигом вылетел из голов предателей.

Приговор был приведен в исполнение. Василий Макарович Кононов выступил с речью на могиле разведчиков. Партизаны на этом священном месте поклялись бить фашистов и их приспешников до самого дня Победы.

КАТЯ

В бою под Малыми Батами, прикрывая отряд товарищей, старший лейтенант Екатерина Долгополова была ранена, но ей удалось уйти от погони. Две недели за раненой разведчицей ухаживала местная жительница Антонина Столпаня. Как только Екатерина почувствовала себя лучше, она незамедлительно перебралась в партизанский отряд А. Поча.

...Уроженка Ржева. Ей было двадцать лет, когда началась вой¬на. Комсомолка добровольцем отправилась на фронт. И вскоре оказалась в спецгруппе майора Чугунова. За храбрость и отвагу ее не раз награждали; ей было присвоено звание — старший лейтенант.

Когда родилась Аленка, было принято решение об отправке Екатерины с ребенком в советский тыл. Но не успел прилететь самолет. Группа Чугунова перебазировалась в Латвию. Вместе со всеми были Екатерина и Аленка.

И вот теперь, потеряв на войне мужа и дочь, Катя продолжала воевать.

Весной 1944 года немецкое командование бросило против партизан Латвии еще одну карательную экспедицию. С фронта были сняты регулярные войска, собраны со всей округи шуцманы, власовцы. Каратели плотным кольцом окружили партизан. Им удалось разбить отряд А. Поча на части. В одну из таких групп входило много молодежи, и среди них была Екатерина Долгополова-Чугунова.

Фашисты сумели окружить эту группу. Храбро сражались ребята, но силы были неравные. От близкого разрыва снаряда у Кати осколком разбило автомат, ранило в ноги. Но она и в таком состоянии продолжала уничтожать фашистов из пистолета.

Израненную, без сознания, ее схватили каратели, бросили на телегу, привезли в нумернское лесничество, где находился штаб карательной экспедиции. Екатерину облили водой, привели в чувство. Начали допрос. Не добившись ни слова, каратели расстреляли ее.

В 1946 году оставшиеся в живых товарищи нашли ее могилу и перенесли останки на Балтинавское братское захоронение. Как ни старались фашисты уничтожить группу майора Чугунова, это им не удалось. На место погибших вставали новые и новые патриоты...

Владимир ПОЗНАХИРКО.

Ольга Ивановна Жукова родилась в феврале 1923 года в деревне Людвиково Себежского района. В шестнадцать лет вступила в комсомол. Началась Великая Отечественная война. Как и большинство населения Псковской области, Ольга оказалась на временно оккупированной территории. У нее была возможность уйти в любой партизанский отряд, она выбрала спецгруппу «Борец» майора К. Д. Чугунова. Ее тянуло в разведку. Когда Константин Дмитриевич Чугунов предлагал пойти на задание, вызывая только добровольцев, Ольга всегда была в их числе. 

Так было и на этот раз. Группа разведчиков в составе пяти человек, среди которых была и Ольга Ивановна, возвращалась с задания из Псковского и Островского районов в Опочецкий. Пройдя многие десятки километров пешком, разведчики прибыли в деревню Борзые Гривы, остановились в доме у жителя деревни Степана. Разведчики уже не первый раз бывали у него и доверяли хозяину. Но Степан оказался предателем. Незаметно он пошел в деревню Матюшкино, где стоял немецкий гарнизон, и сообщил фашистам о том, что в его доме пятеро разведчиков. В Борзые Гривы спешно прибыло много немцев и полицаев. Дом был окружен.

Это произошло 16 сентября 1943 года.

Надо отметить, что чугуновцы были вооружены новенькими автоматами, присланными из-за линии фронта. Смельчаки пошли на прорыв. Во время боя Ольга Ивановна была тяжело ранена.

Четверо разведчиков вырвались из окружения. Но выручить Ольгу они не могли, так как силы были далеко неравными. Фашисты хотели взять Ольгу живой. Ведь за каждого чугуновца им обещали большие деньги. Израсходовав все патроны, последней пулей Ольга покончила с собой...

Через некоторое время чугуновцы расстреляли Степана.

Ольга Ивановна Жукова Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 ноября 1943 года посмертно награждена орденом Отечественной войны первой степени. Похоронена она на кладбище в бывшей деревне Борзые Гривы, перезахоронена на городском валу в Опочке.

С. Андреев

Дер. Барсаново.

Десятая Калининская партизанская бригада формировалась в тылу врага. В ее составе были жители Себежского, Идрицкого, Опочецкого и Красногородского районов тогда Калининской, а ныне Псковской области, а также Россонского и Освейского районов Витебской области Белоруссии. Были в составе нашей бригады и 56 латышей.

К началу 1943 года в тылу врага действовали следующие бригады калининских партизан: 3-я под командованием А. М. Гаврилова — в Опочецком районе, 4-я под командованием Ф. Т. Бой-дина— в Идрицком, 5-я В. И. Марго — в Себежском и 10-я М. А. Лебедева — в Красногородском районе. Несколько позднее была создана 15-я бригада Д. А. Халтурина в Пушкиногорском районе. В Кудеверском действовали: бригада имени Лизы Чайкиной — под командованием С. М. Максименко, 8-я — М. П. Карликова, 13-я — Г. Ф. Бабакова и 2-я — Н. В. Шиповалова. Бригады: 1-я —В. М. Лисовского, 6-я — В. Г. Семина, 11-я — С. Д. Буторина и другие действовали южнее Себежа, Идрицы, Пустошки и западнее Невеля.

За второе полугодие 1943 года подразделения бригады провели 222 боевые операции — в два раза больше, чем в первом полугодии, из них на территории Опочецкого района — 42 боевые операции.

Не раз бригада участвовала в битве за хлеб. Например, 6 августа 1943 года крупный отряд противника из гарнизонов Мозули, Кренево и Бальтино пытался захватить урожай на юге Красногородского и Опочецкого районов. За спасение хлеба были введены в бой четыре партизанских отряда. Противник понес значительные потери и отступил.

В ночь на 12 сентября 1943 года бригада разгромила гарнизон противника в Бальтино. Почти десять месяцев, с октября 1943 года по июль 1944 года, партизаны жили в тяжелых условиях. Домом для народных мстителей были землянки, а источником тепла— костер.

В книге «История Великой Отечественной войны» сказано: «С декабря 1943 года по июль 1944 года германское командование организовало девятнадцать крупных карательных экспедиций против калининских партизан».

Имеется документ о том, как начальник управления полевой полиции при главном командовании сухопутных войск в докладе от 31 июля 1942 года писал: «На конец июня 1942 года партизаны особенно угрожают... районам, прилегающим к Опочке, к дороге Красногородское — Себеж и к дороге Опочка — Новоржев».

Теперь известно, что ставка фюрера часто обсуждала вопрос о советских партизанах. Разрабатывались инструкции по борьбе с ними. С 1 апреля 1944 года вступило в силу наставление «Боевые действия против партизан», которое от имени фюрера 6 мая 1944 года подписал Иодль. Документ содержал более 160 статей и столько же подпунктов.

Обстановка для населения и партизан была трудной. Но связь с Большой землей не прерывалась. За короткое время 35 совет¬ских самолетов сделали 347 вылетов. Ими было вывезено из тыла врага: раненых партизан—105, больных и многодетных матерей— 93, детей до 12-летнего возраста—1571, из них сирот — 207, детей партизан—193.

На нашу бригаду работали более двухсот разведчиков. Из них по Красногородскому району 150 человек, по Себежскому — 37, по Опочецкому— 19.

В каждом вражеском гарнизоне были наши «глаза и уши». Мы знали о противнике все: количество солдат, вооружение, мораль¬ное состояние, национальный состав. Мы знали о передвижении войск по шоссейным дорогам. Фашисты только вздумают провести экспедицию против партизан, а нам уже известно, по каким дорогам и какие пойдут войска.

10-я гвардейская армия под командованием М. И. Казакова наступала в направлении Опочки, Мозулей и далее — в Латвию. И все войска 2-го Прибалтийского фронта прошли по нашему Партизанскому краю и, конечно, всюду встречали боевое содействие калининских партизан.

Отряды 10-й бригады — «Смерть оккупантам», имени Кирова, «25 лет Октября» — вступили в бой на западном берегу реки Исса, от шоссе Мозули — Опочка до деревни Брод. Отряд имени Жданова держал свой фронт у деревни Агафоново на шоссе Опочка — Красногородское и шоссе Покровское — Красногородскоё. Спецотряд Р. А. Лапина, тоже из нашей бригады, углубился на территорию Латвии.

8-я бригада оседлала шоссе Мозули — Красногородское, 15-я вышла на шоссе Мозули — Опочка. Отдельный отряд С. П. Архипова действовал тоже на этом шоссе с севера. Отряд П. В. Бобруся действовал южнее деревни Мозули, а на границе с Латвией — бригада латышей под командованием В. П. Самсона.

На рассвете 14 июля 1944 года по шоссе из Опочки на Мозули двигалась колонна автомашин. У деревни Ширяево отряды И. П. Рожко, И. Н. Ветковского и В. Н. Коробкова полностью разгромили эту автоколонну. Уничтожены шесть трехтонных автомашин, пекарня и кухня. Противник понес немалые потери убитыми, а 11 солдат и обер-лейтенант были взяты в плен.

В середине июля на восточный берег реки Исса у деревень Ключки, Коженец (Коженцы) прошли передовые части девятнадцатого гвардейского полка под командованием И. Д. Курганского из 8-й гвардейской стрелковой дивизии имени Панфилова. Здесь и произошла радостная встреча партизан нашей бригады с воинами 8-й гвардейской дивизии.

423 партизана нашей бригады ушли в ряды Красной Армии, 311 человек Родина направила на восстановление народного хозяйства.

(Из доклада бывшего командира 10-й Калининской партизанской бригады Н. Вараксова).

С первых дней войны партийные и комсомольские активисты помогали отступавшей Красной Армии. А позднее, когда наша местность была полностью оккупирована, патриоты начали вести подпольную деятельность, призывая народ подниматься на борьбу с фашистами.

Семен Павлович Павлов — председатель колхоза, Федор Иванович Белов — председатель исполкома сельсовета, Михаил Петрович Огурцовский, его дочь Люба — все они не дожили до Дня Победы. Фашисты подвергли их зверским пыткам и расстреляли.

Захватчики хотели запугать народ зверствами. Но гнев и ненависть только крепче сплачивали людей. Они помогали партизанам всем: продовольствием, одеждой, ходили в расположение немцев для сбора сведений. Фашисты обещали большие деньги за голову каждого партизана. Но никто не соблазнился на их посулы.

Тогда фашисты стали жечь деревни, за связь с партизанами бросали людей живыми в колодцы, вырезали звезды на теле. Девушек за косы волокли по земле, мужчинам вырывали бороды. 

Измывались фашисты как только могли. Люди знали, что ждет каждого, кто попадет в застенок. Но никто не выдавал товарищей, героически сражавшихся в лесах. И люди шли к партизанам.

И вот настал час возмездия. В июле 1944 года Красная Армия освободила наш край, фашистов погнали на запад.

А. Е. Александрова

Дер. Карпово.

А. АЛЕКСАНДРОВА, участница Великой Отечественной войны.

Деревня Трубичино Опочецкого района, что расположена среди соснового леса, красиво окаймлена извилистой и спокойной рекой Иссой. В этом живописном уголке осенью 1922 года родилась я. Чуть раньше или немного позднее здесь родились еще 14 моих сверстников. Вместе мы играли в деревенские игры, пасли скот на берегах Иссы, купались, ходили в лес за грибами и ягодами. Вместе встретили Великую Отечественную войну.

Многие не дожили и до двадцати лет, но память о них жива и сегодня.

...Я и сейчас мысленно вижу немецких солдат, нескончаемым потоком движущихся по дороге Мозули — Опочка. В одном километре от деревни Барсаново, на опушке леса, человек тридцать красноармейцев, не пожелавших живыми сдаться врагу, до последнего патрона и гранаты дрались в неравном бою с оккупантами. Так и остались они лежать на поле боя истерзанные, но не сломленные.

Немцы заняли и мою родную деревню. Сначала ворвались несколько танков и мотоциклов, с грохотом пронеслись по улице. Убедившись, что Красная Армия отступила, немцы тащили все, что попадалось под руки. Потрошили и жарили на улице поросят, гусей, кур, потом ели, пили и горланили песни, играли на губных гармониках.

Но это было только начало наших бед. На смену танкам пришли пехота, отборные эсэсовские войска. Они не щадили ни женщин, ни детей, ни стариков.

Когда немецкие изверги вольготно разгуливали и занимали квартиры в центре деревни, мы, жившие рядом с лесом, собирали какую могли одежду — брюки, рубашки, переодевали наших красноармейцев по нескольку человек в день, давали им еду, и они под видом беженцев шли по направлению к фронту, в лес, к родным.

Мой отец, участник гражданской войны, в июле 1941 года присмотрел несколько винтовок, обойм с патронами и хранил их в земле в ста метрах от дома. В эту тайну он посвятил и меня. Когда в нашем районе стала действовать спецгруппа Чугунова, это оружие было передано отряду.

Позднее на мою долю выпала роль разведчицы-связистки. Имея при себе велосипед, что по тем временам было редкостью, я быстро могла сообщить партизанам интересующие их сведения в радиусе двадцати километров.

Шел уже 1943 год. По доносу какого-то предателя арестовали и посадили в концлагерь моего отца, работавшего егерем в лесничестве. Он просидел несколько дней, но за отсутствием улик его отпустили домой. Сгустились тучи и надо мной. Отец не мог больше отводить подозрения, с должности егеря его сняли.

Однажды, выполняя очередное задание партизан, я ехала на велосипеде по дороге Опочка — Красногородское. Два контрольных пункта проехала благополучно, на третьем меня остановил немецкий часовой, проверил документы и тоже хотел пропустить. Но вдруг из бункера выбегает полицай и дает немцу знак задержать меня. Меня привели в бункер, потом снарядили подводу, в конвоиры дали двоих вооруженных до зубов немцев, троих полицаев и повезли обратно в Опочку.

Люди возвращались из города, и при встрече с нами их лица бледнели, суровым становился взгляд. На вопрос: «Куда тебя, Люба?» — полицаи весело отвечали за меня: «Расстреливать!»

В Опочке меня сдали долговязому жандарму. Потом я оказалась в бараке. Он был переполнен людьми. Стояла невыносимая духота. Слышались стоны больных, плач детей и рыдания женщин от боли. На трехъярусных нарах лежали древесные стружки, но не было никакой возможности даже прилечь, на стружках кишели вши и блохи.

На вторые сутки меня вызвали на допрос в гестапо, где я сразу ощутила весь ужас своего положения. Твердо решила говорить одно: «Связи с партизанами не имею, где находятся мой брат и его товарищи, не знаю». Не добившись признания, немцы избили меня ногами на полу и в бессознательном состоянии приволокли в камеру предварительного следствия при гестапо. Здесь, среди заключенных, были мать и сестра моего товарища — партизана Миши Васильева из Бабишг. Они с трудом узнали меня, уложили на деревянный настил-нары. Так я пролежала несколько дней вниз лицом, не в силах шевельнуться от боли. Людей в камеру приводили и уводили, а я все. оставалась лежать.

Дней через десять фашисты решили допросить меня еще раз, пока старая боль не утихла. Второй допрос отличался от первого разве что еще большей жестокостью. Ничего не добившись и теперь, меня отвезли в лагерь и бросили в тесную камеру.

В камере нас оказалось трое: две женщины, приговоренные к смерти эстонскими наемниками, и я. Одной из них была Валя Осипова из Люцкова, ее муж Иван сидел рядом в камере, второй была Зина Семенова из Опочки. У Вали дома остались мать и четырехлетний сын. У Зины — трое детей и мать, муж был на афронте. Он них я узнала, что в их группе 32 человека, они имели связь с Ленинградской партизанской бригадой. Руководила этой группой учительница из Опочки Наталья Васильевна Соловская. Узнала я также, что предала их некая Нинка из Люцкова и что она опять продолжает шпионить среди узников, поэтому ей доверено топить печи в камерах. В последний час своей жизни Валя и Зина просили меня: если мне придется когда-нибудь оказаться на свободе, передать их родным и детям последние весточки от них. Валя просила передать устно, а Зина написала своим детям записочку, это было ее последнее в жизни письмо. До своего освобождения Зинино письмо я хранила под стелькой в туфле. Только в начале 1944 года смогла исполнить последнюю их просьбу... Зимней ночью 1943 года всю группу — 32 человека — вывезли на Варыгинское поле, где заранее были сложены дрова, облитые бензином, и заживо сожгли всех.

Я осталась в камере одна. Днем беспрерывно слышался лязг замков и засовов. Ночью раздавались душераздирающие крики, стоны, плач: людям ломали руки, ноги, вырезали звезды на спине и груди. С трудом я поднималась па ноги, но голова кружилась, и я снова падала. Надзиратели обратили внимание, что я сутками не подаю признаков жизни, и решили отвести меня в изолятор к врачу.

Но, когда я переступила порог изолятора, ужас охватил меня при виде белых свертков на нарах. Это лежали изуродованные, истерзанные люди, завернутые в простыни, обреченные на смерть после допросов; их было страшно показать миру, поэтому их отвозили за город и заживо сжигали. Мне дали лекарство и опять отвели в камеру. По утрам приносили 150 граммов хлеба с опилками и поллитровую банку вареной травы. Я старалась растянуть этот кусочек хлеба до вечера, но голод настолько мучил меня, что к двенадцати часам съедала последние крошки... Домой я вернулась зимой.

До сего времени не могу понять, во что мне больше верить: в «счастливую звезду» или в собственное мужество и выдержку. Меня освободили. Я шла от лагерной конторы и все думала: сейчас раздастся автоматная очередь в спину, и жизнь моя оборвется... В нашей деревне вместо холеных кадровых немецких войск теперь стояли отряды из стариков-немцев. Дома я узнала, что по доносу был арестован наш староста Федор со своей женой Дусей. Их отправили в Германию. Федора непосильным трудом и голодом замучили в концлагере. У Дуси родился в лагере мальчик, но больше недели не прожил, умер.

Весной 1944 года моего отца опять забрали гестаповцы и отправили в Прибалтику. Домой он вернулся только месяц спустя после освобождения нашего района от гитлеровцев. Фронт стал приближаться к нам, партизаны начали продвигаться глубже в тыл врага. Красная Армия освобождала район за районом, а гитлеровцы все дальше отступали с большими потерями. При своем отступлении в июле 1944 года они сожгли нашу деревню и расстреляли одиннадцать человек, которые не успели скрыться в лесу. Среди них были семья Митрофановых — мать, дочь 17 лет, семилетний сын и старушка-мать; мои дедушка и бабушка и семья Вани Тимофеева: отец, мать, двоюродная сестра Мария 17 лет. Когда Красная Армия освободила наш сельсовет от фашистов, мы вернулись в свою деревню. Но на месте, где стояли когда-то дома, догорали головешки.

Мы знали, что в деревне остались люди. Но где они? По свежевырытому песку мы догадались, что здесь наши односельчане закопаны в противотанковом рву. Убитые горем, медленно откапывали труп за трупом, поражаясь зверству гитлеровцев. У стариков были проломлены черепа, девушки изнасилованы и скошены автоматными очередями, а их русые косы, отсеченные пулями, валялись на улице. А чем был виноват семилетний мальчик Леня, которого изрешетили эсэсовские пули? Всех их мы похоронили в братской могиле за деревней, на опушке леса.

После освобождения района Ваня Тимофеев прислал моим родителям письмо. Он сообщил, что после ранения он выписался из госпиталя и находится в рядах Советской Армии. Не знал тогда Ваня, что его отца и матери нет в живых, не знал он и того, что брат Федор погиб на фронте под Новгородом. Мне было трудно решиться написать ему об этом. Но письма от него все шли, и я не могла больше молчать. Узнав о гибели своих родных, Ваня очень тяжело переживал это. Мой отец, мать и я всеми силами старались делать так, чтобы он не был одинок и хоть чем-то уменьшить его страдания. И когда он демобилизовался из рядов Советской Армии, мы жили одной семьей.

В 1946 году я уехала учиться в Ленинградский полиграфический техникум. После окончания его была направлена работать в город Омск. Через три года снова вернулась в Ленинград. Оттуда в июне 1952 года вместе, с мужем уехала в Одессу, а четыре года спустя мы переехали в Опочецкий район. Здесь и живем до сего времени.

Любовь САМОФАЛОВА,

участница партизанского движения.

Когда началась Великая Отечественная война, Ване Шпилькину было 13 лет. Но в те грозные дни мальчик как-то сразу заметно повзрослел. Детские забавы были заброшены.

Ваня редко бывал дома. Забежит, перекусит — и снова на речку. Только не купаться, не удить рыбу. На берегу реки Великой сотни опочан возводили укрепления. Ваня тоже брал в руки лопату и рыл окопы.

Фрронт приближался.

В один из знойных июльских дней с запада донесся нарастающий гул артиллерийской стрельбы. Через Опочку хлынул поток эвакуированных. Наши войска занимали обороту. Прибежав домой, Ваня увидел, что мать торопливо собирает вещи.

— Надо и нам, сынок, уходить, — взволнованно сказала Олимпиада Денисовна.

Под рев немецких бомбардировщиков 325 и взрывы бомб они покинули горящий город. Но далеко уйти им не удалось — путь перерезали вражеские танки. Пришлось возвращаться в Опочку, уже захваченную гитлеровцами.

Мрачная картина открылась перед глазами. Куда ни глянешь— всюду развалины, пепелища. Дотла сгорел и дом по улице 1 Мая, в котором жил Ваня. Уцелевшую школу № 3, где он учился, заняли вражеские солдаты. Во дворе валялись поломанные парты. Тенистый городской парк на древнем валу, которым так гордились опочане, беспощадно вырубался. Столетние деревья, видно, мешали стрельбе установленных там пушек. На заборах висели немецкие приказы, пестревшие словом «расстрел».

Вместе со своим двоюродным братом Олегом Корневым, которому тоже не удалось эвакуироваться в советский тыл, Ваня принялся за поиски оружия. В окрестностях города, на местах недавних боев, удалось найти пистолет, несколько винтовок, патроны. Пистолет Ваня взял себе, а винтовки спрятал на пепелище родного дома.

— Для чего нам столько оружия? — спросил Олег.

По правде сказать, Ваня серьезно не раздумывал над этим, но ответил серьезно:

— Пригодится. Немцев бить.

Как-то ребята увидели вражеских связистов, тянувших провод. Когда немцы удалились, Ваня проворно подполз к проводу и ножом перерезал его. Отбежав в сторону, ребята притаились: что будет дальше? Вскоре на линии связи показался солдат. Сперва он вел себя беспечно, но, найдя повреждение, вдруг сорвал с плеча карабин, пригнулся, стал тревожно осматриваться.

— Ишь как струхнул, — усмехнулся Ваня.

Олег с восхищением посмотрел на брата:

— Ну и отчаянный ты! Весной 1942 года, когда гитлеровцы угоняли молодежь в Германию, многие молодые опочане стали уходить к партизанам. В начале мая ушел в лес старший брат Олега — Анатолий Корнев. Тогда ему было 16 лет. Ушли и другие. Их хорошо знал Ваня. Он отдал им припрятанное оружие.

Ваня и сам мечтал попасть в партизанский отряд, но старшие товарищи не взяли его с собой. Сказали, что мал.

— Тогда помогите установить связь с партизанами, я буду выполнять их задания в городе, — попросил Ваня.

Связь была установлена. По заданию партизан Ваня собирал сведения о немецких частях, распространял листовки. Поручали ему и раздобывать боеприпасы. Встретив Олега, который устроился работать в немецкий гараж, расположенный на углу улиц Некрасовской и Красноармейской (бывшая инкубаторная станция), Ваня спросил:

— Как у вас насчет боеприпасов? Бывают в машинах?

— Бывают, — ответил Олег.

— А сейчас есть?

— В багажнике одной автомашины видел патроны. Только днем не унесешь. Обыскивают.

— А ночью охрана сильная?

— Нет. Всего один часовой.

Немного подумав, Ваня сказал Олегу:

— Идем. Покажи мне ту машину.

Олег жил как раз напротив гаража на улице Некрасовской. Из его дома было очень удобно вести наблюдения. Засветло Ваня тщательно изучил расположение гаража, подходы к нему, поведение часового.

Стемнело. Немецкий часовой, как обычно, неторопливо прошел по улице Некрасовской и свернул за угол, на Красноармейскую. Пора! Ваня бесшумно пересек улицу, проворно перелез через забор, окружавший гараж, и скрылся среди машин.

Олег тем временем из двора своего дома зорко следил за часовым и тихим скрипом калитки давал знать Ване о его приближении. Все обошлось благополучно. Ваня вернулся с патронами.

После этого он не раз проникал в гараж за боеприпасами, которые иногда находились в автомашинах. Связь с партизанами держал через 16-летнего парнишку, работавшего в немецком ресторане. Тот сообщил о себе немногое: зовут Анатолием, родом из-под Ленинграда, со станции Мга. В конце 1942 года гестаповцы арестовали и замучили Анатолия. Ваня потерял связь с партизанами. Но не надолго.

В районной управе работала агрономом Тоня Ураздова. Никак не думали немцы, что эта невысокая, худощавая девушка является комсомолкой-подпольщицей, переброшенной из-за линии фронта. С ней и познакомился Вапя. Он стал выполнять задания штаба разведотряда, которые получал через Тоню.

Чаще всего приходилось собирать сведения о передвижении немецких войск. А это было нелегко. Войска передвигалисыючью, когда появляться на улице строго воспрещалось — за это грозил расстрел на месте. Ваня узнавал номера немецких частей, их состав, численность, вооружение. При встречах с ним, которые обычно происходили возле кладбища на перекрестке улиц Калинина и Дзержинского, Тоня не раз говорила:

— Твоими сведениями опять довольны в отряде. Просили передать благодарность.

Весной 1944 года Ваня стал составлять схемы расположения немецких войск и укреплений в городе и его окрестностях. Ему помогал Олег. Чувствовалось, что новое задание дано неспроста. Советская Армия всюду громила немецко-фашистских захватчиков. Близились бои и за освобождение юго-запада Псковщины.

Над Опочкой по ночам все чаще появлялись советские самолеты. Ваня иногда сигнализировал им. Однажды в ожидании очередного налета он притаился среди развалин в центре города. Здесь, на улице Красных Командиров, стоял длинный деревянный барак. В нем всегда было полно немецких офицеров. Этот барак Ваня старательно помечал на своих схемах. Заманчивая цель. Вот бы накрыть ее!

В полночь послышался гул авиационных моторов. По звуку Ваня определил: свои. Ударили немецкие зенитки. Заглушая их стрельбу, где-то па окраинах города раздались первые взрывы бомб. Самолеты приближались. Вот один из них совсем рядом... Ваня выпустил ракету, потом еще... Не успели они погаснуть над бараком, как на него полетели бомбы.

Ваня метнулся в сторону. Дрогнула, словно расколовшись, земля. Когда Ваня оглянулся, барака уже не было. Утром в городе только и говорили:

— Прямое попадание. Долго извлекали немцы из-под развалин изуродованные трупы. ...Занималось погожее весеннее утро. Ваня еще спал. А его мать Олимпиада Денисовна хлопотала у печи. И в это время дверь, ведущая в комнату, резко с шумом распахнулась. Олим¬пиада Денисовна даже не успела обернуться, а Ваня в тревоге раскрыл глаза. Прозвучало:

— Ни с места!

На пороге стояли три гестаповца с пистолетами. У Вани на мгновение дрогнуло сердце. Но страх вдруг исчез. Ваня рывком бросил руку под подушку, где лежал пистолет.

И тут его схватили. Ваню пытали, но ничего не добились. Никого из товарищей он не выдал.

Мальчика расстреляли в начале июля за речкой Кудкой в местности, которая носит название Ровные Нивы. Уже совсем близко гремела советская артиллерия. Наша армия приближалась...

За доблесть и мужество, проявленные в партизанской борьбе против немецко-фашистских захватчиков, Ваня посмертно был награжден медалью «Партизану Отечественной войны» I степени.

Г. ЕГОРОВ.

«Будничная жизнь разведчика во вражеском тылу?» — спрашиваете вы. Отвечу так: это хождение по ломкому льду в непогоду. Лед трещит, ломается, вода проступает на его поверхность, вот-вот рухнет под тобой опора, а ты идешь вперед навстречу злому ветру. Должен идти. И сегодня и завтра...

(Из беседы автора с разведчиком Гавриилом Злочевским, он же Злобин, Дубровский).

НОЧНОЙ РАЗГОВОР

Автобус Псков —Опочка опаздывал. На одном из участков Ленинградского шоссе велись ремонтные работы. У временного моста создался затор. Мы простояли минут тридцать, и теперь водитель, стараясь войти в график, гнал полупустую машину, не заботясь об удобствах пассажиров.

Рядом со мной сидела миловидная девушка. Сначала мы молчали, потом разговорились. Я узнал, что моя спутница —Рая Скворцова — ездила поступать в институт, а сейчас собирается немного погостить у родственников, что Раина бабушка «настоящий человек», в годы фашистской оккупации гитлеровцы расстреляли одну из ее дочерей, которую «тоже Раей звали».

В Опочку мы все-таки опоздали. Автобус, на который я собирался пересесть, уже ушел. Начал накрапывать дождь. Мокнуть в ожидании оказии не хотелось, и я охотно принял приглашение моей спутницы немного отдохнуть у них, познакомиться с ее бабушкой.

...Пелагее Тихоновне было далеко за семьдесят. Рассказывает она неторопливо. На первых порах с некоторой обидой. И это понятно. Много лет минуло с тех пор, как в последний раз услышала мать голос дочери, крикнувшей из кузова гестаповской машины: «До свидания, Родина! Прощай, мама!» — а и до сих пор жители города не знают, что исполнительная сотрудница хозяйственной комендатуры фашистов Рая Гаврилова восемнадцать долгих месяцев изо дня в день вела разведку в стане врага.

Не раз матери в послевоенные годы приходилось слы¬шать и такое: «Яблоко от яблони недалеко падает». Злые языки намекали на арест отца Раи органами НКВД. В печально памятный для многих 1937 год техник-строитель Василий Гаврилов неожиданно для себя и семьи оказался в списках «врагов народа».

Внимательно слушая рассказ Пелагеи Тихоновны, я время от времени посматривал на противоположную стену. В темной рамке там висит портрет Раи. Строго очерченное, красивое лицо, с глазами, от от которых трудно оторвать взгляд. В них и что-то невысказанное, большое, и какая-то настойчивая просьба таится и грусть о чем-то невозвратном. Это о таких лицах писал Илья Сельвннский:

По разлету крылатых линий

Огневых темно-русых бровей

Ты почуешь порыв соколиный

Неуемных русских кровей.

А какая упрямая сила

В очертаниях этого рта!

В этой девушке — вся Россия,

Вся до родинки разлита.

Рассказ Пелагеи Тихоновны прервала моя спутница:

— Бабушка, а чай пить будем? — Конечно, Раюшка. Заговорила старая гостя нашего. Сейчас приду на кухню.

Пока мои хозяева отсутствовали, я листал небольшой семейный альбом. За последней страницей его лежала тонкая записная книжка иностранного образца. На первой странице было что-то написано неровными строчками, поспешно. Не удержался, прочел: «Оленька, моя родная. Вырастешь большая. Мамы у тебя не будет. Но солнышко тебя приголубит. Ходи в полюшко, лесочек... Вспоминай маму, как тебя любила и добру учила. Будь всегда хорошая, добрая... Твоя мама».

Странная записка-загадка. За чаем, как бы ненароком, я вынул из альбома записную книжку. Пелагея Тихоновна посмотрела на меня настороженно и спросила:

— Прочел?

— Простите ради бога, прочел. И рад, что не сбылось ваше недоброе предчувствие. Оленька, как мне рассказывала ваша внучка, уже большая, замужем, работает, любит вас. И вы живы-здоровы.

Пелагея Тихоновна взяла из моих рук книжечку и неожиданно заплакала. Я растерянно смотрел на нее, Рая, не очень дружелюбно,— на меня.

— Не я писала, мил человек, эту записку, — дрогнувшим голосом заговорила Пелагея Тихоновна.

— Оля и Аннушка не мои дочери, хотя видит бог, как они мне дороги. Видно, пришел ко мне исповедный час. Тебе первому из посторонних людей открою нашу семейную тайну. Только ты обещай мне разузнать про секретные дела погибшей. Раечки. Человек ты военный — тебе легче это сделать. Даст бог, тогда и могилка ее отыщется. Сходила бы, поплакала — душа не томилась бы так в горе.

Я обещал. И тогда Пелагея Тихоновна поведала мне необычайную историю сорокалетней давности...

Шла гражданская война. В одном из сибирских поселков проживала большая и дружная семья Яковлевых. Когда в Сибири объявился Колчак, два брата Пелагеи Тихоновны стали партизанами. Погибли в боях. Вскоре пришла в семью еще одна беда. На железнодорожную станцию прибыл эшелон с чехами, бывшими военнопленными России. Они возвращались на Родину. Эшелон стоял на станции несколько дней. Настенька — шестнадцатилетняя младшая сестра Пелагеи Тихоновны — торговала молоком на вокзале. Красивая девушка приглянулась молодому чеху, и тот, пригласив ее к себе в вагон, не выпустил, когда прозвучал гудок паровоза об отправлении поезда дальше на восток.

Прошли годы. Семья Пелагеи Тихоновны перебралась на берега Великой. И вдруг в Опочку пришло письмо из Чехословакии. Как Анастасия узнала адрес старшей сестры, покрыто тайной, но писала она. Расспрашивала про родных. О себе сообщила: замужем, муж — железнодорожник, имеют двух дочерей, живут хорошо, но очень тоскует по Родине.

Отвечать боялась. А спустя год, когда зорями рябин глянула осень в дома опочан, поздним вечером Пелагея Тихоновна обнимала Анастасию и своих чешских племянниц Аню и Олю на пороге своего дома. Всю ночь проговорили сестры.

Лишь под утро Анастасия легла спать. А в следующую ночь у домика Гавриловых остановился «черный ворон». В комнату вошли двое: плечистый, румяный молодой человек в штатском и пожилой военный. Последний приказал:

— Урбан, собирайтесь.

— Зачем? Куда вы ее повезете? — Пелагея Тихоновна заслонила собой сестру.

Военный криво усмехнулся:

— Прокатимся до окружного центра. Пусть полюбуется мадам на Великие Луки. — Отпихнув в сторону Пелагею Тихоновну, грозно рявкнул: — Быстро! Минуту на сборы, — и грязно выругался.

Так Пелагея Тихоновна вторично потеряла сестру. Тяжелая была та ночь в домике Гавриловых. Рая всячески успокаивала своих обретенных двоюродных сестер. А под утро сказала матери:

— Что бы ни случилось с тетей, Аня и Оля будут с нами. Ты их удочеришь, мама. Хорошо?

— Хорошо, доченька...

Выдержка из следственного дела «чехословацкой шпионки Урбан»:

— Ваша фамилия Урбан?

— Да, Урбан. В девичестве Яковлева.

— Последнее неважно. Скажите, с каким заданием от разведцентра вы приехала в Советский Союз?

— Я приехала к сестре. Привезла дочерей, показать им мою Родину.

— Не врите! Повторяю вопрос—с каким заданием...

Допрос продолжался спустя полчаса.

— Урбан, когда и с каким заданием приедет ваш муж в СССР?

— Он сюда не приедет.

— Опять вранье. Отвечайте — где и когда Урбан Антон должен совершить диверсию?

— Бог с вами, господин следователь.

— У нас нет господ.

— Поверьте, товарищ следователь.

— Я шпионкам не товарищ, сука.

— Клянусь детьми, не шпионка я, — убейте меня, коль неправду говорю.

— Нет! Ты скажешь...

Допрос вторично прерывается...

Анастасию Тихоновну Урбан, в девичестве Настеньку Яковлеву, расстреляли. Пелагея Тихоновна судьбу сестры так и не узнала, хотя несколько раз и ездила в Великие Луки. Сердце чуяло горькую правду, но и теплилась надежда. Многие тогда жили в ожидании справедливости или чуда.

НИЩИЙ У МОСТА

Дыхание войны опочане ощутили в первые дни июля, когда фашистские летчики бомбили шоссе на Ленинград и железнодорожную ветку Опочка — Идрица. Варварски обстреливали из пулеметов толпы беженцев из Прибалтики. Один из самолетов на бреющем полете дважды промчался над колонной детдомовских ребятишек на шоссе. Мало кто уцелел.

9 июля 1941 года отходившая от старой латвийской границы небольшая группа красноармейцев дала последний бой гитлеровцам на старинном крепостном валу. Фашисты заняли Опочку.

Сутки над рекой Великой полыхало зарево пожаров. Гавриловы поначалу подались всей семьей в лес. Потом, как и другие опочане, вернулись в город. Заняли небольшой уцелевший домик на Почтовой улице.

Страшным было это возвращение. Ушли в лес свободными людьми, а вернулись...  Сытые, наглые лица чужеземцев кругом и грозные приказы, регламентирующие каждый шаг, каждый поступок...

Мучается Рая. Молчит. Кусает губы, а ночами плачет в подушку. Не может понять: откуда такая трагическая незащищенность перед врагом, о коварстве и силе которого знали? И простить себе не может: как это она так некстати в начале войны уехала к родным в Опочку? Надо было добиться отправки на фронт.

— Кто же знал, что такое приключится, — успокаивала Пелагея Тихоновна дочь.

— Переживем как-нибудь злое лихо. Притаимся. А там, глядишь, и наши вернутся.

Наши... Рая видела их в один из осенних дней. По Ленинградскому шоссе гитлеровцы гнали в направлении к Пскову большую колонну военнопленных. Холодный ветер срывал последние листья с деревьев и бросал их под ноги смертельно уставших людей. Красноармейцы были в изодранных гимнастерках, многие босы. Шли они молча, не оглядываясь по сторонам, но как-то подтянуто, собранно. И Рая, стоявшая в толпе на базарной площади, вдруг всем своим существом ощутила: идут обреченные на гибель, но мужественные люди.

Очевидно, это поняли и другие. Толпа зашумела. К пленным бросились ребята, плачущие женщины совали в руки хлеб, яйца, сало.

— Шнель! Шнель! — грозно кричали конвойные.

И тогда, покрывая общий шум, раздался сильный мужской голос:

— Выше головы, товарищи! Красная Армия вернется! Мы из рядно поколотили фашистскую погань под Ленинградом.

К кричавшему, высокому, худощавому краснофлотцу с окровавленной тряпкой на голове, подбежал полицай и ударил его прикладом по спине.

— Что делаешь, иуда! — рванулась к обочине дороги Гаврилова, но чья-то рука удержала ее, и Рая услышала:

— Потише, девушка...

Краснофлотец споткнулся, но тотчас выпрямился. Изо рта у него текла кровь. Голос звучал глухо, будто говорил он откуда-то издалека, но Рая хорошо расслышала слова:

— Идите в партизаны, товарищи! Помогайте нашим разведчикам. Не покоряйтесь фашистам. Якорь им в глотку!

Вынырнувший внезапно сбоку гитлеровец-фельдфебель дважды выстрелил из парабеллума в моряка...

В часы тяжелых ночных раздумий Рая все чаще вспоминала бледное лицо с немигающим горящим взглядом и худую, поднятую вверх, сжатую в кулак руку. Она повторяла шепотом предсмертные слова краснофлотца, ища в них ответ на мучившие ее вопросы. И однажды утром решительно сказала матери:

— Пойду немчуре служить. Семье кусок хлеба не помешает.

— Не ходи, доченька, — попросила Пелагея Тихоновна, — перебьемся как-нибудь зиму.

— Служить, мама, врагу можно по-разному. Можно и так, чтобы служба моя нашей армии пригодилась.

В хозяйственной комендатуре каждого поступавшего на работу русского допрашивал гестаповец Райхерт. Он, подражая шефу СД, любил ошарашивать вызванного к нему человека знанием биографических данных. Не успела Рая переступить порог кабинета, как услышала:

— Ты, девица, был студент институт?

— Да, — спокойно ответила Гаврилова.

— Физика, математика. Драй лет? — коверкая слова, самодовольно улыбнулся Райхерт.

— Училась на третьем курсе.

— Твой фатер был арест НКВД?

— Да.

— Но ты продолжал быть комсомол?

Рая в упор посмотрела па гестаповца и тем же ровным голосом ответила вопросом на вопрос:

— А вы бы как поступили на моем месте?

— О, ты не только красивый, но и умный девица, — Райхерт поднялся из-за стола. Глаза его зло блеснули.

— Но ты понимай. Мы здесь, как это, бог и черт. Можем всех вас вешать, миловать. Нам нужен честный служба. Ты понял, хороший девица?

— Отлично поняла, оберштурмфюрер.

— А ты не боишься гестапо?

И тут Гаврилова сделала отличный ход:

— А почему нужно бояться гестапо? Там же работают доверенные люди самого фюрера, как и вы, господин оберштурмфюрер.

Райхерт разразился тирадой о могуществе гестапо, а затем изрек:

— Будешь служить в отделе господина Мюллера.

Первый бой, как правило, определяет всю жизнь солдата на войне. Рая подсознательно понимала этот неписаный закон и была рада, выиграв первый поединок с врагом. Теперь она почувствовала уверенность в себе. Чувство было крошечное, как язычок пламени, лизнувший мокрые ветки костра в ненастье, но яркое, драгоценное.

Понимала ли девушка всю тяжесть, что легла па ее молодые плечи, когда вышла она впервые из кабинета начальника главного отдела комендатуры Вилли Мюллера? Сознавала ли, на что обрекает себя, когда говорила, смеясь (но так, чтобы слышали все ожидавшие приема), случайно оказавшейся здесь знакомой: «А он, знаешь, милый, наш будущий начальник. Право, с ним приятно разговаривать».

Понимала. Сознавала. И вскоре добилась своего. Красивая, умная, вежливая, но без подобострастия, мало с кем знакомая в Опочке девушка понравилась Мюллеру. Он доверил Гавриловой обширную документацию. Когда убедился в ее нежелании заводить знакомства с русскими служащими комендатуры, сделал своим секретарем-переводчиком.

В первую военную зиму командование фашистских армий группы «Норд», понимая стратегическую важность Ленинградского шоссе, создало в Опочке одну из опорных баз 16-й немецкой армии. Отсюда к окруженному Ленинграду шли свежие войска. На складах хранились внаряды, продовольствие. В городе находились подразделения охранных войск, группа военной разведки — абвера, отделение тайной полевой полиции и эмиссары зондерштаба «Р» (Россия). Щупальца контрразведывательных органов охватывали не только Опочку, но и большой регион вдоль реки Великой.

Все это не могло не интересовать командование Ленинградского и Северо-Западного фронтов. Еще осенью 41-го начала свой знаменитый рейд в глубоком тылу врага 2-я особая партизанская бригада разведотдела штаба Северо-Западного фронта. Главная цель рейда — разведка. Среди радиограмм, полученных комбригом майором Литвиненко от штаба, была и такая: «Уделите особое внимание непрерывной разведке и действиям на дорогах, идущих из районов Себежа и Опочки».

В конце января 1942 года гарнизон Опочки был поднят по тревоге. Из штаба охраны войск коменданту и начальнику отделения СД сообщили о налете «конной банды казака Литвиненко» на железнодорожные станции Насва и Выдумка и о вторжении на территорию Пустошкинского района. Узнав о последнем из разговора Мюллера с начальником комендатуры Гофманом, Гаврилова решила найти предлог для поездки в волость, расположенную поближе к Пустошке. Но этого не потребовалось. На другой день, возвращаясь с базара, у моста через Великую она неожиданно услышала:

— Потише, девушка...

Рая вздрогнула: этот голос и эти слова однажды звучали, тогда, когда гнали по площади военнопленных. И все же повернулась она неторопливо, с небрежной улыбкой. У перил стоял старик-нищий. Глаза его, глубоко спрятанные под густыми рыжими бровями, блестели молодо и немного насмешливо. Протянув руку, он громко прогнусавил:

— Подайте Христа ради, барышня, — и, принимая от Гавриловой оккупационные марки, скороговоркой добавил:

— Если узнали, то рискните в воскресенье принести сюда что-либо поценнее этих бумажек.

— Для кого? — машинально спросила Рая.

— Для батьки Литвиненко.

— А если вас схватят?

«Нищий» быстро заковылял прочь, бросив на ходу:

— Дурак, кто на болоте свищет да, не клавши, ищет.

В ту ночь Гаврилова ни на минуту не сомкнула глаз. В «нищем» Рая не сомневалась: не мог быть провокатором человек, удержавший ее от смертельно опасного шага. Беспокоило девушку другое: какие лучше всего сведения сообщить Литвиненко? Она лихорадочно перебирала в памяти все, что старалась раньше запомнить.

Воскресный день выдался неожиданно теплым. Солнце грело не по-зимнему, и от крыш струился пар. Гаврилова появилась на базаре одной из первых. Побродив для виду минут двадцать среди возов, пошла к мосту. «Нищий» стоял на том же месте. Рая сунула ему краюху хлеба.

«Подаяние» сотрудницы хозкомендатуры было богатым. В бумажке, вложенной в хлеб, сообщались номера воинских частей, находившихся на довольствии в Опочке, назывался срок отправки из города в сторону Ленинграда автоколонны с боеприпасами, данные о составе и вооружении постоянного гарнизона города.

Уходя, «нищий» предупредил:

— Мы уходим из района, но вас найдут. Пароль тот же, но с добавкой: «А я не тороплюсь», в ответ: «Потише, фрейлейн».

Теперь Гаврилова жила в страшном напряжении. Она внимательно просматривала каждую бумажку, поступившую из воинских частей, дважды вела рискованный разговор с обер-лейтенантом из строительной организации Тодта, напросилась на поездку в Красногородское, куда прибыла новая воинская часть. Поехала в субботу, несмотря на вьюгу.

Вернулась Рая в город поздно, метель к тому времени усилилась, яростно крутила снежные космы по безлюдным улицам, зло стучалась в затемненные дома. С трудом добралась разведчица до своей Почтовой.

— Слава богу, наконец-то, — вздохнула Пелагея Тихоновна.— Закоченела небось. Иди погрейся у плиты да поешь — там твое любимое блюдо.

Уплетая за обе щеки жареную картошку, вывалянную в муке, Рая похвасталась:

— А я сала немножко привезла.

Раздался негромкий стук, и через минуту на кухне появилась Аня, раскрасневшаяся от мороза. С осени она работала в казино судомойкой, а иногда исполняла и обязанности официантки.

— Устала? — подошла к ней Рая.

— И не говори, сестренка. Смертельно. Перед закрытием неожиданно заявился генерал Скультэтус, злыдень старый. Два раза выгонял из зала: то ему не; так, это не этак.

— Аня сладко потянулась.

— Зато до чего приятно после всей этой грязи очутиться на свежем воздухе, пробежать по морозу!

— И все же, — Рая отвела Аню к окну, — тебе удалось узнать, о чем шел разговор?

Аня отколола хрустящую корочку льда от стекла и рассмеялась.

— Попробуй не узнать. Ты ведь меня поедом заела бы.  — И уже серьезно прошептала: — Говорили офицеры о новом командующем всеми войсками под Ленинградом. Фамилия его фон Кюхлер. Туда какие-то тяжелые пушки перебрасывают. А к нам зенитчики приедут. Свои хлопушки на валу у Великой поставят.

— Аннушка, до чего же ты у меня славная!

АБСОЛЮТ, ОЛЕНЬ И ДРУГИЕ

...На вторую встречу со связником Гаврилова шла как па праздник. Трижды в это воскресенье подходила к мосту, но никто ее не окликнул. Минул день, второй. В среду, когда торопилась домой обедать, услышала за собой шаги. Чуть-чуть обернулась — ее догонял немецкий офицер. С горечью подумала: «Еще один ухажер», но вдруг услышала:

— Потише, девушка...

Посмотрела назад. Лейтенант в полевой форме вермахта. В черных, как уголь, глазах смешинка. Небрежно ответила:

— А я не тороплюсь.

— Потише, фрейлейн.

Рая быстро разломала в сумке, хлеб, достала бумажку — не подавать же господину офицеру хлеб. Взял — и ни слова, даже спасибо не сказал, как в первый раз «нищий». В душе шевельнулась обида, но Рая улыбнулась и насмешливо проговорила:

— Между прочим, господин лейтенант, немецкие офицеры не имеют привычки разминать сигареты пальцами, как это делаете вы сейчас.

Сверкнул в ответ белозубой улыбкой незнакомец:

— До свидания, фрейлейн! Среди разведданных, полученных весной 1942 года от спецгрупп и одиночек-разведчиков (в том числе и от Гавриловой), в Центре особое внимание обратили на переброску тяжелых орудий к Ленинграду. Эти сведения были первыми ласточками о готовящемся гитлеровцами втором штурме невской твердыни. Операция готовилась в большой тайне, намечалась на исход лета. Любитель экзотических названий, фашистский генералитет закодировал ее под названием «Фойерцаубер» («Волшебный огонь»).

Чтобы притушить этот огонь в начале, в глубокие тылы фашистских армий, окопавшихся под Ленинградом, в 1942 году были заброшены разведотделами штабов войск и чекистами спецгруппы; штабы партизанских формирований направили свои отряды к берегам Великой, в район старой государственной границы с Латвией. Тылы фашистов стало лихорадить. То там, то здесь вспыхивали маленькие очаги вооруженного сопротивления, и как при лесном пожаре бегут огоньки с ветки на ветку, а потом полыхает пламя, так и эти очаги серией взрывов полыхнули на дорогах к Опочке. Особенно их много было там, где обосновалась небольшая, но сильная партизанская бригада себежского учителя Владимира Марго.

Из штаба охраны войск группы «Север» раздался встревоженный звонок:

— К нам поступают донесения о взрывах на дорогах Себеж — Опочка — Остров. Сообщают, что действует какая-то Марго.

— Простите, не какая-то, а какой-то, — решил уточнить капитан Дэмайт, помощник коменданта Опочки.

В трубку прорычали:

— Баба это или казак, генерала не интересует. Но если взрывы на Петроградском шоссе но прекратятся, вам и вашим коллегам придется покинуть город и кое-чему поучиться в частях действующей армии.

Разведчикам Марго удалось привлечь к сбору разведывательной информации Тоню и Любу Алексеевых, фельдшера из деревни Букино Марию Кузьмину. Но их сведения касались второстепенных дел гитлеровцев. Нужен был человек, работавший в главных органах врага. Особенно остро этот вопрос встал в 1943 году, когда фашисты, после прорыва блокады Ленинграда, начали строительство оборонительной линии «Пантера». Центральная часть ее и правый фланг проходили по берегам Великой.

Гаврилова к этому времени располагала обширной информацией, но почти полгода связи с Центром не имела. И вот однажды, когда она возвращалась из пригородной деревни в город, дорогу ей преградил молодой парень с повязкой полицая на рукаве.

— Тебе чего? — грубо спросила Рая и вынула спецпропуск. — Отваливай.

Парень, немного похожий на цыгана, добродушно улыбнулся:

— Так вот ты какая.

— Какая? — уже сердясь, спросила Рая.

— Красивая.

— Надо же, разглядел. Ну а дальше что, целоваться полезешь?

— Не собираюсь. Потише, девушка...

Гавриловой показалось, что она ослышалась.

— А ну, повтори.

— Потише, девушка.

— А я не тороплюсь, — радостно ответила Рая и, уже улыбаясь: — С этого и начинал бы, ухажер несчастный.

— Придется не только ухаживать, но и оберегать. Так комбриг Марго приказал. Встречаться будешь только со мной. Зовут меня Рэм Кардаш.

— Повезло мне, — засмеялась Рая. — Чардаш, да еще Рем.

— Не Рем, а Рэм, — засмеялся и Кардаш. — Рэм — это сокращенно— революционная электрификация мира.

— Ну, слушай, электрификация, что я тебе расскажу...

Рая заставила Кардаша дважды повторить то, что ему рассказала. Часть этих сведений точно совпала с теми, которыми располагал заместитель комбрига по разведке Петрович.

— Клад, Владимир Иванович, а не девушка, — говорил он, докладывая Марго о походе Кардаша. — Точность сведений абсолютная.

— Вот и закодируем ее под именем Абсолют.

...Строительство «Пантеры» вызвало наплыв инженерных частей в Опочку. Нужны были упреждающие удары по объектам стройки, по автоколоннам с кирпичом, цементом, железом. А для этого нужна была оперативная разведывательная информация.

Гаврилова ищет верного помощника. И находит в лице беженки ленинградки Марии Федоровны Андреевой, работавшей в управлении. Просматривая ведомости, Рая замечает, что Андреева снижает плату за свет многим жителям и увеличивает суммы денег, выдаваемых крестьянам за привоз в город торфа. Идет на сближение. Как бы невзначай, расспрашивает Андрееву о Ленинграде. В один из дней, когда у Марии Федоровны заболел восьми¬летний сын, Рая достает нужные лекарства.

— Не знаю, как благодарить тебя, милая Раечка, — горячо говорит Андреева.  — Я знаю: ты догадываешься о моей маленькой помощи нашим и не выдаешь меня. Я открою тебе свою тайну. Пришла я сюда с сыном от самой границы... И не Андреева я, а Оленина. Мой муж — политработник в больших чинах. Где-то, коль-жив, воюет. Его добрым именем, сыном клянусь все сделать для нашей армии. А тебе решать, как со мной и Игорем поступить.

Рая молча обняла плакавшую женщину. Через неделю на явку с Кардашем пришла с Андреевой и категорично сказала связнику:

— Вот наш новый товарищ. Для Марго, Петровича и тебя — Олень. Возражений не принимаю. Все проверила. Иногда будешь встречаться с Оленем вместо Абсолюта.

Гаврилова стала оформлять командировки Андреевой к строительным объектам для уточнения доставок населением бревен, камней, торфа. Мария Федоровна дважды привозила из таких поездок наброски плана расположения складов горючего. Спустя трое суток, советские летчики разбомбили один из них. Информация поступила по цепочке: Олень — Абсолют—Кардаш — Марго.

А лед трещал, обламывался. В руки контрразведки гитлеровцев, попали многие жители, помогавшие партизанам. Эмиссары штаба «Р» (Россия)—мастера по провокациям — провалили две подпольные группы в Красногородском и Опочке. Гаврилова почувствовала повышенный интерес к себе со стороны Райхерта. Стала, осторожно наблюдать за ним и вскоре в замочную скважину подсмотрела, как он рылся в ...ее сумке, когда она на время оставила кабинет Мюллера незакрытым.

Гаврилова не была профессиональной разведчицей, никто ее неинструктировал, не обучал. Но природная наблюдательность, аналитический склад ума и исключительная волевая целеустремленность помогали ей выходить из критических положений. На другой, день она постучала в кабинет Райхерта и положила ему на стол: смятую копировальную бумагу. Гестаповец схватил ее и увидел явно проступавшие на ней номера воинских частей, получавших, довольствие на складе.

— Ты почему подобрал этот бумаг?

Гаврилова смущенно улыбнулась:

— Господин оберштурмфюрер, так вы же сами говорили мне: «Секретарь должен следить за всем, что остается после печатания: на машинке».

— Где нашла ты этот бумаг?

— В мусорном ящике.

— Кто бросал? — Фельдфебель Курт. На лице Райхерта появилось подобие улыбки:

— Я к тебе всегда питайт доверие. Будешь ходить ко мне, говорить о непорядок.

— Хорошо, господин оберштурмфюрер, — пообещала Рая.

Дорого дал бы тогда гестаповец, если бы знал, кого он вербует в соглядатаи. А сколько горя причинилибы фашисты члену военного совета армии Черняховского генералу Оленину, кабы ведали, что его жена и сын по сути дела в их руках. Не знал о судьбе своих близких и Оленин, хотя питал надежду на их спасение. Командующий армией Иван Данилович Черняховский поддерживал своего боевого товарища, говорил:

— Василий Максимович, всякое могло случиться, но надежда требует веры. Верь, живы твои. Попомни мое слово.

Ширилась партизанская борьба по обе стороны «Пантеры». Рос и вклад в нее тех, кто рядом с разведчиками Абсолютом и Оленем отважно шагал по ломкому льду. Сестры Алексеевы, Надя Литвиненко, устроившаяся работать в зенитную часть гитлеровцев, снабжали партизан медикаментами, табаком, солью, ценившимися на вес золота. Их исчезновение со складов было не очень заметно. Через город во второй половине 1943 года проходило много частей и подразделений вермахта.

Главное внимание Гавриловой в те дни было сосредоточено на цифрах: либо обозначавших номера воинских подразделений, либо наличие солдат в них.

— Я настоящим сухарем стала, — жаловалась она Марии Фе доровне. — На днях новый помощник военного коменданта интимный разговор завел. Говорит: «Я вам, милая фрейлейн, про всю свою жизнь расскажу». А я ему чуть-чуть в ответ не брякнула: «Вы мне, господин лейтенант, лучше скажите, сколько позавчера новых зенитных пушек па валу поставили».

— Узнать все же надо, — улыбнулась Андреева.

— Надюша Литвиненко уже постаралась. В дни, когда геббельсовские врали трубили о «блестящем отходе немецких войск от берегов Невы» и на все лады ругали русских за «коварное использование зимних условий», разведчица Абсолют в одном из своих донесений сообщила следующие номера воинских частей: 34607, 20401, 12498, 66068, 07803, 24494 и 24371. Они следовали к Пскову. Около каждого номера стояла другая цифра — количество солдат в части.

ИХ ПРОЩАЛЬНЫЙ ПРИВЕТ

Однажды на явку Гаврилова пришла очень усталая.

В глазах девушки таилась печаль. Рэм заметил это и тихо произнес:

Твой взгляд — да будет

Тверд и ясен.

Сотри случайные черты —

И ты увидишь: мир прекрасен.

— Блок?

— Да, Блок.

— Спасибо, Рэмка. Блок прав: дождемся мы, будет все прекрасно. И поезд понесет тебя к твоей Людмиле.

— А самолет доставит к тебе твоего Николая.

Постояли молча. Солнечный диск склонился к сине-лиловой полоске бора. Неожиданно раздалось: «Ку-ку!»

Рая встрепенулась.

— Кукушка, кукушка, божья птушка, сколько мне лет ходить по грешной земле?

— «Ку-ку!» — тревожно замирая, прозвучал ответ из чащи.

— Плохи мои дела, — грустно рассмеялась Гаврилова. — Один год. Маловато...

— Ерунда. Кукушкам верить можно только по весне.

— Почему?

— В июле все они давятся колосом, — безапелляционно заявил Рэм.

— Ну, я пошел.

— Ни пуха ни пера.

— К черту!

Катилось по земле лихо. Шли бои. Гибли люди. Горели города и села. Земля горела, но... Как был прав поэт:

Огонь войны не сжег в душе, не выжег

Ни нежных чувств, ни дорогих имен.

Нежно, по-дружески относилась Рая к Рэму, по-рыцарски вел себя Рэм. Но они еще и любили — горячо, верно. Ее Николай где-то был на фронте. Девушка с длинными русыми волосами и голубыми глазами, которую Рэм иначе, как Мила, не называл, — в эвакуации, в глухой деревушке где-то на средней Волге.

Любили и их.

Вот строки из писем:

«...Я с 23 июня 1941 года все время нахожусь в боях. Не знаю, где ты, что с тобой, но я уверен, что ответ придет. Жажду получить весточку... Остаюсь по-прежнему Вас любящий Николай».

«...Случается, ночью вертишься, вертишься с боку на бок, а потом вскочишь с кровати, выбежишь на улицу и ходишь, ходишь по деревне из одного конца в другой... Рэм, хороший мой. Я до сих пор была не совсем искренна с тобой. Я скрывала не только от тебя, но и от самой себя чувство, которое я питаю к тебе... Я впаду в безграничное отчаяние, если ты не получишь этого письма... Любящая тебя Людмила».

Нет, не получили ни Рэм, пи Рая этих писем. Вышло, что оказалась права кукушка.

После боев у стен Ленинграда в январе 1944 года разбитые дивизии 16-й и 18-й немецких армий отошли к «Пантере». Весной наши войска медленно, но упорно начали крушить с флангов ее укрепления. В начале марта в Опочке скопилось более десяти танковых и артиллерийских подразделений вермахта. Оперативно переданная информация от разведчиков подняла в воздух краснозвездные самолеты.

8 марта 1944 года Опочку разбудил страшный грохот. Взрывались машины, груженные снарядами, в груду лома превращалась вражеская техника. В небо взлетали и ракеты — ориентиры для летчиков. Накануне бомбежки Абсолют и ее помощники получили от Петровича ракетницы. В городе началась паника. До ночи по улицам сновали санитарные и пожарные машины.

Мартовская бомбежка вражеских частей стала прощальным приветом разведчиков Родине. Лед проломился — в руки тайной полевой полиции попала ниточка от их явки. Произошел нелепый случай. Кардаш, отправляясь на очередную встречу с Гавриловой, взял с собой двух молодых парней, недавно пришедших в партизаны. Они должны были охранять взрывчатку, пока Рэм сходит па явку. Парни, оставив груз, пошли в деревню и там напились самогона. Вернувшись поздно, Кардаш отругал их и сказал, что доложит комбригу. Расположились в лесу на ночлег. Когда Рэм заснул, один из парней убил его. Боясь возмездия, убийца бежал к фашистам. На допросе назвал деревню, куда ходил Кардаш.

Начались аресты. Гестаповцам удалось взять всех, кроме Оленя. Гаврилова сумела через племянника Юру передать ей приказ о немедленном уходе в бригаду Марго. Избежала ареста и Аня. Она никогда не посещала провалившуюся явку.

О последних днях Раи и ее боевых подруг известно немного. Одно установлено точно: не дрогнули «невидимки», не сломили их лютые пытки. Пелагее Тихоновне и Ане удалось подкупить переводчика из тайной полевой полиции, и тот устроил им в разное время свидания с Раей. Было оно минутным. Аня принесла чистое белье и с ужасом смотрела на кровавые полосы на теле сестры. Рая шепнула:

— Не говори матери, Аннушка. Держись, скоро фашистам крышка... Ой, как на свободу хочется!

При свидании с матерью Рая ни словом не обмолвилась о пытках. Охмелев от принесенного самогона, надзиратель говорил Пелагее Тихоновне:

— Матка, бьют твою дочку, бьют, а она, точно немая, молчит, молчит...

Стояла теплая апрельская ночь, когда гестаповцы бросили в кузов машины Раису Гаврилову, Надежду Литвиненко и Любовь Алексееву. По дороге в Пустошку молодые патриотки были расстреляны.

* * *

После войны таблички на домах с надписью «Почтовая улица» в Опочке были заменены табличками с названием «Улица Раи Гавриловой».

— Вот и пришла ко мне в дом радость, — говорила мне Пелагея Тихоновна, — доченька будто со мной опять рядом.

...Прошел год. Военный трибунал Ленинградского военного округа отменил приговор по делу «шпионки Урбан». Анастасия Тихоновна Урбан, до замужества Яковлева, была посмертно реабилитирована. Ее дочери смогли поехать в Чехословакию навестить отца.

Так сквозь толщу лет к людям пробилась правда об одной из былей времен Великой Отечественной войны, истории, главной героиней которой была девушка с загадочным именем Абсолют.

Николай МАСОЛОВ.

(Из книги «Ветеран». Вып. 4. — Л. 1990. С некоторыми сокращениями).