Грабительская политика фашистских захватчиков в деревне

В оккупированных районах Псковщины, Прибал­тики и Белоруссии враг насаждал помещичьи имения. Совхоз «Искра» был превращен в крупное по­мещичье хозяйство. Богатства совхоза «Владимир­ское» оккупанты передали царскому помещику Вильдеринге^[26]. В псковское село Красные Горбы прибыл колонизатор из Восточной Пруссии фон-Розенг^[27].

О большом количестве помещичьих имений, создан­ных фашистскими захватчиками на оккупированной территории Псковской области, говорит хотя бы тот факт, что только в Красногородском районе их на­считывалось 6. Всеми этими имениями управлял обер-лейтенант Иогансон^[28].

В Порховском районе враг пытался городские и пригородные земли сдать крестьянам в обработку за высокую арендную плату.

Немецко-фашистские захватчики зверски эксплуа­тировали советских граждан, избивая их палками. Отбирался весь урожай зерна и картофеля. Крестья­не оказывали всевозможное сопротивления оккупан­там, пытаясь не допустить, чтобы их добро попало в руки врага. Об этом убедительно свидетельствуют многие факты.

Осенью 1941 года гитлеровцы попытались в Дновском районе организовать уборку хлебов, а зерно отправить в Германию. С этой целью они собирали крестьян на сходки, обещали им выдать после уборки значительную часть хлеба. В одной из деревень райо­на агитацию проводил некто Ожогин^[29]. При Совет­ской власти он отбывал за воровство колхозного добра наказание в трудовых исправительных лагерях сро­ком 5 лет. С приходом гитлеровцев Ожогин, предав Родину, стал усердно служить им. Он собрал крестьян и приказал всем выходить на работу. Но в толпе раздались голоса:

— А как хлеб делить будем?

Вопрос был правильным. Хлеб сеялся колхозом, был общим.

Сидевший вместе со старостой Ожогиным высо­кий, худой немец объявил:

— Хлеб есть немецкий и поступит в немецкое интенданство. Кто будет честно работать, тому немец­ким сельскохозяйственным управлением будет выда­но достаточное количество зерна.

— Как же, держи карман шире! — крикнуло не­сколько колхозников, в ответ немцу. — Мы уберем, а они заберут...

Под угрозой крестьяне вышли на работу. Машин не было, убирать урожай заставляли вручную, косами и серпами. Работали медленно и вяло, зная, что уби­рают не для себя. Колхозники вспоминали уборку урожая в колхозе, как стрекотали жатки и лобо­грейки, работали комбайны. Только поспевай отво­зить обмолоченное зерно.

Теперь по полю ходили солдаты с автоматами, мо­лотили на току, где с утра до ночи стояли немецкие часовые... Хлеб свозили и запирали в амбар. Возле амбаров стояла усиленная охрана. Вечером подъехали машины и солдаты стали грузить хлеб. Весть об этом всколыхнула всю деревню. К амбарам потянулись старики и женщины. Молчаливо и зло смотрели они, как увозят выращенный их руками, их потом поли­тый хлеб...

— Разбой! — крикнул кто-то в толпе. — Все уве­зут, а мы с голода пухни!

Мужики угрожающе подались к амбарам, но сол­даты сняли автоматы и навели их на толпу. Собрав­шиеся долго угрюмо стояли, а потом разошлись. Ночью амбары запылали.

Кто поджег, не могли угадать в деревне. И хотя сгорел хлеб, пропало добро, которое, конечно, было жаль, люди радовались, с уважением говорили о чело­веке, который это совершил.

Через два дня фашистам удалось поймать «под­жигателя». По приказу коменданта всех жителей де­ревни согнали на площадь. Там уже стояла сбитая виселица с помостом. Солдаты вывели человека. Лицо его было обезображено — все в синяках и подтеках. Одежда изорвана, сквозь лохмотья просвечивалось синее тело в рубцах ...

Колхозники с волнением вглядывались в знако­мую фигуру и не могли сразу узнать своего односель­чанина. Но вскоре по толпе пронесся шепот:

— Шматов!

— Василий Шматов!...

Так вот кто свершил это смелое дело — Шматов!

Кто не знал в колхозе Шматова! Он работал шорником и был шорником неплохим, но часто выпивал. И люди его срамили на собраниях, рисовали на него карикатуры в стенных газетах, а однажды пропеча­тали даже в районной.

Шматов шел, твердо, ступая босыми, израненны­ми ногами, и, прежде чем палач успел накинуть пет­лю, он, поклонившись народу, сказал:

«— Прощайте, люди добрые ....

Простите, в чем был виноват... Не поддавайтесь немцам. Не быть им хозяевами на нашей земле!»^[30]

Многие колхозники раньше считали себя выше Шматова. Они так не пили, не знали за собой подобных проступков. Но сейчас перед ними стоял как будто другой, никогда не виданный прежде, смелый, в последнюю минуту своей жизни непобоявшийся сказать правду, не испугавшийся пыток и казни, — гордый человек. И, чтобы не видеть, как будут ве­шать героя, ставшего им теперь не только родным, но и самым дорогим человеком, — односельчане опу­стили головы.

Жестокому ограблению подвергли оккупанты При­балтийские республики. Ограбление проводилось в форме взиманий с крестьян различного вида принудительных поставок сельскохозяйственных продук­тов. Нормы их, установленные фашистами, были огромны. Например, крестьянин уезда Харьюма, во­лости Хочара, Эстонской республики, Петер Ребане сообщил, что на все хозяйство было наложено в виде поставки 900 килограммов мяса. За невыполнение ее у П. Ребане отобрали две коровы. За просрочку о выполнением поставок крестьян штрафовали или аре­стовывали.

Землю, переданную Советской властью в 1940 го­ду крестьянам-беднякам, общей площадью в 404000 гек­таров, немецко-фашистские оккупационные власти ото­брали^[31]. Крестьян заставили выплачивать не только старые земельные долги, но и погашать те ссуды, ко­торые были выданы Советской властью.

Из привезенных оккупантами белогвардейцев, а также подобранных на месте остатков разбитого ку­лачества и бандитско-уголовных элементов гитлеров­цы создавали «местный аппарат»: назначили бурго­мистров городов, старост сел и деревень. Над этой «местной властью» стояли военные комендатуры. В большинстве районов оккупанты ввели общую ответ­ственность за безопасность немецких солдат, обязы­вая каждого следить за соседом и обо всем доклады­вать гестапо^[32].

Вместе с этим гитлеровцы подвергали территорию Псковской области и прилегающие к ней районы Бело­руссии и Прибалтики страшному опустошению. Так, в приказе по 6 германской армии от 10 октября 1941 го­да говорилось: «Войска заинтересованы в ликвидации пожаров только тех зданий, которые должны быть использованы для стоянки воинских частей, все ос­тальное ... должно быть уничтожено»^[33].