С утра парило, а в полдень ударила гроза. В небе грохотало. Молнии вспарывали низкие тучи. На зем­лю обрушивались потоки дождя. Лето сорок первого года было жаркое, а тут гроза.

Она казалась бойцам продолжением канонады, артподготовкой перед наступлением.

— Быстрее!..

Люди выходили из одного окружения, но попадали в другое, более плотное кольцо. Скрипели зубы. И сно­ва шли. Брели, утопая в болотах, блуждая по лесам и оврагам Калининской области. Тринадцать человек. Впереди, подбадривая усталых бойцов, порой шутя, шел молодой парень, командир взвода противотанко­вых пушек младший лейтенант Иван Алексеев.

На этот раз им вновь повезло. Воспользовавшись грозой, они проскользнули через кольцо окружения в Себежском районе и двинулись к станции Локня, где, по их расчетам, могли присоединиться к частям Крас­ной Армии. Но война не стояла на месте. Фашисты продвигались на восток. Оккупированы город Новосокольники и станция Локня.

После неудачных попыток перейти передовую в районе станций Насва — Локня Алексеев решает воз­вратиться в леса Новосокольнического района.

Привал сделали в лесу близ деревень Юрова Гора и Рядохново, недалеко от станции Насва.

— Что будем делать дальше? — озабоченно спро­сил Алексеев, обращаясь к товарищам.

— Пробиваться к своим,— быстро ответил молодой сержант.

— А где они, Зубко, свои-то? Может, откроешь во­енную тайну? — с явной иронией спросил другой.— Пробиваться? А раненые, больные? Да и сами измо­таны.

— Отдохнем, пополним продовольствие и за де­ло,—подал голос Алексеев.

— Может быть, начпрода позвать? — снова спро­сил тот же язвительный голос.

— Да помолчи ты,— глухо откликнулся один из раненых.

— Все ясно! Борьбу с фашистами начнем здесь.

...Командиром диверсионной группы избрали Алек­сеева. Он сразу встал, потянулся так, что хрустнули суставы, и обыденным тоном сказал:

— Посчитаем, какой же у нас боезапас.

Бойцы устало называли фамилии и докладывали о  наличии оружия и боеприпасов. Алексеев подвел итог: три автомата, семь винтовок, два пистолета, ше­стнадцать гранат, тысяча триста патронов.

— Разбогатеем, — словно угадав мысли Алексеева, уверенно произнес Григорий Батейкин.

— Ты кто по званию? — спросил у него Алексеев.

— Лейтенант.

 — Будешь заместителем командира группы,— как о чем-то давно решенном сказал Алексеев.

— Так я вроде бы не военный... ветеринарный фельдшер.

— Вот и отлично. Завтра даем первый бой.

Еще затемно семь человек покинули лагерь. Они залегли в кустах у дороги, в трех километрах от Нас- вы. Вскоре со стороны станции показались две авто­машины. Передняя поравнялась с засадой. Командир вскинул автомат и дал длинную очередь. Машина дер­нулась, вильнула в кювет и запылала.

Миша Зубко, смуглый и приземистый сержант, проворно бросил противотанковую гранату во вторую машину.

Бойцы спешно собрали первые трофеи: четыре винтовки, автомат, два парабеллума, патроны.

— Быстро за мной!

Прошли еще километр к Насве .и снова залегли. Замысел командира был ясен: встретить помощь, ко­торую обязательно вышлют немцы. Не прошло и по­лучаса — на дороге замаячили, как и в первый раз, две автомашины.

— Зубко, под вторую бросишь,— шепнул Алек­сеев.

— Ясно.

Взрыв гранат. Автоматная трескотня, возникшая внезапно, длилась всего несколько минут...

Вечером у шалаша бойцы впервые с начала войны тихо пели. Они праздновали свою первую победу.

— Товарищ командир...

У костра появился часовой. Рядом с ним стоял не­знакомый человек.

— К вам,— часовой кивнул на пришельца.

— Присаживайтесь,— Алексеев указал незнакомцу на полусгнивший ствол осины.— Кто вы?

— Тимофей, из деревни Рядохново. Немцы назна­чили старостой.

Все насторожились. Стояла такая тишина, что от­четливо слышался шелест падающих листьев.

— Возьмите к себе,— сказал Тимофей.— Не могу я больше!

Это прозвучало так убедительно, что невольно по­верилось: человек говорит правду.

— Хорошо, подумаем,— спокойно произнес млад­ший лейтенант.

Батейкин спросил:

— К нам в лес хочешь перейти? А если не возь­мем?

— Найду другой отряд.

— И все-таки вам, товарищ, придется остаться ста­ростой,— продолжал заместитель командира отряда.

— Не могу.

— Поймите, нам вот как нужны свои люди в де­ревне,— поняв мысль своего заместителя, вставил Алексеев.

Минутой позже командир и Батейкин в своем ша­лаше уже по-деловому беседовали со старостой из Рядохнова.

Заместитель командира 3-й бригады по разведке Г. Н. Батейкин	Партизанка М. Я. Колосова

А через несколько дней возы, груженные продо­вольствием, предназначенным для немцев, оказались в лагере Алексеева. Вместе с обозом в лагерь прибыл и Андрей Ромаков, оставленный Новосокольническим райкомом партии для подрывной работы в тылу врага. У нас мало людей, — говорил ему Алексеев.— Мы просим направлять к нам преданных товарищей из местного населения.

Вскоре в группу по рекомендации Ромакова стали прибывать люди. Из Лисичанского сельсовета при­шли Женя Смирнова, секретарь сельского Совета Анд­рей Петрович Блоков, учительница Мария Андреева, ее подруга Наташа Мошина, ветфельдшер Мария Ко­лосова. Они ходили в Локню, Новосокольники, Насву, Маево и другие гарнизоны добывать те сведения, ко­торые позволяли алексеевцам успешно проводить на­леты, выполняли другие задания. Эти люди уже мно­гое выстрадали, понесли потери близких и были полны ненависти к поработителям.

Из девушек только Мария Колосова имела боевой опыт. Она родилась в 1923 году в деревне Столбово, что под Пустошкой. После окончания семилетки по­ступила в ветеринарный техникум, а по вечерам еще находила время посещать курсы акушеров. Закончи­ла учебу, по распределению выехала на работу на

«...В районе станции Локня красные бандиты со­вершают варварские налеты на солдат великого рей­ха. Принятые меры по их уничтожению не дали еще положительных результатов...»

* * *

Командир взвода 45-миллиметровых пушек лейте­нант Иван Кириллович Васильев в бой с фашистами вступил в первые часы войны, в четырех километрах от границы. Были на его счету и подбитые танки и отраженные атаки, пережил он и отступления, окру­жение в Литве, под Полоцком и Себежем. Здесь в июле 1941 года после боев он тяжело заболел. Слег. В таком же положении оказались еще семь бойцов. Они укрылись в лесу под Себежем, недалеко от де­ревни Васильково. Ни продуктов, ни медикаментов. В деревне не сразу узнали, что в лесу умирают свои люди. Несмотря на грозные приказы фашистов не ока­зывать помощи русским солдатам, женщины разыска­ли больных бойцов и на телегах привезли в село. Иван Васильев и старшина Василий Живолуп оказались в доме Ефросиньи Леоновой. Она выходила и подняла их на ноги. В Василькове оказался еще их боец — Дмитрий Неустроев.

Осенью, когда ребята окрепли, они сразу же взя­лись за оружие. Раздобыв взрывчатку, Васильев с то­варищами (к ним примкнул и сержант Иван Шесто- палов) за Себежем, между деревнями Логуны и Бон- дарево, подорвали полотно железной дороги. На об­ратном пути в селе Залоселье, где находилась волост­ная управа, прикончили начальника полиции.

В ту же ночь Васильев и его товарищи запрягли две подводы, распрощались с жителями деревни и вы­ехали в сторону Великих Лук. Спустя неделю они влились в отряд Бондарева.

Ожесточенные бои полыхали в июле 1941 года под старинным городом Великие Луки. Гитлеровское командование, бросив основные силы войск группы армий «Центр» на Смоленск и группы армий «Север» на Ленинград, почувствовало, что над их флангами нависла реальная угроза от образовавшегося велико­лукского выступа советских войск. Мотопехота про­тивника, преодолев ожесточенное сопротивление на­ших частей, ворвалась в город. Но через два дня нем­цы были выбиты из него.

В освобождении города участвовал и батальон на­родного ополчения, созданный по указанию Калинин­ского обкома партии.

Ополченцы и население Великих Лук вместе с бой­цами стойко держали оборону. Тогда фашисты начали беспощадный артиллерийский обстрел города. На многих улицах бушевали пожары. Сотни домов превратились в руины и пепелища. Упорные оборонитель­ные бои наших частей продолжались в течение три­дцати трех суток.

Алексей Степанович Петров, командир конного взвода городского отдела милиции, умело командовал группой ополченцев. В крайне тяжелой обстановке он выполнил ряд ответственных заданий командира ба­тальона ополчения Муромцева.

В двадцатых числах августа, когда город был поч­ти полностью окружен противником, Федор Никитич Муромцев вызвал к себе Петрова. Командир баталь­она от усталости еле держался на ногах и выглядел совсем разбитым.

— Алексей Степанович,— обратился он к Петро­ву,— командование батальона довольно твоими дела­ми, но война вся еще впереди. Враг захватил большую территорию нашей области...— и замолчал, как будто что-то обдумывая.— Горком партии создает партизан­ские отряды,— заговорил он вновь через несколько минут.— Согласны ли вы воевать в тылу врага?

— Да,— не задумываясь ответил Петров.

—Тогда вы зачисляетесь командиром взвода в партизанский отряд.

—Ясно! — и Алексей Степанович простился с ком­батом.

24 августа генерал Силкин, руководивший оборо­ной города, отдал приказ о выходе защитников Ве­ликих Лук из окружения. Ночью Петров со взводом конников по лощинам вывел из горящего города ба­тальон ополчения в северную часть Великолукского района.

Отход наших войск из города был тяжелым. Гит- левовские моторизованные отряды постоянно атако- ват наши части с флангов. Измученные беспрерывны­ми боями, бойцы и командиры вступали в схватки, отражая натиск за натиском вражеской мотопехоты.

Партизан В. В. Живолуп	Командир отряда А. С. Петров

...В первых операциях, проведенных партизанами в Великолукском районе, Алексей Петров, командуя конниками, проявил смелость и находчивость в слож­ной обстановке. Однажды командир отряда Скорня­ков и его комиссар Емельянов вызвали Петрова в штабную землянку.

— Садись, Алексей, есть разговор,— затачивая ка­рандаш, сказал Скорняков.— Нам известно, что в ва­ших родных местах, в поселке Крутовраг, молодежь выступает против фашистов. Подпольный горком пар­тии уполномочил меня поручить вам создать из ребят и девчат партизанский отряд.

Волнуясь, Петров встал. Встал и командир отря­да, он подошел к Алексею Степановичу, взял его за плечи:

— В помощь тебе даю только двух бойцов.

Крутовраг — поселок, в котором не насчитаешь и ста домов,— расположен в двенадцати километрах от Великих Лук. Местность здесь холмистая. Множество крутых оврагов, поросших кустарником, дороги изви­листые. От Крутоврага — деревня Тимохны, где ро­дился Петров, видна, кажется, рукой до нее дотянуть­ся можно, а по дороге идти — больше двух километ­ров. Нужно спуститься вниз, обогнуть кривую балку и вновь выйти на крутой косогор. Такие места не лю­били оккупанты и поэтому редко появлялись в Крутовраге и соседних с ним селениях. Здесь с осени и на­чали действовать подпольные группы С. Ф. Лукашева и А. С. Елисеева, которые вскоре объединились. Под­польщики разгоняли волостные управы и убивали полицейских. Они перебили охрану лагеря военно­пленных, созданного немцами на станции Новосокольники, и освободили девяносто семь бойцов, которых на подводах по глухим дорогам переправили через ли­нию фронта. В этой операции подпольщикам достались хорошие трофеи: ручной пулемет, шесть автома­тов, девять винтовок и много патронов.

Встреча Петрова с Семеном Лукашевым, Алексан­дром Елисеевым и Петром Сергеевичем Филипповым, учителем сельской школы, прошла удачно. Она поло­жила начало новому отряду.

Начальник штаба отряда А. С. Елисеев	Разведчица А. В. Блинова

Через три дня Крутовраг стал партизанским гар­низоном. Более шестидесяти бойцов и командиров, выстроившись в центре поселка, торжественно приня­ли партизанскую присягу.

— Товарищи партизаны, с этого дня наш отряд называется «За советскую Родину!». Это высокое зва­ние мы должны оправдать боевыми делами. Будем из­гонять оккупантов с родной земли,—такими словами закончил свое выступление Петров перед строем.

Партизанский отряд быстро пополнялся моло­дежью призывного возраста. Вступали в него и пожи­лые мужчины, они, как правило, приносили с собой оружие. Многих Петров знал и принимал без коле­баний.

Приходили и подростки, которые тоже просились в отряд. Пятнадцатилетнего Анатолия Котова, кото­рого отличали смелость и находчивость, пришлось- таки зачислить, остальных отправил домой. Алексей Степанович хорошо знал Толю. Он дружил с Ильей, младшим братом жены. Вместе учились в школе, вме­сте играли в военные игры, мастерили самопалы, под­вергая себя опасности.

Оккупанты решили захватить поселок и покончить с отрядом. Они прибыли из Новосокольников и рас­положились в Золочино, деревне, что в двух километ­рах от Крутоврага. Лыжники-финны шли к поселку со стороны Великих Лук. Начальник штаба отряда Елисеев, руководивший обороной со стороны Золо­чино, не только отбил нападение немцев, но и повел партизан в контратаку. Каратели поняли, что с этой стороны им не ворваться в поселок, и, обойдя его, соединились с отрядом лыжников. Петров позвал Илью Прокофьева и Анатолия Котова:

— Ребята, необходимо срочно узнать, какими си­лами располагают каратели. Действуйте осторожно.

Мальчишки, знающие вокруг поселка каждый куст,  без особых затруднений подобрались к противнику метров на пятьдесят. Немцев и лыжников они насчи­тали около сотни. У них имелось два миномета. Пет­ров вовремя переместил основные силы отряда к до­роге на Великие Луки. Каратели три раза атаковали позиции партизан, но всякий раз, теряя живую силу, откатывались назад. Бой длился около пяти часов.: Бойцы держались стойко. Даже раненые не покидали' позиции. Нина Моисеева, девушка из деревни Горо- ховье, тут же в кустах, под пулями, перевязывала партизан. Каратели, потеряв двадцать пять солдат, в сумерки ушли в Великие Луки. На другой день, по­хоронив трех своих товарищей, отряд покинул поселок и ушел за линию железной дороги Новосокольники — Ленинград. Там партизаны разгромили три волостные управы, а захваченный у оккупантов хлеб роздали населению.

В отряд к Петрову по направлению обкома ком­сомола прибывали добровольцы из советского тыла. Шуру Блинову, швею нерльской артели «Борец» Калязинского района, зачислили в разведку, а Мотя Курилова, заведующая детским садом из поселка Моло- ково, стала надежной помощницей медсестре Нине Моисеевой. Шура сразу же ушла в гарнизон, разме­стившийся в деревне Острилово Новосокольнического района. Снарядили ее как беженку. В сумку насы­пали муку, якобы выменянную на вещи. По легенде, она живет в деревне Сатонкино, это около пятнадца­ти километров от Острилово. Первая ее вылазка чуть было ни стала последней.

В гарнизоне квартировало более ста немцев и по­лицейских. Девушка узнала все, что требовалось, и уже собралась было уходить из деревни, но ее задер­жали. Гестаповец, допрашивавший «беженку», вызвал полицейского, уроженца деревни Сатонкино. Тот как- то неуверенно повел себя:

— У нас живет молодая беженка. Вроде бы это она, а вроде бы нет.

Блинову втолкнули в сарай, в котором уже нахо­дился мужчина средних лет, в порванной одежде, с подтеками на лице. Часовыми у сарая поставили по­лицейских. Шура прислушалась к их разговору:

— Завтра прибудет подкрепление, и сразу двинем громить петровцев.

— Пора бы, а то житья от них нет.

— А эта девка обманывает. Она совсем непохожа на беженку.

— Значит, партизанка. Кто ж еще сейчас шляется по деревням,— ответил второй полицейский.

— Завтра их обоих повесят.

Потянулись томительные минуты. Девушка реши­ла действовать.

— Надо бежать. Иначе погибнем мы и погибнут товарищи,— шепнула мужчине Шура.

— Я кое-что придумал. Ты плачь, ори во все гор­ло, а я займусь подкопом.

Блинова сначала тихо, а потом все сильнее и силь­нее стала рыдать, часовые несколько раз заставляли ее замолчать, но Шура не унималась до тех пор, пока не был готов лаз. Во второй половине ночи пленники выбрались из сарая. В кустах за деревней мужчина сказал:

— Нам в разные стороны.

Блинова под утро добралась до отряда.

— Молодчина, что не растерялась. Будем уходить.

В числе тех, кто влился в отряд в конце февраля был Иван Яковлевич Чернов. Его вскоре назначили комиссаром партизанского отряда, а заместителем командира отряда стал Алексей Михайлович Гаврилов. По предложению нового комиссара отряд назвали «Смерть фашизму!».

Командир 3-й бригады А. М. Гаврилов	Командир взвода А. Г. Чайкин

Командира взвода Ивана Васильева Бондарев вы­звал к себе:

— Вот что, друг мой, собирайся-ка в команди­ровку.

— Далеко?

— Перейдешь линию фронта и установишь связь с Большой землей. Видишь, как все поизносилось. Не­обходимо получить одежду, боеприпасы, инструкции.

В группу, уходящую за линию фронта, включили Бориса Сергеева, Николая Стародубцева, Михаила Панова, Марию Колосову, Владимира Ершова — всего : девять человек. Группа, ночью благополучно перейдя линию фронта, добралась до штаба 3-й ударной ар­мии. Васильев обстоятельно доложил командованию, как и где действует отряд.

...Март был солнечным. Голубые длинные тени от деревьев, чистое, холодное небо да сверкающий снег предвещали дружную весну. В один из таких дней группа Васильева возвращалась в партизанский от­ряд. Возвращалась на подводах, груженных оружием, боеприпасами и медикаментами. Поля и леса еще были завалены снегом. Чтобы попасть в отряд, проби­раясь через целину сугробов, потребовалось бы еще несколько дней.

—А давай двинем по дороге через село Алексеевское.

— Там же немцы,— удивленно посмотрела на Ива­на Кирилловича Маша Колосова.

— Поэтому и говорю: риск — дело благородное.

Подводы свернули в перелесок. Как и ожидал Ва­сильев, в их сторону вскоре прошел патруль. А это значит, что часовые у села наверняка пропустят обоз: подумают, что сопровождающих проверял патруль.

Расчет оправдался. Двое саней спокойно въехали в село. Часовой не остановил их и не потребовал до­кументов. Но надо же случиться — на раскате дороги опрокинулись вторые сани, в которых лежали грана­ты. Это произошло метрах в двадцати от часового. Васильев остановил лошадь, выругался на немецком языке и приказал собрать все гранаты. Прояви он малейшую суету, часовой забеспокоился бы, и схватки не миновать.

По этой же дороге обоз въехал в деревню Загорье. Окна светились. Неужели и здесь немцы? У крыльца одного дома стоял и курил мужик.

— Кто в доме? — спросил Васильев.

— Поди и спроси,— ответил тот.

— Сергеев, за мной!— скомандовал Иван Кирил­лович.

В избе на полу лежало человек двадцать немцев. Васильев опешил, но тут же нашелся:

— Борис, стреляй! — крикнул он и первым вы­стрелил из пистолета.

На шум прибежал Миша Панов и швырнул в от­крытую дверь гранату. Немцы нашли в этом доме могилу.

Той же ночью обоз прибыл в отряд.

С утра шел мокрый снег, но к обеду ветер поразо­гнал тучи, и сразу же выглянуло солнце.

— Таков уж март,— заговорил было кто-то, но его оборвал Андрей Чайкин:

— Приготовиться!..

Из-за поворота показалась колонна немцев. Они направлялись в деревню Миритиницы.

— Огонь!

Боя, как такового, не было, партизаны справа и слева косили фашистов. Чувствуя, что не в силах увезти с собой 45-миллиметровую пушку, фашисты столкнули ее в прорубь озера. Когда утихла стрельба, к Чайкину подошли бывшие артиллеристы Николай Камельских и Максим Кварталов.

— Командир, разреши достать пушку.

— Да вы в своем уме? В такой холод!

— Разреши, пригодится.

Чайкин махнул рукой:

— Ну что с вами поделаешь! Попробуйте.

Раздевшись, Николай Камельских с веревкой в ру­ках прыгнул в прорубь. Но тут же вынырнул, глотнул воздуха и вновь погрузился под лед.

— Тащите,—сказал Николай, появляясь над водой.

Товарищи схватили Камельских за руки, вытащи­ли из проруби и помогли одеться. Кто-то привел ло­шадь.

— Раз, два — взяли!..

Пушка показалась из воды, а через минуту стояла на льду.

— Назовем ее «чапаевкой»,— радостно крикнул Иван Кутанов.

Вскоре пушка выручила партизан. В начале ап­реля батальон СС выступил из Новосокольников, что­бы наконец-то разделаться с отрядом Бондарева. Но внезапности не получилось. Подпольщики из города вовремя сообщили об экспедиции. В деревне Смольково состоялось короткое совещание, на котором было решено: деревню не сдавать, дать открытый бой фа­шистам.

Бондарев перед боем обходил партизан.

— Лучше замаскируй своих ребят,— сделал он за­мечание Чайкину.— Сегодня придется нелегко.

У пушки хлопотал Гаврилов. Ее замаскировали вблизи дороги, что ведет на Фильково.

— Как дела, Алексей? Артиллерия не подведет?

— Будьте уверены, не подведет.

— Товарищ командир! — к Бондареву подбежал разведчик Павел Пузиков.— Двести солдат, пятьдесят конников с тремя орудиями и повозками, груженными минометами, движутся в сторону Смольково. Скоро их разведка подойдет к деревне.

«Немцев втрое больше,—размышлял командир,— серьезное положение».

Разведчики противника, выйдя из кустарника, в полукилометре от деревни гарцевали на лошадях взад и вперед. По-видимому, они пытались вызвать на себя огонь партизан. Но деревня молчала. Мирно дыми­лись трубы. По улице изредка проходили крестьяне. Трое конников, не обнаружив ничего подозрительного, стали поджидать основные силы. Подошел батальон. Развернувшись в цепь, немцы полукольцом двинулись вперед. Они уже находились в пятидесяти метрах от партизан, когда на них обрушился огонь восьми пуле­метов, трех десятков автоматов и почти стольких же винтовок. Около сорока эсэсовцев уткнулись в снег. Остальные стали отползать. После артиллерийско-ми­нометного обстрела партизанских позиций командир батальона СС майор Лемке приказал двинуться на деревню с двух направлений.

Это была психическая атака пьяных фашистов. Лемке сам вел эсэсовцев. Вот здесь и показала себя «чапаевка». Николай Камельских и Максим Кварта­лов, в одних гимнастерках с засученными рукавами, посылали по врагу снаряд за снарядом.

В этой атаке на чужой земле нашли свою смерть майор Лемке и совсем еще молодой обер-лейтенант Гольдринг.

Во второй половине дня к противнику подошло подкрепление. Вновь начался сильный обстрел всей обороны партизан из орудий и минометов. От разры­вов снарядов загорелись дома. В деревне поднялась паника. Несколько бойцов из хозвзвода успокаивали крестьян. С нашей стороны ответный огонь вела толь­ко пушка. Каратели обошли деревню и атаковали ее с тыла. Бойцы бились, не ведая страха, но силы были слишком неравными. Автоматчики противника огоро­дами прорвались к крайним домам. Навстречу им ри­нулись партизаны во главе с комиссаром Черновым. Немцы, не выдержав рукопашной схватки, отстрели­ваясь, убежали в кустарник. Это был первый круп­ный бой отряда с фашистами.

День клонился к концу. Вот-вот наступят сумерки. Бондарев, Чернов и Гаврилов подошли к кряжистому сараю. Мария Колосова и ее помощницы Женя Смир­нова, Мария Андреева, Феня Лисицина и Катя Ива­нова вынесли сюда с поля боя восемнадцать раненых. Перевязав, они уложили бойцов на подводы и ждали команды.

— Друзья, не волнуйтесь,— обратился к раненым Чернов.— Сегодня мы уходим за линию фронта. Вы будете всюду с нами.

На краю деревни рыли братскую могилу. Возле нее лежало семь убитых партизан. Командиры подошла к павшим и, сняв шапки, остановились в молчании.

Этой же ночью отряд пересек железную дорогу Новосокольники — Локня и направился к реке Чер­нушке. Через несколько часов партизаны достигла нейтральной зоны фронта и остановились в деревне Замошье Локнянского района.

Выставив часовых, усталые партизаны отсыпались двое суток. Здесь, в Замошье, произошла встреча бондаревцев с партизанами молодежного отряди «Земляки» из города Кувшиново. «Земляки» готови­лись к походу в глубокий тыл противника и теперь вели разведку.

Начальник штаба отряда И. К. Васильев	Командир отряда В. И. Терещатов

С радостью встретили Иван Алексеев и Григорий Батейкин командира кувшиновцев Виктора Терещатова, с которым им довелось несколько дней совмест­но действовать против врага зимой, когда отряд «3емляки» появился на территории Новосокольнического и Пустошкинского районов. Старые знакомые проводили Терещатова к Бондареву и там поделились между собой разведданными об обстановке в тылу врага и здесь, в нейтральной зоне,

К вечеру отряд Бондарева передислоцировался в деревню Жары. За время короткой передышки парти­заны установили связь с регулярными частями Крас­ной Армии, отправили в госпиталь раненых и больных. Отряд пополнился боеприпасами, получил газеты и посылки с подарками трудящихся фронту.

Случилось непредвиденное. Как-то у околицы де­ревни Жары часовой остановил двух незнакомых муж­чин, назвавшихся партизанами 2-й особой бригады. Они срочно хотели видеть Бондарева. Не ожидая под­воха, часовой сопроводил их в штаб. Далее все про­изошло мгновенно. Один из незнакомцев выхватил пистолет и выстрелом тяжело ранил в голову коман­дира отряда. Диверсантов расстреляли на месте, а Бондарева срочно отправили в госпиталь.

Вскоре в соседние с Жарами деревни вышли из вражеского тыла отряды Алексея Степановича Пет­рова и Михаила Алексеевича Ершова. Их появление в нейтральной зоне не было случайным: штаб 3-й ударной армии решил провести совещание с команди­рами партизанских отрядов, чтобы обсудить план их дальнейшей деятельности.

Совещание  проходило  в  деревне   Жары,  и  вел  его старший инструктор Политотдела армии Алексей Ива­нович Штрахов. Речь шла о том, чтобы слить отряды я небольшие группы народных мстителей в партизан­ские соединения. Цель — проведение более крупных операций в борьбе против оккупантов. На совещании командиром отряда «Смерть фашизму!» был утверж­ден Алексей Гаврилов. В этот отряд включались груп­па добровольцев из Вышнего Волочка под командо­ванием Ивана Егоровича Егорова и группа подрыв­ников Михаила Панова, прибывших из Москвы после окончания специальных курсов.

Вышневолоцкие добровольцы — в основном молодые ребята, окончившие в 1941 году десятый класс,— выделялись грамотностью, культурой. Их группа из! двадцати семи человек в апреле сорок второго прошла в городе Осташкове Калининской области двухнедельные курсы военной подготовки, получила оружие, боеприпасы и была направлена в деревню Шейно Topoпецкого района, в распоряжение штаба 3-й ударной армии. В отряд Гаврилова она влилась, уже имея опыт партизанской борьбы: вышневолочане провели не сколько операций на территории оккупированного фашистами Локнянского района, где разогнали две волостные управы и уничтожили вражеский гарнизон в селе Веретье. В отряде «Смерть фашизму!» бывший командир группы вышневолоцких добровольцев И. Е. Егоров стал политруком второго взвода. А политрук группы Валентина Борисова была назначен парторгом отряда.

Тут в Низах (так называется местность между железной дорогой Новосокольники — Дно с запада и рекой Ловать с востока), в образовавшейся нейтральной зоне в эти теплые, сухие дни находилось более десяти самостоятельных партизанских отрядов, столько же, различных диверсионных групп, несколько армейских истребительных отрядов и разведывательных подразделений.

Гаврилов относился к той категории людей, которые умеют ценить дружбу. Установив тесную связь с истребительным отрядом 257-й стрелковой дивизии, которым командовал капитан Разумов, он быстра сблизился с ним. Недели через две после совещаний Разумов, которого поддержал Штрахов, предложил Гаврилову совместными силами разбить гарнизон Игнатово и Осипово Село. Эти деревни близко расположены одна от другой. Предложение было принято Гаврилов, только что прибывший из штаба 3-й ударной армии, где ему присвоили звание капитана, был в отличном настроении. Он приказал Андрею Чайкину построить взвод.                                            I

— Будем громить Игнатово малой кровью. Штаб и дома, где квартируют фрицы, необходимо внезапно забросать гранатами. В гарнизоне наверняка поднимется паника, которой и следует воспользоваться. Нужно пять добровольцев-гранатометчиков. Не торопитесь, дело серьезное.

На ответственные задания Гаврилов направлял только добровольцев. Это развивало инициативу у бойцов. Первыми из строя вышли Андрей Чайкин, Иван Кутанов, Анатолий Скворцов, Василий Манжаксов и Борис Уткин.

 — Вот и хорошо. Сейчас приготовьтесь и до вечера отдыхайте.

 Ночью заморосил дождь. Пятеро партизан через с огороды пробрались в Игнатово. Возле штаба в плащ­-палатке маячил часовой.

 — Давай,— шепнул Андрей.

 Анатолий Скворцов вскинул автомат и полоснул часового очередью. Тут же со звоном разлетелись стекла — Чайкин, Уткин, Манжасов бросили по паре гранат в окна штаба, а Кутанов и Скворцов метнули гранаты в окна соседних домов. Грохнули взрывы. Захваченные врасплох фашисты были перебиты в счи­танные минуты. И лишь из окон последнего дома не­сколько немцев поливало улицу пулеметными и авто­матными очередями. До дома гранатой не достать. Манжасов ушел в обход. Через две-три минуты авто­матные очереди захлебнулись от сильного взрыва. Четверо друзей обогнули дом слева. Они подоспели вовремя. Девять гитлеровцев выпрыгнули через окно в сад и пытались скрыться в кустах. Но все они оста­лись лежать на картофельных грядах.

Стрельба в Игнатово стихла. Редкие выстрелы и взрывы гранат доносились из Осипова Села. Там ар­мейцы Разумова добивали остатки фашистов, засевших в крестьянских погребах.

Первым опомнился Иван Кутанов:

      — А где Манжасов?

Его нашли лежащим на траве. Раскинув руки, от­крытыми глазами он смотрел в пасмурное небо. Ва­силий был мертв: несколько пуль пробили его тело.

Целые сутки у гроба Манжасова партизаны стояли в почетном карауле. Похоронили его у дороги между деревнями Зимондрино и Чулинино.

Обстановка в Низах обострилась. Гитлеровское командование направило в эту зону фронтовые части с артиллерией. Гаврилов, узнав, что немцы бросили

против партизан большие силы, приказал отряду отходить через болота. Каратели не решились идти в погоню...

Командир отряда М. А. Ершов	Начальник оперативной группы штаба партизанского движения при Военном совете 3-й ударной армии И. Н. Кривошеев

В разгар лета 1942 года, когда шло формирование партизанских бригад и 1-го Калининского партизанского корпуса, которому вскоре предстоял выход в тыл противника, Гаврилова вызвали в деревню Шейно. Батальонный комиссар Кривошеев, выслушав доклад, подвел Алексея Михайловича к карте:

— Вот что, дорогой товарищ, вам предстоит совершить рейд по западным районам Калининской обла­сти. Необходимо провести разведку с тем, чтобы отве­тить на вопрос: каковы возможности там для дейст­вий крупного партизанского соединения? По выпол­нении задания вернетесь в Низы.

— Слушаюсь.

Вместе с отрядом Гаврилова за линию фронта шла группа подрывников Степана Казака и группа партизан-латышей. Миновав деревни Сидоровщина и Гороховье, партизаны ночью перешли железную дорогу Новосокольники — Локня. Первый привал сделали в деревушке Мокрыши Новосокольнического района.

Алексей Михайлович от крестьян узнал, что нака­нуне вечером в соседнюю деревню Новая прибыл от­ряд немцев на велосипедах.

— Засаду хорошо бы подготовить. Ведь наверняка эти велосипедисты нагрянут сюда,— рассматривая карту, высказал предположение комиссар Чернов.

Гаврилов не стал медлить: Вскоре партизаны приготовились к бою. Не прошло и часа, как на дороге показались велосипедисты. Два солдата передового хранения, медленно подъехав к околице, сошли с велосипедов. Здоровенный верзила-солдат открыл калитку первого дома и вошел во двор. Николай Камельских навел на него автомат:

— Хенде хох!

Немец не растерялся и ранил Николая. Стародуб­цев тут же прикончил фашиста. Все это произошло в момент, когда уже основная часть велосипедистов втянулась в деревню. Ждать было нечего: с чердаков домов перекрестным огнем по ним ударили пуле­меты, полетели гранаты. Ни одному солдату не уда­юсь, уйти из западни.

Немцы из соседних гарнизонов, что называется, взбесились. Они решили догнать и уничтожить партизан. Гаврилову часто приходилось делать им засады, вести бой. В Опочецком районе Алексей Михайлович держал совет с командирами.

— Дальше водить противника за нос трудно. У нас дало боеприпасов, а обоз с ранеными все пополняет­ся. Предлагаю вернуться в Низы.

Простившись с товарищами, уходившими к грани­цам Латвии, гавриловцы повернули назад. Уже в Низax, у деревни Сидоровщина, две крестьянки сообщили партизанам, что большой отряд эсэсовцев движется по дороге на соседнюю деревню Гороховье. Алексей Михайлович знал, что там в передовом заслонe находился взвод автоматчиков из истребительного отряда капитана Разумова.

— Вперед, друзья! — скомандовал командир отряда.

Они не пробежали и полпути, как в Гороховье вспыхнула перестрелка, загорелся дом. Гаврилов на ходу приказал начальнику штаба Васильеву:

— Возьмите взвод Фролкина, переправьтесь через

реку Насву, обойдите деревню справа и ворвитесь в Гороховье. Автоматчики, за мной! Остальные на прикрытие.

Под огнем эсэсовцев автоматчики Чайкина прорвались к старой мельнице. Георгий Наставников и Иван Кутанов, забравшись на чердак, открыли плотый огонь из пулеметов по наступающим немцам и заставили их повернуть назад.

Взвод Фролкина, заняв крайние дома деревни, вел неравный бой, который складывался в пользу фашистов. Васильев прислал связного к Гаврилову с просьбой о помощи.

— Вперед! — и командир первым бросился в воду. Партизаны быстро переправились на противоположный берег. Весь мокрый, Алексей Михайлович, осматривая пистолет и гранаты, громко говорил:

— Вперед, поможем своим!

Стремительная атака автоматчиков для эсэсовцев оказалась неожиданной. Чайкинцы с ходу забросали их гранатами, а затем в упор начали расстреливать, тех, кто пытался скрыться. Уже горел не один, а несколько домов. Фашисты чуть было, не воспользовались дымовой завесой, но с западной стороны деревни по ним ударили бойцы отряда Разумова. В атаку поднялся и взвод Фролкина. Каратели оказались в полукольце. Отстреливаясь, они беспорядочно отступали по дороге на Жары. Партизаны и армейцы соеди­нись в центре деревни. Гаврилов, встретившись с Васильевым, пожал ему руку и тут же приказал:

— Ваня, давай со взводом жми кустами и догони недобитых гансов. Чайкинцы вас поддержат.

— Есть!— Начальник штаба махнул рукой Фролкину и побежал из деревни.

Немногим немцам в тот день удалось уйти из-под Гороховья. Между домами и в кустах у дороги валя­юсь более пятидесяти трупов немецких солдат и офи­сов. Среди убитых был и командир батальона СС майор Целлер.

После боя Гаврилов построил бойцов. Партизаны стояли в шеренгах еще в мокрой одежде, вспотевшие, увешанные трофейным оружием. В деревню прибыл командир истребительного отряда Разумов. Обойдя строй, он приложил руку к пилотке и четко произнес:

— За отлично проведенный бой всему личному со­ставу отряда объявляю благодарность!

— Служим Советскому Союзу! — дружно ответи­ли партизаны.

— С вами, друзья, воевать можно.

За этот бой ряд бойцов и командиров были на­граждены орденами и медалями, а капитана Гаври­лова назначили комбригом 7-й партизанской брига­ды. Он со свойственной ему энергией приступил к формированию партизанского соединения.

Я неуверенно открыл дверь. Командир бригады, улыбаясь, шагнул навстречу:

-  Заходи, заходи, гостем будешь.                                   I

Посередине комнаты, у стола, сгрудились командиры отрядов. Они рассматривали карту.

— Что, болят ноги? — спросил комбриг.

— Нормально, товарищ комбриг.

— Я вижу, ты крепкий парень. Попробуй идти впе­реди вместе с разведчиками.

— Охотно.

— Значит, договорились. А сейчас — отдыхать.

Разбудил меня командир отделения разведки Па­вел Пузиков:

— Эй, парень, подъем!

— А далеко еще до Урицкого? — протирая глаза спросил я его.

— Порядком.

Из деревни мы вышли первыми. Я удивился: старшим у разведчиков бригады была Таня Москвина — девушка в военной форме.

Разведчик В. П. Заболотнов	Командир взвода И. С. Кутанов

В Урицкое 7-я партизанская бригада вошла ночью, А утром с друзьями я вышел на улицу. По селу мир­но прогуливались в новой форме бойцы наших регу­лярных войск. В чем дело? Откуда они здесь. Вскоре все выяснилось. Оказывается, для сопровождения партизан в тыл врага по лесам Калининской области выделены отряды регулярных частей старшего лейте­нанта А. С. Кузнецова и лейтенанта А. П. Кудряшова.

Мы сразу же решили завести дружбу с «бывалы­ми». Выбрали двух бойцов помоложе. Парни, о чем- то весело болтая, курили возле амбара.

— С фронта, товарищи? — несколько возвышение спросил я.

Один из них в тон мне ответил:

— С фронта.

— Это здорово! — произнес Игорь Линчевский, наш страстный книголюб, порывистый, открытый па­рень.

— Давайте знакомиться. Владимир Заболотнов,— назвал я себя.

— Леонид Чижов,— ответил высокий боец.

—  Владимир Шевелев,— пожал ему руку мой товарищ.

— Юра Дешевой,— тихо проговорил белокурый крепыш, наш же, калининский.

— Геннадий Мякшин,— ответил второй боец. И без перехода: — Что же это вы, малолетки, всем классом в партизаны подались?

Смотрю, мои ребята вспыхнули, смутились.

— Почему же? Мы уже работали. Я, например, в модельном цехе завода имени Первого мая,— засту­пился я за всех.

К нам подбежал парнишка и схватил меня за шею.

— Юрка! Барабанов! — закричал я.

— Я. Не ожидал?

— Ребята, Юрка — мой друг детства и сосед. Постой, как это ты раньше меня здесь оказался?

— Да так и оказался,— сказал Юра.— Прибавил себе два года. Только и всего...

Целыми днями мы отрабатывали тактику ведения наступательных боев, изучали отечественное и тро­фейное оружие, подрывники осваивали диверсион­ное дело, а разведчики корпели над топографически­ми картами.

В первых числах сентября сорок второго года 7-я партизанская бригада, в которую входили ранее действовавшие в тылу врага самостоятельные отряды Чернова, Петрова, Ершова и вновь сформированный отряд Филина, была окончательно готова к рейду.

В это время из Калинина с группой партийных и со­ветских работников прибыл Николай Васильевич Ва­сильев — комиссар бригады, одновременно назначен­ный обкомом партии первым секретарем подпольного Опочецкого райкома ВКП(б). До ухода в бригаду Васильев работал первым секретарем в Сонковском районе.

В тот же день в Урицкое приехали командир 1-го Калининского партизанского корпуса капитан Василий Васильевич Разумов, комиссар корпуса, ра­ботник Политотдела 3-й ударной армии Алексей Ива­нович Штрахов, начальник штаба корпуса майор Иван Иванович Веселов.

 Командир партизанского корпуса В. В. Разумов (слева) и комиссар корпуса А. И. Штрахов

Разумов. О нем к тому времени уже ходили ле­генды...

Наверное, так уж повелось на Руси, что отец хо­чет видеть сына продолжателем своего дела, своих традиций. Радовался и старший Разумов, что опять жена подарила ему мальчонку.

— Сеятелем будет, хлеборобом, — счастливо потирая руки, гоаорил Василий Семенович.

Но не довелось неунывающему батраку из деревни Алексеевки Курской губернии увидеть сына зажиточным крестьянином, не дожил он до дней, когда крестьяне стали хозяевами собственной судьбы. Погиб где-то в Карпатах в империалистическую. Не сладкое детство было у солдатских сирот. От голодной смерти ребятишек спасла Советская власть.

Детдом... Это совсем маленькое государство смелых и честных, немножко грустных и ласковых людей. Детдом научил его любить и ненавидеть, открыл ему дорогу в жизнь. Но он хочет самостоятельности. И уходит из-под опеки воспитателей в школу ФЗО. Ему, рослому, физически сильному, очень хотелось побыстрее стать к токарному станку. Но, придя в цех, он вдруг так оробел и растерялся, что даже остановился. Неужели он, Василий Разумов, имеющий в кармане удостоверение токаря по металлу, будет тру­диться здесь, на Мытищинском машиностроительном заводе?

— Ты чего встал? Смелее, парень,— подтолкнул Василия в спину молодой рабочий, видно тоже в свое время переживший такие же минуты волнения...

 В поселке в это время осело больше чем полтысячи евреев, беженцев из Литвы, Латвии и Западной Белоруссии. Оккупанты отвели для них семь домов, которые опоясали колючей проволокой. Первое время, пока собирали евреев в гетто, репрессий против них не проводили. В сентябре власти стали выгонять ев­реев на копку картофеля. Наступили холода. Эти измученные, оборванные и изголодавшиеся люди ходили в лес за дровами без охраны. Крестьяне деревни Карзуново выносили им хлеб, молоко, а иногда зазы­вали к себе в дом и кормили горячей пищей. Они предупреждали:

     — Разбегайтесь, пока не поздно.

     Но, обманутые раввинами, евреи оставались в гет­то, ждали какого-то чуда. Двое пожилых евреев шмели огромное влияние на всю колонию. Они при­зывали к смирению, уговаривали терпеливо перено­сить все невзгоды, не поддаваться агитации местного населения.

 Пришла зима. В первый же день нового, 1942 года немцы пьяно разглагольствовали:

— Пора выгнать из вас «русский дух».

 Им запретили выходить из домов. Только в три дня один раз выпускали на десятиминутную прогул­ку по лагерной зоне. А в середине месяца всех согнали в один дом и стали морить голодом, не давали даже воды. Во время прогулки люди хватали руками снег и утоляли жажду. В конце января в два часа дня охрана распахнула ворота лагеря. Десять пьяных эсэсовцев, вооруженных автоматами, и взвод солдат ворвались к евреям и выгнали всех на улицу. Измученные, одетые по-летнему, они построились в колонну, которая тронулась в путь. В полукилометре от Россон, перед песчаными карьерами, фашисты остановили колонну. Они вывели из толпы всех детей прикладами погнали к краю карьера и там расстреляли их из автоматов. Затем наступила очередь женщин и стариков. Поднялись вопли, крики, которые были слышны за несколько километров.

Двое мужчин вырвались из кольца оцепления, метнулись к лесу. Одному из них, по фамилии Хитров удалось скрыться в кустарнике. А другой, обессилев упал. Его пристрелили.

Под вечер в Карзуново из гарнизона прибежал литовец, служивший у оккупантов:

— Немцы предупреждают: кто укроет евреев - смерть на месте.

— Кого же укрывать? Они все расстреляны,— зло говорили крестьяне.

Когда совсем стемнело, деревню внезапно окружили немцы. Они никого не трогали, чего-то выжидали. В деревню со стороны карьеров вошла девушка еврейка лет восемнадцати. Ран у нее не было. В момент расстрела, видимо, потеряла сознание и упала  вместе с убитыми. Когда все стихло, она выбралась из-под трупов. Девушка плакала. Крестьянки накинули на нее полушубок и попытались укрыть, но солдаты схватили ее. Такая же участь постигла еще троих раненых евреев. Их увезли в Россоны и на другой день расстреляли у тех же ям. Оккупанты оставили в живых только парня по фамилии Карпович. Он приполз раненым в поселок. Его мать — портниха, шила офицерам комендатуры одежду. Она плакала, ползала по полу и упросила коменданта гарнизона сохранить жизнь сыну. Немцы положили его в больницу, вылечили, а в начале марта расстреляли вместе с матерью.

Зверское уничтожение невинных людей вызвала у местного населения еще большую ненависть к оккупантам. Многие жители Россон и района всячески. уклонялись от выполнения грозных приказов новых властей. Росли ряды народных мстителей. Весной 1942 года в районе развернули активные боевые дей­ствия несколько местных партизанских отрядов.

После похорон погибших от рук фашистов жителей поселка состоялся многолюдный митинг. Командир белорусской партизанской бригады имени Сталина Р. А. Охотин, поздравив партизан с победой, а жителей с освобождением, сказал:

— Еще вчера здесь творила свои черные дела фашистская комендатура. Сегодня назначен наш, партизанский комендант Россон Николай Мартынов. Eго комендатура будет работать по законам Советской власти.

Люди на эти слова ответили радостным «ура».

До поздней ночи не смолкали в поселке песни, смех. Впервые за многие месяцы оккупации народ свободно вздохнул. Людям вернули право жить открыто, право чувствовать себя хозяевами своей судьбы. Белорусские парни настойчиво требовали у командиров, и комиссаров первого партизанского корпуса зачислить их в отряды. Желающих воевать оказалось много. Понимая состояние молодежи, Штрахов вызвал к себе М. А. Лебедева и С. В. Гребенкина.

— Слушайте меня внимательно,— оторвавшись о составления донесения, сказал Алексей Иванович.- Вы, старший лейтенант Лебедев, назначаетесь командиром 10-й Калининской партизанской бригады, а вы, младший лейтенант Гребенкин,— командиром 11-й бригады.— Он помолчал.— Вижу ваше удивление. Да, бригад пока нет. Выезжайте в деревни района и организуйте из местного населения бригады.

Создание новых бригад прошло быстро. Личный состав подобрался в основном из молодежи, не имеющей оружия. Поэтому 10-я (400 человек) и 11-я бригады (120 человек) ушли в советский тыл на вооружение.

Оккупанты многие месяцы пытались раздуть вражду между белоруссами, русскими и латышами. Но наша дружба в то трудное время еще больше окрепла.

Партизан Игорь Линчевский	Подрывник Г. М. Зайцев

Корпус перебазировался в Артемовку, Морозово и  другие деревни, расположенные на южном берег озера Язно Невельского района. Здесь у озера, которое растянулось с востока на запад на семнадцать километров, два полка противника предприняли попытку прижать корпус к воде и разбить его. Разведчики вовремя обнаружили фашистов. В бой были введены 2, 3, 4, 8-я бригады и отряд Мартынова. Фашисты двинулись со всех сторон. Даже на лодках с проти­воположного берега. По тревоге отряд бойцов старшего лейтенанта Кузнецова залег в кустах на берегу. Бойцы заметно нервничали, но, когда до лодок осталось метров сто, ударили по ним из пулеметов и авто­матов. После нескольких неудачных атак с озера каратели повернули «транспорт» назад.

Через час фашисты на нескольких лодках, чуть левее партизанской засады, снова попытались выса­дить десант. На этот раз им не удалось даже отступить. Их потопили вместе с лодками.

Проводя разведку боем, каратели атаковали партизанские силы с флангов. Расчет прежний: столкнуть русских в озеро. Но фашисты не взяли во внимание, но против них будут стоять насмерть отряды В. С. Кар­довского, А. И. Логунова, Г. П. Ахременкова, В. П. Карпенкова, 4-й партизанской бригады, три от­ряда 2-й бригады и диверсионный отряд И. А. Марты­нова. Открыв сильный артиллерийский обстрел деревень, расположенных поблизости от позиций парти­зан и правого берега, где стоял паром, немцы начали претворять в жизнь свой план. В деревнях Уставны и  Морозово загорелись дома. В эти минуты к майору Веселову, который руководил обороной у реки Язницы, подошла группа подрывников Степана Казака.

— Видишь паром у того берега,— как-то не по военному обратился к Казаку Иван Иванович.— Надо взорвать. Пусть фашисты, если захотят, переправля­ются сюда вплавь.

— Ясно, товарищ начальник штаба корпуса! — ответил подрывник.— Зайцев, за мной!

Быстро связав тротиловые шашки в два фугаса и прихватив противотанковые гранаты, друзья пере­бежками спустились к реке.

Генка Зайцев, восемнадцатилетний парень из Ка­шина, был переброшен в тыл врага по направлению ЦК ВЛКСМ в феврале 1942 года. Он закончил спец­школу оперативного учебного центра Западного фрон­та и крепко сдружился со Степаном Степановичем Казаком. Этот мужественный, спокойный, высокого роста тридцатилетний белорус многое испытал в жизни. Коммунист, несколько лет вел сложную борьбу с панами, а затем с фашистами в польском подполье. Когда в Западную Белоруссию вступили наши части и народ провозгласил Советскую власть, он вернула на родину. Но недолгим был у Степана мирный труд Гитлеровские полчища захватили земли Западной Белоруссии. Вновь пришлось вступить в борьбу. Taк Казак оказался в московской спецшколе вместе с калининскими комсомольцами. После окончания курса его назначили командиром группы подрывников и направили в Локнянский район. В группе Казака кроме Геннадия Зайцева были и другие, не менее смелые ребята — Владимир Петрушенко, Василий Паршенок. За короткий срок подрывники на железнодорожной магистрали «махнули» под откос четыре вражеских эшелона, уничтожили много вооружения техники и более двухсот гитлеровцев. За эти боевые подвиги всем подрывникам были вручены правительственные награды — медаль «За отвагу».

Бойцы отряда Чернова, окопавшись на высотах среди редкого сосняка, внимательно следили за доро­гой. Как и предполагал Гаврилов, немцы действитель­но выбрали этот путь. Вначале появились три всад­ника на рослых конях. Метрах в трехстах за ними следовали основные силы. Как только колонна втя­нулась в открытую ложбину, по противнику ударили Пулеметные расчеты партизан, полетели гранаты. Вопли и стоны гитлеровцев огласили местность. Но к немцам вскоре подошло подкрепление из деревни Воробьи-Вторые и сразу же попыталось окружить и уни­чтожить черновцев. Бой разрастался. А тут еще, тя­жело дыша, прибежал боец Владимир Ульянов.

 — Товарищ комбриг (Гаврилов принимал участие в засаде), батальон немцев свернул с воробьевского проселка, и солдаты по ручью пробиваются к озеру.

— Петров, разверни отряд вдоль проселка от Во­робьев, прикрой наш левый фланг, не дай немцам вы­рваться на шоссе, а я с Черновцами встречу их у мель­ницы.

— Есть! — ответил Алексей Степанович и повел людей отряда по склону балки.

— Чернов, оставьте тут нескольких ребят для при­крытия, а остальные за мной! — свертывая карту, рас­порядился Гаврилов.

 В том месте, где впадал ручей в озеро Язно, стояла когда-то водяная мельница. Сейчас от нее остался один полуразрушенный сарай. Сюда и торопились ка­ратели, чтобы занять выгодную позицию и отрезать Черновцам путь к основным силам. Здесь Гаврилов и встретился с ними. Эсэсовцы, развернувшись полу­кольцом и стреляя на ходу из автоматов, пошли на партизан. В кустах у сарая завязалась рукопашная схватка. Остервенело дрались партизаны взводов Андрея Чайкина, Владимира Филатова и Василия Фролкина, вышневолоцкие добровольцы Владимир Александров, Юрий Яремко, Николай Сухинин, Мир Данилюк, Василий Куличков, Виктор Иванов во главе со своим политруком Валентиной Борисовой. Вначале казалось, вот-вот дрогнут, побегут фашисты, но к ним словно пришло второе дыхание они начали теснить  наших. Видя, что бой принимает не тот оборот, начальник штаба отряда Иван Васильев подбросил подкрепление.

— Держись, сейчас поможем! -  петляя между деревьями, кричал Иван Кутанов.

Георгий Наставников, Николай Камельских, ведя на ходу огонь из ручных пулеметов, заставили отступить карателей, наседавших на вышневолочан. Вокруг все грохотало. Бой вновь разрастался. Гаврилов, увидев, что есть возможность покончить с отрядом немцев, послал связного к Петрову с приказом перейти в атаку.

На помощь Черновцам Разумов и направил свой резерв — отряды Кузнецова и Кудряшова, которые атаковали карателей с фланга, В суматохе боя фашисты проглядели, как комиссар отряда Блоков с группой партизан, обойдя противника со стороны деревни Клиновое, напал на них. Оказавшись зажатыми со всех сторон, противник дрогнул, заметался, но продолжал сопротивляться. В это время над лесом взлетели три зеленые ракеты: в атаку перешел отряд Петрова. Бой переломился в пользу партизан. Гаврилов во время атаки в лесу лично из пистолета убил трех карателей. Комбриг, добежав до полуразрушенного сарая, из-за которого Иван Баикин вел минометный обстрел, крикнул:

— Стой! Уменьши угол наклона, а то своих накроешь.— И, не утерпев, добавил: — Дай-ка я сам. — И Гаврилов послал одну за другой две мины.

— Товарищ комбриг, вам же неудобно с левой руки.             

— Ишь ты, засек, что я левша,— улыбнулся капитан.             

Гаврилов был действительно левша, но делал все быстро и сноровисто

Бой стих. Бойцы насчитали более ста двадцати трупов эсэсовцев, разбросанных среди кустов. Победа была значительной.

На опушке леса, у рослых берез, откуда хорошо виднелась сожженная деревня Клиновое, Гаврилов сидел на корневище дерева. Рядом отдыхали партизаны из отрядов Чернова и Петрова. Бойцы и командиры были еще возбуждены, Гаврилов смеялся, шутил, рассказывал, кто и как из партизан бегает, ка_кой походкой ходит в бою, как дерется.

 Подъехали Разумов и Штрахов. Спрыгнув с коня, командир корпуса направился к бойцам. Гаврилов встал, поправил гимнастерку и пошел навстречу для доклада, но Разумов схватил его в свои сильные объя­тия и восхищенно заговорил:

— Молодцы! Дали жару. В честь этой победы отныне ваша бригада будет именоваться ударной, в честь 3-й ударной армии, которую здесь мы и пред­ставляем.

Поляна огласилась дружным «ура». Вверх поле­тели кепки, пилотки, фуражки. Разумов и Штрахов крепко пожали руку капитану, который стоял в окру­жении партизан, взволнованный и радостный.

 — Вот так и действуйте впредь! Карателям дорого обошлась их вылазка. Только за двое суток у озера они потеряли более трехсот солдат и офицеров,— ска­зал командир корпуса и, сделав паузу, добавил: — Теперь давай решать другие дела.

В стороне под охраной партизан стояли пленные немцы.

 — Рус зольдаты, комрады, гут гут! — испуганно бормотали пленные.

 — Наши офицеры знали, где располагались парти­заны, и численность их отрядов знали,— отвечая на вопросы Разумова, говорил пленный гауптман.— Но мы не могли понять, откуда у вас брались силы для внезапных ударов.

Группа партизан перед выходом на боевое задание

 В волостном центре Плоскошь Ольга упросила шофера-немца подвезти ее до станции Локня.

 Проехали несколько часов. Клонило ко сну. И вдруг ее словно окатили холодной водой. Из-за поворота показалась большая колонна военнопленных — наших бойцов и командиров. Сердце сжалось: больше тысячи оборванных, измученных и обросших людей медленно шли, глядя себе под ноги. Колонну сопровождали гит­леровские солдаты с овчарками.

 Шофер, повернувшись к Ольге, коверкая русские слова, сказал:

— У меня на родине не все одобряют эту войну. Гитлер добра не принесет.

Ольга молчала.

На станции Локня девушка вышла из кабины, вскинула котомку на плечи и проселком зашагала вперед... На вторые сутки она добралась до Опочки.

В городе в первый же день ей не повезло: задер­гали полицейские, но через сутки выпустили. Началь­ник полицейского участка Дмитриев, хмурый сутулый мужик родом из Лиственки, отпуская Ольгу, спросил:

— Жить-то есть где?

— Пока нет.

 — Михайлова, шла бы ты тогда ко мне на квартиру. Семья у меня небольшая: тихо, спокойно.

— Шутите, гражданин начальник?

— Вот глупая!

 Девушка насторожилась. Откуда у полицейского такая доброта?.. Все оказалось просто: Вера Шахнова, давняя знакомая Ольги и Дмитриева, видела, когда задержали Михайлову. Она-то и упросила его побыстрее освободить Ольгу и привести ее к ним в дом.

— Так надо,— строго сказал Дмитриев.— Тебя ждет моя соседка.

Родня Веры служила в полиции, а муж работал у немцев директором кожевенного завода, но сама Шахнова яростно ненавидела гитлеровцев.

 Освоившись с новой обстановкой, Михайлова стала искать подпольщиков. Но коммунистов Петрова и Ле­бедева в городе не было: Петрова, по доносу предателя, расстреляли гитлеровцы, Лебедев ушел за линию фронта. Отчаявшись, девушка как-то зашла в дом хорошего знакомого по довоенной работе Петра Ивановича Иванова. За чашкой чая Петр Иванович сказал Ольге о положении в городе и районе зверствах гитлеровцев.

— Вы где-нибудь работаете, Петр Иванович?

— Да, Оленька. Ты же знаешь, что в прошлую войну я три года в плену был, владею немецким языком. Поэтому новые власти часто вызывают в комендатуру. Офицеры в дом заходят. Кажется, пользуюсь доверием. Они при мне такое говорят! Посмотри сюда,— Петр Иванович приподнял сиденье у стула Достал оттуда бумаги и протянул их Ольге.

Это были очень важные сведения о передвижениях немецких войск в районе, номера частей и дивизий и шифрованные наименования, численность отдельных гарнизонов.

Михайлова, задержав свой взгляд на одном листе волнуясь, прочла: «В Опочку на переформирования прибыли сегодня 2-7 офицеров и 65 солдат 152-й  пехотной дивизии, потрепанной в боях под городом Калинин...»

Иванов, улыбнувшись, сказал:

— Вот валяются без толку, не знаю, как своим передать.

— Петр Иванович, за эти бумаги новые власти вешают.

— Знаю, знаю.— И вдруг без перехода: — Возьми, передай кому надо.

— Но...

— Оля, не старайся меня обмануть. Я нутром чувствую, почему ты оказалась здесь. А меня не бойся. Я все тот же. И еще больше люблю свою землю.

— Спасибо, Петр Иванович!

— Вот и хорошо.

Добытые сведения требовалось срочно передать на большую землю, а связной еще не появлялся. Это очень беспокоило Ольгу. В феврале она ушла в Листванкку, может быть, он в деревню придет?

Через четыре дня, припрятав все собранные сведения в родительском доме, девушка вернулась в Опочку.

Что делать дальше? Как быть? Со своими сомнениями  Ольга отправилась к Петру Ивановичу.

В доме Ивановых кто-то играл на губной гармошке. Постучала. Вышел Петр Иванович. Он был чуточку навеселе.

— Оленька, ты уж извини старика. У меня сегод­ня вроде праздника. Да ты проходи. Только не пугай­ся. Он хороший человек.

 В комнате за накрытым столом сидели хозяйка до­ма и немецкий солдат. При появлении Ольги он вско­чил из-за стола и сделал красивый приглашающий жест. И вдруг заулыбался:

— Да это же моя попутчица! — И он затряс руку Ольге.— Давайте знакомиться: Курт.

— Ольга.

     — Да вы уже, оказывается, знаете друг друга? — удивился Петр Иванович, входя в комнату.— За это надо выпить. Прошу к столу.

Любовь Андреевна принесла чистый прибор для Михайловой.

     — За хороших друзей! — сказал Курт.

Беседа оживилась.

— Курт, а вы все шофером работаете? — спросила Ольга.

— Да, шофером при здешнем штабе оккупацион­ных войск.— Он помолчал.— Я всегда знал свое место в этой войне. Давно бы ушел к партизанам, да Петр Иванович не отпускает.

— Да и я думаю, что пока вам все-таки следует работать шофером,— подхватила Ольга.

     — Я буду там, где скажете вы,— серьезно ответил Курт.

...И снова Лиственка. И снова нет связного. Ольга собралась в город, но в это время к ним в дом зашла соседка.

     — Ты ничего не слышала? — спросила она Ольгину мать.

 — А что?

 — Мой меньшой прибежал с улицы и говорит, что в наш лес с самолета сброшены парашютисты. Наши парашютисты!

Ольга сделала вид, что не обращает внимания на Разговор двух женщин. Но быстро оделась и вышла.

На улице играли мальчишки. Она отыскала Витьку сына соседки.

— Это правда, что ты видел парашютистов?

— Правда, тетя Оля, правда. Наши!

—А меня ты мог бы к ним провести?

— Могу!

— Но чтобы об этом никто не знал.

— Хорошо...

Вот уже несколько дней тринадцать человек, оде­тых в поношенные телогрейки, в кирзовых сапогах, шагали по бездорожью, топкими болотами, в опасной прифронтовой зоне. Немолодые, давно не бритые, они выглядели лесорубами. Но эти вооруженные канадски­ми винтовками и чехословацкими пулеметами люди не имели никакого отношения к лесоповалу. Они про­бирались в западные районы Калининской области для организации подпольных групп, партизанских от рядов. Они несли народу правду о войне, о новых по­рядках, насаждавшихся гитлеровцами.

Как только старший группы Тимофеев объявил о привале, люди упали на землю и тут же забылись в тяжелом сне. Но отдохнуть не пришлось: часовой подал сигнал опасности. Оказалось, двигались воору­женные в штатском.

— Рыбаков, выдвинись с пулеметом и выясни— кто такие,— приказал Тимофеев.

Василий, пригибаясь, добежал до большого куста волчьих ягод и приготовился к бою. Подпустив к себе шагов на сто мужчин, скомандовал:

— Один ко мне, остальным остаться на месте.

Люди мгновенно залегли, послышалось щелканье затворами. Рыбаков понял: медлить нельзя, еще ми­нута — и вспыхнет перестрелка, тогда поди разбе­рись — свои они или чужие. Он встал во весь рост и вышел из-за куста:

— Мы — партизаны! Прошу одного ко мне на пе­реговоры.

С земли поднялся мужчина с маузером и пошел навстречу Рыбакову. Он был невысокого роста, лицо худощавое, скуластое, глаза прямо и проницательно смотрели на Василия. Вместо приветствия мужчина насмешливо сказал:

— Если разговаривать, то оружие лучше держать в чехлах,— и первым вставил маузер в деревянную ко­лодку.

— Согласен,— закидывая за плечо ручной пулемет, ответил Василий.

Так состоялось знакомство Рыбакова с первым се­кретарем Себежского райкома партии Федосом Алексеевичем Кривоносовым. С ним он позже пройдет не­легкие партизанские дороги.

Разведчица О. А. Михайлова	Командир отряда В. Ф. Рыбаков

Федос Алексеевич в составе небольшого отряда, в котором были А. С. Кулеш, В. И. Марго, В. Е. Петров, Н. Н. Никифоров, В. Я. Виноградов — актив партий­но-советских организаций Себежа, уходил в советский тыл. Их отряд более двух месяцев трепал нервы нем­цам в Себежском районе. Эти люди совершали дивер­сии на дорогах, проводили политическую работу сре­ди населения, создали сеть подпольщиков. Но и сами понесли потери. Оккупанты укреплялись, в гарнизоны прибывало пополнение, в селах насаждалась полиция. Каратели вот-вот могли расправиться с горсткой не покоренных. Поэтому решено было выйти за линию фронта, создать сильный боевой кулак и только после этого вернуться в родные места.

Внезапная встреча взволновала обе стороны. Себежане давно ничего не знали о Большой земле. Каждое слово о положении на фронтах и в тылу выслуши­валось с глубоким интересом. Они просили еще и еще рассказать о беседе Ивана Павловича Бойцова, перво­го секретаря Калининского обкома партии, о его на­казах будущим партизанам, которые он сделал перед заброской группы в тыл противника. В свою очередь себежане с болью говорили о тяжелой обстановке в западных районах области. После скромного братско­го обеда, когда пора было расходиться, Федос Алек­сеевич попросил всех выслушать его.

— Нам пришлось испытать много горьких минут. И то, что мы решили выйти в советский тыл,— верное решение. Но сейчас, когда я встретил калининцев, идущих в наши края, я присоединяюсь к ним. Не оби­жайтесь, друзья. Давайте расставаться,— и Кривоносов обнял каждого из своей группы.

Теперь впереди калининцев вместе с Рыбаковым шагал и Кривоносов. Он уверенно вел их дорогами, которые исколесил сам. На четвертые сутки пути в пяти километрах от деревни Речки Тимофеев остано­вил в глухом лесном массиве своих товарищей на от­дых. Той же ночью командир группы и Кривоносов по­бывали в деревушке Курилово. Крестьяне встретили их приветливо, рассказали, что делается в округе, на­кормили и дали с собой продуктов.

Утром четырнадцать коммунистов после небольшо­го совета решили, что основная часть группы останет­ся здесь оборудовать землянки, а Кривоносов и Ры­баков двинутся по Идрицкому и Себежскому районам для установления связи с подпольем. На базу они дол­жны были вернуться не позднее 18 октября 1941 года. Василий был вооружен двадцатипятизарядным чехо­словацким пулеметом, захватил еще маузер и три гра­наты. Кривонос к маузеру добавил три гранаты. Кро­ме того, они взяли с собой восьмикилограммовый заряд тротила. Темным вечером следующего дня вошли в деревню Жуки Прихабского сельского Совета Себежского района. Постучались в дверь дома деда Ефима, которого хорошо знал Кривоносов. Ефим Яковлевич Макаренко, узнав по голосу Федоса Алексеевича, впу­стил гостей и радостно, но негромко зачастил:

— О, сам секретарь наших большевиков пожало­вал. Я всегда говорил, что Россию никто не одолеет.

— Дед Ефим в своем амплуа. Значит, все хоро­шо!— обнимая хозяина, говорил Кривоносов.

— А это кто будет? Что-то не узнаю,— указывая на Рыбакова, спросил Ефим Яковлевич.

— Раз со мной, значит, наш.

— Да я и не сомневаюсь. А теперь прошу к столу.

— Подкрепиться не откажемся,— улыбнулся Ры­жков и поставил в угол свой пулемет.

За ужином дед поведал гостям о том, как живет­ся при оккупантах. Они хотя и лютуют, но им не сло­жить советских людей.

— Но, видно, немец у нас собирается не только зимовать,— подытожил Ефим Яковлевич.— Поэтому мой дом в любое время дня и ночи для вас открыт, и меня самого запишите в свои помощники.

— Спасибо, не раз еще придем сюда,— прощаясь со стариком, растроганно говорил Рыбаков.

В следующие ночи они побывали в деревнях Прихабы, Афанасьева Слобода, Ямищи, встречались с крестьянами Иваном Петровичем Петровым, Иваном Кузьмичом Пановым, с учителем Сергеенко, с которы­ми о многом договорились. Вечером 16 октября Кривоносов и Рыбаков в районе Заситинского сельсовета вышли к железной дороге Москва — Рига. Они ока­зались у большой арки из белого камня. Здесь когда- то проходила граница с Латвией. На верху арки все привыкли видеть герб СССР.

— Интересно, сняли немцы герб? — скорее себя спросил Федос Алексеевич.

— Слушай, а ведь ты подсказал мне идею.

— Выкладывай.

— А что, если именно здесь похоронить эшелон. В этом есть определенный смысл.

— Все-таки ты молодчина! Конечно, я «за».

Метрах в трехстах от арки Рыбаков плоским штыком от немецкой винтовки — подарок деда Ефима стал подкапывать щебень под шпалой для заряда. Ва­силий Филиппович волновался. На курсах перед уходом в тыл врага за установку заряда на железке ему поставили пятерку. Но то на курсах. А сейчас была ночь, и в помещениях, расположенных у арки, размещалась охрана немцев. Рыбаков торопился.

— Не горячись,— как бы чувствуя состояние товарища, шепнул Кривоносов.— Я рядом, делай все как следует.

Весь в поту, Василий наконец выпрямился:

— Уходим.

До рассвета они лежали в кустах, в полукилометре от заряда. Когда ветер подхватил сухие скрученные листья и зашумел в верхушках деревьев, медленно выплыло солнышко. И они тут же увидели герб. Его еще не сорвали, но он был постеган автоматными очередями.

— Ничего, поставим новый,— шепнул Рыбаков.

— Слышишь, — прервал его Кривоносов,— кажется, идет.

Да, теперь и Василий различал сквозь шорохи утра, как где-то далеко пыхтел паровоз. Со стороны Латвии шел состав. Вскоре послышался гудок паровоза а потом показался и поезд. С шумом он влетел в проем арки. И тут через несколько секунд произошел взрыв. Паровоз, охваченный паром, вздыбился. А потом с грохотом и скрежетом стал увлекать за собой вагоны.

— Красиво,— только и сказал Василий.

Разбросанная по пологому склону деревня Пыжи­ки жила тревожными днями. В последних числах ок­тября 1941 года к крайней избе подошел мужчина в поношенном полушубке, в старых яловых сапогах, ви­давших виды. Он был плечист, выше среднего роста, с мягкими чертами лица и улыбчивыми проницатель­ными глазами. Увидев, что дверь не заперта, вошел в избу.

— Мир дому вашему,— поздоровался он.— Не надо ли подремонтировать какую обувь? Будете кормить, другой платы не возьму.

— Сапожник-то настоящий? Или по нужде? — спро­сил хозяин дома Федор Лаптев.

— Солдат я,— представился пришелец.— Был ранен. Вот теперь и скитаюсь до лучших времен. А ка­кой сапожник, сами определите, когда работу вы­полню.

— Ну коли так, располагайся у нас. Я стар и болею часто. Будешь мне помогать. Но знай: у меня сын воюет на фронте за Советскую власть.

Гость оказался мастером на все руки. Хозяин сра­зу полюбил его за трудолюбие, веселый нрав и общительность, Молва о Григорьевиче — так звали сапожника — быстро облетела деревню. Соседи наперебой приглашали его к себе. А вскоре стали приходить люди из других деревень, приносили обувь в ремонт, как в мастерскую.

По вечерам в дом Лаптева часто собирались одно сельчане, чтобы послушать рассказы «сапожника» с том, как наши части сражались с немцами, как выхо­дили из окружения. Почти из каждой семьи кто-то ушел воевать, всем хотелось узнать, скоро ли наши войска разгромят врага и возвратятся домой сыновья мужья.

— Немцы большие мастера брехать, — успокаивал их Григорьевич.— Им Россию никогда не покорить.

После одной из таких встреч молодой парень Мартын Валасс сказал «сапожнику»:

— Григорьевич, вы же многих людей не знаете, так открыто высказываетесь против оккупантов... Ведь сегодня тут, на «сходке», был сам староста деревни Пимон Прокофьев. Как бы чего плохого не получи­лось!

— За откровенное предупреждение спасибо,— улыбнулся Григорьевич.— Мне приятно, что я о тебе правильно думаю.

— А чего вы обо мне думаете?

— И не только думаю, но и знаю многое. И о тебе, и о твоих товарищах — Иване Семенове, Андрее Фе­дотове, Иване Михайлове, Леонтии Деменкове, Иване Смирнове. Вы все — комсомольцы, уже сумели раз­добыть оружие и хотите испробовать его на деле.

— Не правда это! — выкрикнул Мартын.

— Правда. Только пусть пока руки не чешутся,— предупредил его Григорьевич.— Без моей команды ни­чего не предпринимать. Оружие скоро пригодится. А что касается Пимона Прокофьева — он здесь ос­танется старостой. Так надо.

Григорьевич — а это был Василий Филиппович Ры­баков — знал, что нелегкие обязанности старосты Пимон выполнял по заданию первого секретаря Себежского райкома партии.

Прошел месяц. От Григорьевича — никаких распо­ряжений. Мартын Валасс уже начал волноваться: «Не­ужели обо мне забыли?» Друзья одолевали его вопро­сами, а он не мог толком ничего разъяснить. И вдруг Григорьевич неожиданно сам явился к ним в дом.

— Антонович,— обратился он к старому Валассу, отцу Мартына,— пришел вот выполнить вашу прось­бу — обувку подремонтировать.

— Значит, не забыли и нас. Спасибо,— приветст­вовал его хозяин.

На другой день Григорьевич, подозвав к себе сы­на Валасса, тихо сказал:

— Вот, Мартын Мартынович,— так он стал назы­вать полушутя-полусерьезно младшего Валасса,— на­стала пора действовать. Сходи сегодня в деревню Анискино к Федору Миронову и передай ему письмо.

Мартын кивнул головой, быстро собрался сходить «в лес за сушняком». На второй день к вечеру в дом пришел бывший председатель Краснооктябрьского сельсовета соседнего, Опочецкого района Миронов.

В тот же день Мартын получил новое задание — сходить с запиской в котковскую школу к учителю Григорию Федорову. К обеду следующего дня Федоров под предлогом отремонтировать детям: обувь то же побывал у Григорьевича. Такие визиты посетителей в дом к Валассам продолжались ежедневно, пока у них сапожничал Григорьевич. А в один из дней побывал и Пимон Прокофьев.

После этого неожиданного визита старосты Рыбаков собрался уходить в другую деревню.

— Оставайся, — принялся было упрашивать его старый Валасс. — Неважно, что у нас работа по сапожным делам кончилась, другие принесут. А главное — здесь безопасно.

— Спасибо, Антонович,— поблагодарил тот Валасса, — но не могу, мне в других местах побывать надо. А сыну есть поручение. Пусть он проводит меня.

В лесу Рыбаков сказал Мартыну:

— Вот что, друг, то оружие, что вы собрали, необходимо привести в порядок, надежно спрятать и ждать команды. И еще: всегда оказывайте помощь Пимону Прокофьеву.

Рыбаков пускал крепкие корни в Прихабском сельском Совете Себежского района. Не имея связи Большой землей, Василий Филиппович с нетерпением ждал встречи с Кривоносовым. Такая встреча состоялась в деревне Ямищи у Ивана Панова, в доме которого они останавливались раньше.

— Ох, ты уже по-опочецки цокаешь! — схватил  в  крепкие объятия Василия Филипповича секретарь райкома партии.

Оценив обстановку в Себежском, Идрицком и Опочецком районах, друзья приняли решение о тактике действий. Бойцов, входивших в партизанские группы, пока в лес не выводить. Было очень трудно с их размещением, питанием и особенно с маскировкой лагеря. Поэтому люди, которым пока не угрожала опасность, должны оставаться в деревнях, в своих семьях На проведение боевых операций будут собираться по специальным сигналам в заданном месте.

Кривоносов продолжал формировать подполье, составлял списки мужчин призывного возраста, оставшихся в деревнях, чтобы отправить их за линию фронта, а Рыбаков, ставший командиром отряда, приступил к боевым действиям. Силами двух взводов его партизаны разрушили связь и сожгли четыре моста на большаках Себеж— Опочка и Себеж — Идрица.

Здание школы в Коткове немцы переоборудовали под маслосырозавод. Сюда по их грозным приказам население сдавало молоко, яйца и другие продукты для гитлеровской армии. После уничтожения мостов движение вражеского транспорта на большаках вре­менно прекратилось. В бывшей школе скопилось боль­шое количество продуктов. Об этом сообщила учитель­ница Екатерина Ивановна Озелевская. Партизаны внезапно ворвались на территорию маслосырозавода, перебили охрану, большую часть продуктов роздали населению, а остальное забрали с собой. Оборудование разбили.

 С этих эпизодов начинается боевой путь партизан­ского отряда Рыбакова, о котором вскоре со злобой заговорят немцы. Люди отряда сжигали мосты, минировали шоссейные дороги, громили волостные управы, уничтожали сенопункты, маслосырозаводы, средства связи... Гитлеровцы никак не могли напасть на след «сапожника» Григорьевича и Кривоносова и обещали за их головы по двадцать пять тысяч марок.

Рыбаков почти ежедневно переходил из деревни в деревню, менял места ночлега. Чаще всего он останавливался в деревне Волкованово в семье Деменковых. Однажды, когда после ночлега Василий Филиппо­вич и хозяин дома Алексей ушли в лес на встречу с то­варищами, из Себежа нагрянули фашисты. Обыскав дом Деменковых, они арестовали Ефросинью, жену Алексея, и увезли ее в город. На допросах они жесто­ко пытали женщину. Она умерла, но не проронила ни слова. За связь с партизанами гитлеровцы схватили и после пыток расстреляли мельника Дмитрия Ильи­ча Калину и его жену.

Большую помощь отряду Рыбакова оказывал Пи­мон Прокофьев. Как староста, он «усердно» выпол­нял приказы оккупантов. Из-за этого усердия от кол­хозников артели «Сила». немцы не получили ни одной пары валенок, ни килограмма зерна и других продук­тов. Пимон заранее договаривался с Григорьевичем, когда лучше повезти из их деревни «оброк» в Себеж, в каком лесу и как устроить «нападение» на обоз. Весь «оброк» попадал партизанам, а староста Прокофьев, весь потный, в простреленном пулями полушубке, бе­жал в Себеж и жаловался немцам, что его обоз раз­громили партизаны. Так продолжалось до тех пор пока оккупанты не раскусили старосту. Но он, преду­прежденный верными людьми, сумел вовремя уйти в Рыбакову в отряд и храбро сражался в нем до соеди­нения партизан с частями Красной Армии.

Однажды осенью 1942 года был объявлен общий сбор отряда. Все партизаны в полной боевой форме собрались днем впервые. Рыбаков и Кривоносов встре­чали своих товарищей радостными улыбками, здоро­вались с каждым за руку. Построив отряд, Рыбаков сказал:

— Товарищи, с Большой земли в наш район при­было партизанское соединение. Мы сейчас тронемся в путь, чтобы влиться в одну из его бригад. По дерев­ням будем идти строем. Пусть все видят, кто воюет с оккупантами.

Рыбаков вел своих бойцов к деревне Колошино, в которой находилось волостное правление, работал маслосырозавод. Охрана состояла из пяти полицейских. Старшина волости тоже имел оружие. Партизаны открыто вошли в деревню и окружили дом старшины.

— Стучи,— приказал Рыбаков.

Партизан Лаврешин поднялся на крыльцо и постучал в дверь.

— Кто там?

— Свои, открывайте!

Вошли в дом. Женщина зажгла лампу.

— Где хозяин? — спросил Рыбаков.

— В Опочке,— пугливо ответила хозяйка.

— Неправда, он дома.

Перепуганного старшину вытащили из-под кровати, а винтовку с патронами он уже сам достал из-за печки.

— А теперь, — сказал Рыбаков, обращаясь к жене старшины,— от имени своего мужа оповести всех по­лицейских, чтобы немедля явились сюда в полном во­оружении. Понятно?

Вскоре пятеро полицейских один за другим яви­лись к старшине. По его приказу они ставили в угол винтовки и выкладывали патроны.

— А сейчас соберите всю деревню на сход! — рас­порядился Рыбаков.

Через полчаса жители деревни заполнили волост­ное правление. Командир отряда выступил перед на­селением. Он рассказал о положении на фронтах, о действиях партизан, призвал народ саботировать рас­поряжения оккупационных властей. Затем на глазах у всех были сожжены волостные бумаги. После схода направились к маслосырозаводу. Все, что там нахо­дилось — масло, сметана, соль,— было роздано насе­лению. Оборудование и механизмы сожгли.

На следующий день в деревню Жуки отряд Рыба­кова вошел походной колонной. Все деревенские вы­шли из домов. Партизаны подтянулись.

— Смотрите, это же Григорьевич! Вот так сапож­ник! — восклицали женщины.

Радостной была встреча рыбаковцев с партизана­ми корпуса, с которыми они вместе пойдут на врага.

Готовясь ознаменовать 25-ю годовщину Великого Октября, Разумов разработал план разгрома несколь­ких гарнизонов и коммуникаций противника. Его осу­ществление началось с кицкого и максютинского гар­низонов в Идрицком районе. В одну из темных ночей на станцию Нащокино ворвался отряд В. С. Карговского. Запылали станционные постройки. Партизаны уничтожили гарнизон, вывели из строя путевое хозяй­ство.

8 октября не по-осеннему светило солнце. В Дуб­ровке, что в двадцати километрах от Идрицы, на пе­рекрестке шоссейных дорог Себеж — Опочка и Идрица — Борисенки днем и ночью сновали автомашины. Фашисты жили словно за каменной стеной. Они совсем забыли о партизанах. Им напомнил об этом взвод на­ших автоматчиков, засевший на кладбище: внезапно открыл огонь по школе, где размещались основные си­лы дубровского гарнизона.

Немцы кинулись к кладбищу, ослабив оборону. Партизаны бригады Ф. Т. Бойдина в стремительном броске ворвались в село. Завязался бой. Продвижению вперед мешал огонь пулемета из-за церковной ограды. Бойцы залегли.

Комкор Разумов подполз к одному из наших пулеметчиков:

— Ну-ка, парень, посторонись!

Дуэль с фашистами продолжалась минут пять. Она ничего не дала. Тогда кто-то из наших бойцов подполз к ограде. Но вскоре вскрикнул и затих. Ринулся было второй боец.

— Назад! — сердито приказал капитан.

Вражеский пулемет продолжал работать.

— Вот что, ребята,— сказал Разумов бойцам,— быстренько обойдите с тыла. Пусть они на вас огонь перенесут.

Когда с тыла фашистов заработали пулемет и автомат, Разумов пополз к ограде кладбища. До фашистов осталось метров тридцать. Они заметили капитана, но было поздно: одну за другой он швырнул гранаты... Вскоре гарнизон пал. Бой стих. Часть партизан бросилась помогать жителям спасать дома, которые подожгли полицаи, а другие стали собирать трофеи.

Разумов и комбриг Бойдин, также участвовавший этой операции, зашли в штаб гарнизона. Извлекая из стола бумаги, капитан все поглядывал на телефон.

— Федор,— Разумов кивнул на аппарат,— интересно, с кем он соединен?

— С Идрицей или с Себежем.

— Давай позвоним,— вдруг озорно сказал капитан стал накручивать ручку.

Ответила Идрица.

— Какого черта вы там спите? Скорее окажите помощь! Партизаны сожгли сырозавод и сейчас наступают на село! — закричал в трубку Разумов.

— Кто говорит?

— Командир полицейской роты. Мы ждем от вас помощи.

— Высылаем! Держитесь!

Партизаны погасили пожар и покинули село.

Для встречи «помощи» осталось несколько взводов партизан. Они выбрали возле дороги удобную высотку при въезде в Дубровку и залегли. Вскоре подошла автомашина. Ее сразу же забросали грана­тами.

Вышний Волочек... Небольшой, утопающий в зеле­ни город, располосованный каналами. Через некоторые из них перекинулись мосты. Этот город был чем-то схож с Венецией. В нем Борис Зайцев родился и вы­рос. Отец умер рано, и, как старшему из сыновей, Бо­рису приходилось помогать матери воспитывать своих меньших сестер и братьев. Мать, Матрена Николаевна, работала ткачихой на комбинате. Домой приходила усталая, но сразу же снова бралась за дела... Когда началась война, Борис трудился в ремонтных мастер­ских.

Осенью 1941 года «Венецию» бомбили день и ночь. Борису больно было видеть разбитые набережные, по­лыхающие дома. И он решил уйти в партизаны. Гор­ком комсомола его кандидатуру поддержал.

Разведчик Г. И. Сенин	Партизан Борис Зайцев

В отряде «Смерть фашизму!», в который были включены добровольцы из Вышнего Волочка, Бориса любили за смелость и доброе сердце. А вскоре Борис стал воевать в рядах подрывников.

Весна сорок второго года. Уже сошли снега. Только в сердцах русских людей бушевала метель ненависти. Враг продолжал рваться на восток... Под вечер одного из июньских дней подрывники Николай Бородулин, Борис Зайцев, Николай Шитов, Анатолий Клюбин и Анатолий Чибизов вышли на очередное задание. Это   был их третий совместный выход. Ночью им предстояло взорвать на перегоне Новосокольники — Пустошка эшелон.

— Павлыч, давай сегодня наш заряд поставим,— заглядывая в глаза Бородулину, сказал Борис,— рванет что надо!

Бородулин ничего не ответил.

— А, Павлыч?

— Ладно, на месте будет виднее, а автомат перекинь с груди на спину — легче и удобнее,— ответил Николай и не выдержал, заулыбался.

Уж больно потешный вид у Борьки. Совсем ведь тепло, а он в шапке-ушанке, в какой-то неопределенно­го цвета телогрейке. Маленький, круглый, глаза ка­рие, добрые. Очень на школьника похож.

 Стемнело, когда они добрались до железной доро­ги. Залегли. Вскоре на большой скорости в сторону Пустошки прошел товарняк.

— Вот гады, даже по ночам не унимаются! — зло выругался Шитов.

— Товарищ командир, разрешите мне сегодня под­ложить? — по-доброму канючил Зайцев.

Бородулин с минуту раздумывал.

— Ладно, давай. Только в оба смотри.

Борис быстро выгреб из-под шпалы маслянистый, пропахший мазутом гравий, заложил заряд.

К нему подполз Бородулин:

— Ну что?

— Порядок,— шепотом ответил тот.

— Сам будешь рвать или я?

— Сам, сам, Павлыч!

Отчетливо послышались гудок паровоза и торопли­вые пулеметные очереди: фашисты для профилакти­ки простреливали обочины.

Подрывники скользнули в кусты. Борис, учащенно дыша и вытирая рукавом вспотевший лоб, всматри­вался в темноту. Вот и эшелон. На полном ходу он вы­нырнул из-за поворота и приближался к заряду. Бо­рис потихоньку стал натягивать на себя шпагат. Ка­залось, Зайцев забыл обо всем на свете. И только ко­гда яркое пламя взметнулось в небо, а ударной волной его отбросило назад, он крикнул:

— Это вам, гады, за Волочек!

Это был его первый взрыв. Потом Зайцева прозва­ли в отряде мастером железки. Подрывники уходили в ночь, а позади них все еще рвались вагоны со сна­рядами... За два месяца эти пятеро друзей пустили под откос пять эшелонов противника. Пять эшелонов — это пять паровозов, тридцать два вагона с боеприпа­сами, двадцать четыре платформы с танками и авто­машинами, под обломками которых нашли свою смерть многие вражеские солдаты и офицеры.

Командир отряда Н. П. Бородулин	Шифровальщица Р. И. Крылова

Группа Бородулина прямо-таки издевалась над фа­шистами. Железнодорожный мост, что в полукилометре от разъезда Стримовичи, за короткое время дважды взлетал на воздух.

Скрытно обойдя вражеские заслоны, группа Бородулина залегла в кустах недалеко от склада. Ребят, тщательно изучили местность, поведение часовых штабелей боеприпасов, уложенных полукилометровой прерывистой лентой вдоль полотна железной дороги. На четвертые сутки в полдень, когда меньше всего фашисты ожидали диверсий, Борис прополз на территорию склада. А когда немцы сошлись, как обычно в эти часы, у дальнего штабеля, Зайцев подал сигнал... В трех штабелях склада между ящиками каждый из подрывников заложил заряд.

Рядом находилась дорога. Слышался шум автома­шин. С грохотом прошел поезд. В прифронтовой поло­се было спокойно. Подрывники уже углубились в лес, когда огромной силы взрыв потряс окрестность. Двое суток рвались снаряды. Двое суток немцы не могли подойти к месту бывшего склада. Двое суток не работала железная дорога, выведенная взрывами из строя.

За окном лил дождь. Борис чистил автомат, когда в комнату вбежал Бородулин.

— Борька! — И он обнял парня. — Борька! Позд­равляю. Только что «Аист» принял радиограмму: ты награжден орденом Ленина.

В избу вошел комиссар бригады Николай Васильевич Васильев.

— Поздравляю! Эту весть мы получили из Кали­нинского штаба партизанского движения. Большое событие — его надо бы сегодня же отметить. Но не придется. Вы выходите на задание. Николай Павлович по дороге расскажет. Вернетесь, отметим как следует.

Ребята подхватили Бориса и стали качать его, сем­надцатилетнего.

...Наш позывной «Аист». И рацию мы по-доброму называли «Аист». У каждого это слово вызывало в па­мяти свое: одни вспоминали дом, другие — невест, третьи — маленькие деревеньки с дуплистыми ветла­ми. Прислушайтесь. Наш позывной звучит, как песня, в словах которой — верность долгу, любовь к Родине, И еще рация была для нас мостом. Мостом, перекинутым с оккупированной врагом территории на Большую, свободную землю. Мостом жизни — вот как надо было бы ее назвать. Это по нему шла к нам правда, и пар­тизанам становилось известно все, что происходило на фронтах и в советском тылу, во всем мире.

Николай Бородулин, Анатолий Клюбин, Анатолий Чибизов и Николай Романовский пошли в сторону станции Заворуйка, а Борис со своими товарищами на­правился лесом за деревню Харманово.

Сосновый бор быстро затягивался густыми сумерками. Группа Бородулина вышла к железной дороге первой. И, не медля, установила заряд. Еще не успели партизаны замаскировать мину, как послышался звук приближающегося поезда. Быстро разровняв вырытую землю, они скрылись в лесу.

Подрывники упали на землю в сотне метров от ме­ста крушения состава и выбирались из опасной зоны ползком. Трассирующие пули неслись во всех направлениях. Немцы подняли большую тревогу: ведь был подорван эшелон, в котором следовали эсэсовцы.

Второй группе в эту ночь не удалось подойти к ма­гистрали: дорогу до рассвета контролировали солдаты с овчарками. Но Борис Зайцев и не думал уходить Подрывники из засады видели, как в сторону Себежа проследовал восстановительный поезд. Вскоре возоб­новилось движение эшелонов.

 — Опять, черти, зашевелились, — зло проворчал Наставников.

— Теперь до ночи к железке не подберешься,— за­думчиво сказал Геннадий Турабов.

— Потерпите немного, скоро мы поможем им сде­лать перекур,— покусывая травинку, отозвался Борис

Во второй половине дня заморосил дождь. Промокшие до последней нитки, подрывники ждали удобного момента. Когда охрана скрылась в бункерах, а желез­нодорожное полотно затянуло плотным дождем, Зайцев пополз вперед. Шитов, Турабов и Наставников видели, как их старшой кубарем скатился с насыпи.

— Сматываем! С Идрицы состав идет! — подбегая к ребятам, выкрикнул Зайцев.

Через несколько минут лес наполнился взрывами, треском ломающихся вагонов, скрежетом металла. Сплошная стена дождя мешала бежать ребятам, но они радовались: дождь помог выполнить задание и скрыл их от фашистов. Уходя от дороги, они постепен­но успокаивались. Когда перешли по кладкам речку Чернею, Боря весело сказал:

— Выходит, хлопцы, не зря мокли.

Настроение было приподнятое. Борис стал расска­зывать, как он во время карательной экспедиции нем­цев на Россоны оказался среди группы белорусских партизан из бригады Романова. Каратели беспощадно жгли села и уничтожали жителей. Измученные беспре­рывными боями, голодные, партизаны расположились на короткий отдых неподалеку от сожженной деревни, И тут к ним подошел дед с широкой седой бородой. Он стал просить партизан пойти с ним и рассчитаться с небольшой, по его словам, группой карателей, которые убили в его деревне женщин и детей. Дед, чудом избе­жавший смерти, видел, где фашисты остановились на ночлег.

Изнуренных бойцов командир не мог послать на за­дание. «Кто добровольно пойдет в лагерь оккупантов и рассчитается с ними?» — спросил он.

С земли медленно поднялись трое молодых парти­зан. За ними потянулись остальные.

«Хватит и троих»,— сказал командир.

Собрав у бойцов гранаты, он отдал их доброволь­цам, а деду сказал: «Покажи им, отец, где ночуют гады».

Три смельчака погибли в том бою...

Неожиданно Борис сказал:

— Хотите, я о них вам свои стихи прочитаю?

— Давай.

Стихотворение было длинным, неровным, но Бо­ше читал его с таким жаром, что слова западали в душу.

— Ты это сам сочинил? — спросил Шитов.

Борис кивнул.

— Молодчина! Не ожидал я от тебя таких талан­тов! — воскликнул Николай Шитов.

Борис размечтался вслух:

— Вот разгромим фашистов, пойду учиться дальше...

Впереди показалось шоссе Пустошка — Себеж, его надо было незаметно проскочить. Осмотревшись, подрывники перебежали дорогу. Следующее, менее опасное шоссе, идущее на Рудню, перешли спокойно. В полукилометре от магистрали виднелась небольшая деревушка Толстуха. День клонился к исходу. Решили зайти. Немного понаблюдав за улицей, вошли в Толстуху. Пройдя к колодцу, что в центре деревни, Борис остановился:

— Вот что, парни, найдите-ка лошадь и телегу, быстрее доберемся.

Ребята ушли на другой конец деревни. К колодцу подошла старуха:

— Здравствуй, касатик!

— Здравствуй, бабушка. Тихо у вас здесь?

— Тихо-то тихо,— бабка взялась за журавель.- Нагнись-ка, касатик, незаметно ко мне,— прошептала старуха.

Борис нагнулся.

— Немцев-то день пять нет, а вот староста Михей только что из Идрицы вернулся.

— А где его дом? — также тихо спросил Борис.

— А посчитай, от колодца направо четвертый дом с желтым коньком.

— Спасибо, бабуся.

— Бог тебе в помощь, малец,— и она заспешила  ведром к своей хате.

Борис решил захватить предателя и смело направился к дому. Едва он открыл дверь, прозвучал винтовочный выстрел...

Партизаны бригады выстроились в центре деревни Перед ними стоял стол, на котором были, разложены красные коробочки с орденами и медалями. У стола комбриг Гаврилов, комиссар Васильев и прилетевший ночью представитель штаба Калининского фронта полковник Романов. Комиссар торжественно зачитал выписку из Указа Президиума Верховного Совета СССР о  награждении отличившихся в борьбе с фашистами бойцов и командиров. Первым он назвал Бориса Зай­цева.

— Находится на боевом задании! — громко ответил Николай Бородулин.

В это время к строю подъехала подвода. Остановив лошадь, осунувшийся, без головного убора, Николай Шитов подошел к Гаврилову и доложил:

— Эшелон противника взорван. При выполнении задания от руки предателя погиб Борис Зайцев.

 Комиссар молча взял со стола коробочку с наградой и подал ее полковнику, Романов подошел к телеге...

 Похоронили Зайцева на опушке леса. За гибель друга подрывники поклялись посчитаться врагом. И они сдержали свое слово. Две группы подрывинков вышли на задание — заминировать железную дорогу между Себежем и Идрицей, западнее станции Заворуйка, на том же участке, где подорвал последний эшелон Борис. На другой день старшие групп Николай Шитов и Юрий Дешевой докладывали: приказ выполнен. Под откос пущено два паровоза, пульманы с продовольствием и два вагона с фашистскими вояками.

К концу 1942 года общими усилиями русских, белорусских и латышских бригад был расширен партизанский край. Его восточная граница подходила к Невелю, южная — к Полоцку, западная — к Дагде и Лудзе, а северная — к Себежу, Идрице и Пустошке.

Братский партизанский край имел свой аэродром возле села Силявщина, в двенадцати километрах от Россон. Почти ежедневно сюда прилетало по нескольку самолетов. Они доставляли почту, оружие, боеприпасы, взрывчатку, медикаменты. Обратным рейсом увозили раненых, осиротевших детей, пленных немцев. Здесь большее не существовали «новые порядки», а действовали местные органы Советской власти — сельсоветы и комендатуры. Здесь жили по законам нашей Родины: трудились, пели свои любимые песни, смотрели наши кинофильмы.

Подрывник А. А Клюбин	Комиссар 20-й бригады С. Т. Головков

Партизаны помогали крестьянам в сельскохозяйственных работах. Особой заботой были окружены семьи, пострадавшие от карателей. Комиссары бриг и отрядов старались быть постоянно с народом. Н. В. Васильев, С. Т. Головков, А. П. Блоков, С. Ф. Лукашев, В. И. Пушкин, М. Ф. Крылов и Н. И. Лежнин обращались к людям со словами правды, рассказывая им о положении на фронте. Крестьяне добровольно подписывались на Второй государственный военный заем: они ничего не жалели для победы. В одном только Опочецком районе было собрано 500 тысяч рублей займа. В фонд Верховного Главнокомандующего население добровольно внесло 72 896 рублей. Жители оккупированной территории видели в партизанах представителей Советской власти, своих защитников.

Комиссар отряда А. П. Блоков	Комиссар отряда С. Ф. Лукашев

Наша 3-я бригада разрасталась. Пришлось создать новые отряды. К тому времени они имели свои названия: «Смерть фашизму!», имени Чапаева, «За советскую Родину!», имени Щорса, «Храбрый», имени Лазо, «Мститель за Родину».

Когда окончился фильм, наступила тишина, а потом все мы громко зааплодировали и попросили пока­зать картину еще раз. Просьбу людей уважили.

 Демонстрация фильма взволновала местных жите­лей. Они своими глазами увидели, как Красная Армия громит фашистские полчища, как советский народ от­дает все для фронта, для победы над врагом.

Начальник штаба 1-го парти­занского корпуса И. И. Веселов	Партизан Иосиф Горецкий

После расформирования партизанского корпуса при нашей бригаде осталась оперативная группа по руководству действиями народных мстителей в тылу противника. Ее возглавил Алексей Иванович Штрахов, а его заместителем стал Иван Иванович Веселов. Так то деревня Двор Черепето превратилась в столицу калининских партизан. Здесь постоянно было много народу, чувствовался особый ритм жизни солидного партизанского гарнизона. Сюда приезжали комбриги, командиры отрядов как калининских, так и белорус­ских и латышских партизан, представители разведки Калининского фронта. На конях прибывали связные и посыльные с разными донесениями.

Как разведчику, мне частенько приходилось быть и связным, доставлять пакеты в другие бригады. Я научился неплохо ездить на лошади. Освоить верховую езду мне помог Иван Горецкий, житель соседней де­ревни Карзуново, принятый недавно к нам в разведку. Мы быстро с ним подружились. Он очень любил ко­ней, знал в них толк и умел хорошо мастерить седла. Иван познакомил меня и моих друзей со своей мамой мой Савельевной, бабушкой и старшим братом Иосифом, партизаном из отряда Ермолаева.

Анна Савельевна, удивительная белорусская женщина, принимала всех нас, как родная мать. Позже она делала многое для меня и моих товарищей. И мы ста ли называть ее мамой-Савельевной. Как бы далеко не уезжали на задания, мы все равно стремились побыстрее возвратиться в Двор Черепето, а отсюда попасть в Карзуново.

Иосиф Горецкий до войны окончил десять классов Россонской средней школы. Он хорошо знал жизнь района и о многом поведал нам. Его классным руководителем был молодой учитель математики и физики Петр Миронович Машеров. Ученики уважали Машерова за глубокие знания, за справедливость, за доброе отношение к людям. В школе и за ее стенами учитель отдавал много времени ученикам, воспитывал патриотами советской Родины. (П. М. Машеров (1918—1980) — впоследствии партийный государственный деятель: кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС,  первый секретарь Центрального Комитета компартии Белоруссии, Член Президиума Верховного Совета СССР, Герой Советско Союза, Герой Социалистического Труда)

С первых же месяцев оккупации Петр Миронович начал создавать подпольную группу в Россонах. Бывшие его ученики — ребята и девушки, а также учителя вставили ядро группы. Подпольщики начали с того, что стали сдерживать заготовку продуктов для гитлеровских войск, срывать отправку населения в Германию. А вскоре взорвали электростанцию в поселке. Раздобыв оружие, стали из засад нападать на оккупантов. В апреле 1942 года подпольная группа Машерова ушла в лес. Вскоре она выросла в партизанский отряд, названный именем Щорса. Отряд П. М. Машерова наращивал удары по врагу. Пример в бою все­гда показывал сам командир.

В июне на Россонщину прибыл спецотряд 29-й армии Калининского фронта под командованием А. И. Петракова и А. В. Романова. Он объединил небольшие партизанские отряды и группы в одно крупное соединение. Костяком его стал отряд имени Щорса. В последующем на базе этого соединения были соз­ваны четыре партизанские бригады. Комиссаром од­ой из них, которая носила имя Рокоссовского, был П. М. Машеров.

Одновременно с отрядом Машерова к востоку от Россон в районе деревни Межово начал действовать другой партизанский отряд (затем бригада имени Сталина). Его возглавили Р. А. Охотин и П. Е. Рубис. С этого времени в районе развернул активную работу подпольный райком партии под руководством первого секретаря В. Я. Лапенко.

В июле партизаны Россонщины ликвидиpoвaли вражеские гарнизоны и управы в деревнях Соколище, Юховичи, Горбачево, Краснополье. Они провели крупную операцию по взрыву железнодорожного моста через реку Дриссу у разъезда Баниславский.

Гитлеровцы чинили кровавую расправу над населением оккупированных городов и сел Белоруссии. С рук врага погибла и отважная подпольщица мать командира отряда имени Щорса Дарья Петровна Машерова. Она была расстреляна.

На жестокость фашистов белорусские партизан ответили усилением боевой деятельности, и до прихода в Россонский район Калининского партизанского корпуса они провели немало дерзких операций.

По всей округе ширился наш клич: «Все, кто имеет оружие,— в партизаны!» В Двор Черепето потянулись парни, девушки, пожилые мужчины. Они принесли собой два пулемета и один батальонный миномет, не говоря уже о винтовках, автоматах, пистолетах. К нам пришли бывший председатель колхоза Гришмановский (впоследствии он стал командиром одного из отрядов), молодые парни Петр Денисенок, Иван Ефимов, Иван Холоденок, которые были зачислены в бригадную разведку, Иван Коновалов, совершивший много дерзки диверсий, Денис Карпов, выполнявший ответственные поручения подпольного Опочецкого райкома партии и другие отважные люди. Только в отряд Ершова вступило двести пятьдесят человек.

Командир взвода П. А. Кабанцев	Командир отряда И. Г. Либа

Среди пришедших в нашу бригаду привлекал внимание молодой парень. Он был очень худ: кожа да кости. Весь в ссадинах и шрамах. Плечи опустились. Рваная шинель висела на нем, как на колу.

— Фамилия? — спросили его в штабе четвертого отряда.

— Кабанцев. Петром зовут. Бежал из плена.

— Ну, вот что, Кабанцев, иди отдыхай, приводи себя в порядок, а потом потолкуем,— сказал комиссар отряда имени Сергея Лазо Михаил Федорович Крылов. Я тут же обратился к старшине отряда Алексею Никитичу Кутейникову: — Натопите получше баню. Белье и верхнюю одежду сменить...

Кабанцеву, служившему в армии, пришлось принять бой с врагом в первые же дни войны. Под натиском фашистов его часть отошла. Потом окружение и плен. Несколько раз пытался бежать, но терпел не­удачи,

— Случайно в живых остался,— рассказал Петр.— Всех беглецов собрали в Псковский лагерь смерти. Однажды под вечер вывели из зоны, подвели к какому-то котловану и стали расстреливать... Ночью я очнулся среди трупов. Благодаря добрым людям добрался до вас...

Когда Петр окончательно окреп, его направили в разведку.

В бригаду влились два командира, бежавшие из плена. Один из них — танкист лейтенант Иван Григорьевич Либа, среднего роста, черноволосый, со спокойным открытым лицом и голубыми-голубыми глазвами.

В 1930 году пятнадцатилетний украинский паренек из села Васильевка, что на Днепровщине, Иван Либа приехал в Москву к старшей сестре Юлии. Он думал, что пробудет у нее несколько дней и вернется домой. Но надолго остался в столице, продолжил здесь учебу в школе, затем окончил техникум. В Москве, в Бауманскном районе, он вступил в комсомол.

Либа уже работал, когда в Испании вспыхнула война. Иван идет в райвоенкомат и вскоре становится курсантом полковой, танковой школы. Армейская учеба дала ему многое. Помощник командира взвода механик-водитель танка БТ-7 старший сержант Либа в составе 8-го танкового полка 36-й кавалерийской дивизии участвовал в освобождении в сентябре 1939 года Западной Белоруссии. А затем он становится кур­антом Ленинградского танкового училища, которое кончил в мае 1941 года.

С первых дней Великой Отечественной он командует танковой ротой. Особенно тяжелые бои пришлось вести под Лугой. Тут из строя вышли все танки его роты. Пробиваясь с боем из окружения, он получил серьезное ранение и оказался в плену. Первый раз он бежал из Елгавского лагеря, но был пойман и направлен в тюрьму города Бауска, что в Латвии, потом его отправили в штрафной офицерский лагерь Саласпилс под Ригу, где он познакомился с капитаном Александром Сергеевичем Зубехиным, бывшим слушателем Военной академии имени Фрунзе. В первый месяц войны Зубехин был тяжело ранен и оказался в плену.

В Елгавском лагере среди военнопленных находился участник гражданской войны шестидесятилетний полковник Хлюпин. Комендант лагеря гауптман Майзель, непонятно почему, разрешил ему носить знаки отличия и два ордена Красного Знамени. Полковник бы, слаб и еле передвигался, но он, не таясь, говорил:

— Друзья, кто имеет силы,— бегите. Не удастся сразу, бегите второй, третий раз, но бегите. Фашисты хотят превратить нас в скот, а это ужасно.

В Саласпилсском лагере гитлеровцы установили жесточайший режим, сотнями и тысячами уничтожали советских людей. Все это Либа и Зубехин видели собственными глазами. Однажды ночью в июле 1942 год они вырвались из лагеря. Беглецы, петляя между деревьями, скрылись в лесу. Через неделю они пробрались в Опочецкий район. Возле деревни Ночлегово попали в новую передрягу: легли в перелеске отдохнуть и задремали. Их окликнул широкоплечий мужик (это был полицейский):

— Встать! Руки вверх! Топайте за мной в волость!

Они нехотя поднялись. В эту минуту каждый, наверное, подумал: «Нет, не для того мы вырвались в лап фашистов, чтобы вот так сдаться какому-то негодяю». Зубехин посмотрел на оружие: «Барабан нагана-то почти пуст». Это увидел и Либа.

— К чему так строго? Передвигаться мы еще можем, но руки не поднять. Нет сил,— медленно произнес капитан.

— Уж не карету ли вам подать? — съехидничал полицейский.

— Да и так дотянем. Вот только бы закурить на дорожку,— Иван Либа вынул из кармана обрывок га­зеты и подошел вплотную к мужику.— Насыпь та­бачку.

Мужик опустил руку с наганом. И в тот момент Лейтенант, собрав остаток сил, нанес ему удар в живот. Полицай скорчился. Второй удар пришелся сверху по шее. Откуда только силы взялись. В нагане было всего- навсего два патрона. Но их оказалось достаточно для большого дела. Ночью беглецы в Водобегской волости убили двух полицейских, захватили их винтовки, пат­роны и добрались до нас. Учитывая их подготовку и опыт, командование бригады вскоре назначило обоих командирами отрядов. Капитан Зубехин позже стал начальником штаба бригады.

Глубокой осенью, когда на реках и озерах встал лед, а лес поредел, подставив злым ветрам и затяж­ным поземкам обнаженные ветви, каратели — человек четыреста— тихо подкрались к деревне Глоты со сто­роны Вальковского озера. В деревне в то время разме­щался пятый отряд лейтенанта Кудряшова, откровенно говоря, немцев ожидали отовсюду, но не со стороны озера, и, когда они неожиданно начали яростный пуле­метный и автоматный огонь, в деревне поднялась паника. Но вскоре партизаны пришли в себя, и три взвода заняли полукольцевую оборону. После минометного            обстрела каратели поднялись в атаку. Их натиск был настолько жестоким, что два взвода не выдержали и отступили. Оставшиеся двадцать человек вместе Иваном Либой и командиром взвода Степаном Соболевым укрылись на кладбище и продолжали отражать атаку за атакой. В этом бою отличились пулеметчик из Рязани Петр Васильевич Яшин и его земляк — второй номер Петр Дорофеев. Стрелял Яшин метко, короткими очередями. Когда его ранили, он только облизнул пересохшие губы.

— Яшин, передайте пулемет Дорофееву — и за мной,— подползая к бойцу, взволнованно сказала маленькая и щупленькая медсестра Людмила Бруно. До ухода в партизаны она работала мотальщицей на зна­менитой «Пролетарке» в Калинине.

— Что ты, Людочка, сейчас не до свиданий,— ответил парень, продолжая посылать короткие очереди.

Бой продолжался несколько часов. У партизан кончились патроны, а каратели все лезли и лезли. Ранен Петр Дорофеев.

— Товарищи, отходите, я вас прикрою! — крикнул Яшин.

Немцы уже окружили партизан с трех сторон, и  оставшиеся в живых восемь человек, бросив в фашистов последние гранаты, отошли. Петр продолжал поливать фашистов огнем. Внезапно его пулемет смолк.

— Все. Ни патрона больше,— не обращая внимания на боль, сказал сам себе боец и пододвинул три гранаты.

Партизанская оборона молчала. Немцы поняли, что все отступили. Каратели перебежками двинулись к гранитной плите, за которой смолк пулемет. Яшин собрал последние силы. Он подпустил фашистов совсем близко, а потом разом метнул гранату за гранатой. С десяток карателей рухнуло. Последнюю гранату Петр оставил при себе.

Теперь враги со всех сторон шли на умирающего партизана. Вот они увидели его, загалдели и окружили кольцом. И когда они нагнулись, чтобы схватить бойца, Петр рванул чеку, граната взорвалась у него руке, в кругу фашистов...

Через несколько минут кладбище вновь огласилось взрывами и пулеметным огнем: из деревни Двор Черепето подошли отряды Чернова, Ершова и Филина. Партизан в атаку вел комбриг Гаврилов. Спустя полчаса бой стих. Кучка гитлеровцев, оставшихся в живых, бежала. Товарищи подняли Петра Васильевича Яшина. Только через сутки он пришел в сознание. Первым его вопросом был:

— Цела ли деревня?

— Цела,— ответил врач Щеглов...

После этого боя командиром пятого отряда был назначен лейтенант И. Г. Либа.

После боев и походов выпадали дни сравнительного затишья. В такое время действовала только разведка. Мы собирали информацию для новых операций, а основные силы бригады находились в Двор Черепето и других близлежащих деревнях. Уверяю, что в такие дни человек познается не менее, чем в сложной обстановке. И здесь мне хочется опять-таки поговорить об Алексее Гаврилове. За простоту, веселый, неунываю­щий характер комбрига любили все. Он был неугомон­ным человеком. Его энергия, как говорится, била клю­чом.

Гаврилов всегда много работал. Но нет-нет да за­глянет вечером к амбару на белорусскую коломесию, как тут называли вечеринки с плясками. И здесь ком­бриг кончался, перед нами был удивительно веселый, знающий массу интересных и забавных историй че­ловек. Всегда подтянутый, аккуратный, он производил заметное впечатление на окружающих. Девушки и мо­лодухи неравнодушно смотрели на Гаврилова. Все мы терпеливо ждали, когда капитан выйдет в круг, попра­вит армейскую фуражку и весело крикнет:

— Даешь сербияночку!

Плясал он лихо. Пляски у него получались вырази­тельными, запоминающимися. А если находилась до­стойная напарница, комбриг показывал высший класс. У нас, разведчиков, тоже были отчаянные пля­суны, но они старались многое перенять у Гаврилова. Разве с таким комбригом могли мы унывать!

На краю деревни Двор Черепето жила семья Кирилла Анисимовича Бондарева. У него были дочери Женя и Тася. Девушки веселые, энергичные. Они жили одними заботами, что и мы, помогали партизанам, чем могли, и, конечно, на вечеринках пользовались внима­нием бойцов и командиров. Тася была очень красивая, и наш холостой комбриг влюбился в нее. Тася тоже не скрывала своих чувств. И чтобы не было судов-пере­судов, комбриг объявил:

— У нас с Тасей скоро будет свадьба!

И действительно, через неделю состоялась необыч­ная — партизанская свадьба. Жених ехал к невесте на украшенной тройке лошадей. Его сопровождали вер­ховые. После поздравления родителей, близких дру­зей, небольшой застолицы молодые вышли в круг пар­тизан. Тася вся светилась. Алексей торжественный, но необычно молчаливый. Молодые первыми открыли вальс. Алексей по-особенному сплясал с Тасей цыга­ночку...

Это была единственная свадьба, которую мне уда­лось увидеть в то грозное время. Она запомнилась на всю жизнь. Алексей Гаврилов, обняв в тот вечер Тасю обвел взглядом своих друзей и с какой-то затаенно грустью сказал:

— Другой свадьбы у меня не будет никогда.

Тогда я подумал, а ведь это тоже бой, бой за на образ жизни, за право любить и быть любимым — выигранный бой...

Командир отряда И. Я. Чернов	Командир взвода С. А. Соболев

В конце ноября 1942 года 1-я и 3-я бригады получили приказ Штрахова разгромить гарнизон Долосцы в Себежском районе.

Эта операция готовилась тщательно. Партизанские разведчики под командой Татьяны Москвиной сумели захватить «языка»-офицера. На допросе он рассказал все, что необходимо знать о гарнизоне. Атаковать Долосцы было приказано партизанам 1-й бригады, а бойцам 3-й — оседлать дороги, по которым немцы могли подбросить подкрепление. Место для засады черновцы выбрали на поросшей соснами высотке. Впереди виднелись небольшая речка и мост...

В гарнизоне во второй половине ночи вспыхнул бой. Он то разрастался, то затихал. Трассирующие пули прорезали темный горизонт во всех направлениях. В деревне вспыхнул пожар. Черновцы промокли и ждали приказа об отходе. Но перед самым рассветом на дороге послышался шум моторов. Шло подкрепление. У моста немцы остановили автомашины. В синеве утра на большаке показалась большая колонна фа­шистов.

— Огонь! — скомандовал Чернов, вмещая в слово все зло, накопившееся за ночь.

Часть гитлеровцев погибла, но остальные отступили за мост и открыли плотный минометный и пулеметный обстрел. Под прикрытием огня фашисты обошли с двух сторон высотку, занятую Черновцами, и атаковали. Откровенно говоря, Чернов не ожидал такого оборота событий. Немцы перехватили инициативу, и тогда Чернов приказал отвести основные силы отряда на зара­нее выбранный рубеж. Прикрыть отход остался полит­рук Егоров с небольшой группой. Три родных брата Петр, Александр и Владимир Ивановы, Алексей Ва­сильев, Владимир Ульянов, стреляя из-за деревьев, сдерживали натиск фашистов с левого фланга. Пуле­метчик Георгий Наставников и его второй номер Николай Сухинин не давали прорваться противнику справа.

— Держитесь, ребята! Еще немного надо продер­жаться,— кричал Егоров.— После этих слов он ничком упал на землю. Пуля попала Ивану Егоровичу в шею.

Саша Иванова и Саша Романова пытались вынести политрука из-под обстрела, но девушки тут же сами получили ранения. Немцы поняли ситуацию и решили захватить командира. Они открыли ураганный огонь из минометов. Уже ранены автоматчики Морозов, Яковлев, Михайлов, пулеметчик Наставников. Алек­сандра Анисимова и Валентина Борисова подползли к ребятам, оказали им помощь. До места, где истекал кровью политрук, немцам оставалось доползти мет­ров тридцать. И тут произошло неожиданное: Батя встал.

— Назад! — хрипло крикнул он фашистам и швыр­нул в них последнюю гранату. Прошитый очередью из автоматов, политрук упал второй раз. Но там, где взорвалась граната, послышались крики, стоны... Десяика два фашистов окружили раненых девушек.

И вновь раздался взрыв. Подруги подорвали себя противотанковой гранатой...

Братья Ивановы и их товарищи, меняя позиции, продолжали отстреливаться от наседавших гитлеровцев. Они прикрывали отход раненых. Однако уж слиш­ком были неравными силы. Замертво упал старший брат. Младшие братья, увидев смерть Петра, вдвоем бросились в атаку, но были ранены. В этот момент и подошло подкрепление...

Частые бои, большие переходы измотали партизан, Они спали по четыре-пять часов в сутки, прижавшись друг к другу, чаще всего на еловом лапнике, бывало и на снегу. Одежда и обувь порвались. У многих не было второй смены белья. В декабре 1942 года почти у всех бойцов и командиров в отрядах Чернова и Пет­рова появилась чесотка. Командование бригады получило разрешение вывести больных партизан в совет­ский тыл на лечение.

В Двор Черепето выстроились отряды, уходившие за линию фронта. Комбриг обратился к тем, кто оста­вался на базе:

— Друзья, мое первое слово к молодежи. Мы с ко­миссаром долго советовались и решили высказать свое мнение. Вы на себе испытали тяготы партизанской жизни, но впереди предстоят бои и походы еще слож­нее. Может быть, кто-то из вас, особенно ребята не­призывного возраста, почувствовав, что не уверен в себе, подумает и перейдет в мою колонну. Вы пойдете тогда с нами, и мы оставим вас в советском тылу. Луч­ше честно признаться сейчас, чем позже подвести в бою товарищей. Решайте. Укоров не будет.

Наступило томительное молчание. Комбриг ходил вдоль колонны и ждал. Затем резко остановился и, улыбнувшись, продолжал:

— Чувствуется, все мы повзрослели, сроднились. Спасибо. У нас высокое имя 3-я ударная бригада. Оно обязывает ко многому. Помните об этом!

Мы расстались трогательно и немного шутливо.

— Ты, «чесотка»! — кричал Павел Пузиков своему другу Николаю Стародубцеву — Не забудь мои пись­ма отправить да привези на обратном пути пару пачек папирос. Только настоящих — «Беломорканал».

— Хорошо,— ответил Николай.

— Николай, если удастся побывать в Калинине, за­тяни к моей маме. Адрес ты знаешь,— просил Юра Барабанов Сухинина.

Отряды тронулись в далекий и трудный путь. Вме­сте с Гавриловым в советский тыл уходил и Алексей Иванович Штрахов. Исполнять обязанности комбрига возложили на Александра Семеновича Кузнецова. Нельзя сказать, что мы осиротели, но чувство непо­нятной тоски многие из нас ощутили.

На другой день оставшиеся партизаны ушли за же­лезку в Опочецкий район для проведения операций.

Наступил заснеженный и тревожный сорок третий год. В один из скрипучих, холодных дней января Иван Ефимов, Иван Холоденок, Петр Денисенок и я на кре­стьянских розвальнях возвращались из-под Идрицы. Наш гнедой давно вспотел, бока его лоснились, словно натертый паркет, но Холоденок понукал лошадь. Мы торопились на базу. Комиссар бригады Васильев все­гда волновался, если разведчики не возвращались в назначенный день. Провожая на задание, он и в этот раз предупредил:

— Не задерживайтесь. Вы очень нужны здесь. Са­ми видите...

Николай Васильевич не договорил, но мы понима­ли, в чем дело: в Двор Черепете оставалось мало пар­тизан. Основные силы бригады находились в Шейно, отряд Ершова и Зубехина действовал в Опочецком районе, подрывники Панова выполняли задание на железной дороге между Себежем и Пустошкой, в то время как во многие окружающие партизанский край гарнизоны прибывали регулярные части фашистов.

От своих людей мы узнали, что на станции Идрица разгрузились два полка с легкими танками и артилле­рией. Чувствовалось, что оккупанты не случайно стя­гивают сюда силы...

Партизанский край находился в глубоком фашист­ском тылу группы армий «Север». В последнее время народные мстители расширили контролируемую нами территорию за счет северной части Себежского и Идрицкого районов, а также южной части Опочецкого района, отбив их у немцев. Естественно, наша земля была для оккупантов бельмом на глазу. Но главное, партизаны лишали их возможности свободно передвигаться по железнодорожным и шоссейным магистралям, сковывали действия, срывали планы.

Основные партизанские силы были сосредоточены на границах края. В восточной его части находились калининские бригады П. В. Рындина и В. Г. Семина. Северо-западные и западные границы защищал бригады В. И. Марго, В. М. Лисовского, С. Д. Буторина, Ф. Т. Бойдина, Н. М. Вараксова, А. М. Гаврилова. В южной и юго-западной частях дислоцировались белорусские бригады Р. А. Охотина, А. В. Романова И. К. Захарова, Г. П. Герасимова и часть бригады М. С. Прудникова. На западе же находился спецотряд латышей В. П. Самсона.

Крупные операции, как правило, народные мстители проводили сообща. В январе в Латгалии, юго-восточнее Лудзы, несколько партизанских бригад ворвались в волость Вецслабода. Бойцы разгромили полицию и с богатыми трофеями возвратились на свои базы. В этом же месяце совместными усилиями партизан были нанесены удары еще по восьми гарнизонам противника, расположенным на железнодорожной магистрали между станциями Борковичи — Дрисса. Молва о боевых делах русских, белорусских и латышских партизан быстро распространялась за пределами партизанского края. Оккупанты готовили ответный мощный удар.

Как стало известно много лет спустя из архивных материалов и документов судебных процессов над высокопоставленными гитлеровцами, немецкие генералы разработали план уничтожения партизанских сил и превращения обширной территории от Россон до Освеи в выжженную землю. В середине декабря 1942 года к командующему группой армий «Север» Кюхлеру при­был из Берлина обергруппенфюрер СС Бах-3елевский с планом уничтожения «бандитов» последовательными сильными карательными экспедициями: сначала на Россонщине, а затем в Освейско-Себежской зоне. В первой части этого плана (его кодовое название в русском переводе «Заяц-беляк») предусматривалось расчленить силы партизан на четыре части и пооче­редно их уничтожить.

 Командующий 3-й танковой группой генерал-полковник Рейнхардт, в зоне действий которой находил­ся партизанский край, поручил выполнение этой зада­ли командиру 201-й охранной дивизии генерал-майору Якоби. Второй этап — «Зимнее волшебство» — обязан был осуществить обергруппенфюрер СС Еккельн.

Всего этого мы тогда не знали.

...Партизаны, одетые в полушубки, в валенках, на­груженные оружием и взрывчаткой, возвращались из советского тыла обратно в Двор Черепето. Перед вы­ходом из деревни Шейно Штрахов и Гаврилов на не­сколько минут задержались у Степана Григорьевича Соколова, начальника оперативной группы штаба пар­тизанского движения при Военном совете 3-й ударной армии.

— Ночью вновь из всех бригад поступили тревож­ные радиограммы,— сказал Соколов.— Вокруг ваших основных баз концентрируются войска противника. Разведка фронта подтверждает эту информацию. Вот-вот каратели двинутся. Представитель Центрального штаба партизанского движения Сергей Саввич Бель­ченко возлагает на вас, Алексей Иванович, большие надежды. Помогите белорусам и латышам, действую­щим в вашей зоне. Задача у всех общая — отстоять партизанский край, спасти население от уничтоже­ния и сохранить боеспособность партизанских соеди­нений.

— Задача понятна, Степан Григорьевич, — ответил Штрахов.— Братский край мы не отдадим.

— Тогда давайте прощаться.

Колонна из трехсот бойцов и командиров, пройдя более двухсот километров по проселочным дорогам, обогнула Великие Луки и удачно перешла линию фронта.

Как мы ни спешили, возвращаясь из разведки, бы­стрее попасть в деревню Двор Черепето, но два отря­да нашей бригады, возвратившиеся с Большой земли, опередили нас. После бурной встречи, рукопожатий, восклицаний мы отправились с докладом к комбригу. В избе находились комиссар бригады и несколько ко­мандиров. Гаврилов все такой же подвижный и энергичный. Вопросы задает быстро, смотрит прямо в глаза и требует четкого ответа.

— Фашисты готовят что-то серьезное,— глубокомысленно заключает доклад Петр Денисенок.

— Что-то... Разведчик называется. Говори прямо - карательную экспедицию. Она уже началась.

— Мы так и понимаем,— оправдывается Петр.

— Тогда не говори загадками. Ваши данные весьма ценны. Кстати, за материалы объявляю благодарность.

— Служим Советскому Союзу! — дружно отчеканили мы.

— Вот это по-нашему! Идите отдыхайте. Если сумеем сегодня спокойно переночевать, будет хорошо.

Комбриг не ошибся. Утром 27 января 1943 года отряды были подняты по тревоге. Партизаны быстро собрались в парке. Перед выходом к комбригу подошел радист Виктор Денисов и шифровальщица Рая Крылова.

— Вот, успели принять,— подал Денисов исписанный листок бумаги.

Гаврилов быстро прочитал радиограмму и передал Васильеву. Комиссар тут же сказал:

— Это должны знать все партизаны.

— Я так же считаю,— принимая листок, сказал комбриг и обратился к строю: — Товарищи, подполковник Соколов сообщил, что на период карательной экспедиции фашистов на товарища Штрахова приказом представителя Центрального штаба партизанского движения возложено командование всеми силами в нашей зоне. Радиограмма с таким содержанием направлена во все бригады.

Алексей Иванович Штрахов, коренной москвич, отличался высокой культурой. Он владел несколькими иностранными языками. К началу Великой Отечественной войны Штрахов уже имел за плечами опыт боев с фашистами в республиканской Испании. Высокий широкоплечий, он производил впечатление сильного волевого человека.

...В этот день каратели из Идрицы подошли к озеру Язно и валом хлынули на партизанский край. В результате тяжелого боя бригады П. В. Рындина и В. Г. Семина оставили деревни Артемовку, Уставны и отошли к деревням Мамоли, Голубево.

А со стороны Дретунь-Краснополье на Россоны на­ступала вторая сильная группировка немцев. Под их натиском бригада Р. А. Охотина и часть отрядов бригады А. В. Романова отходили к Клястицам — центру партизанского края.

Из допросов пленных было установлено, что в операции участвуют 409-й горноегерский, 481-й гренадерский полки, 601-й полк 201-й охранной дивизии и вто­рой полк велосипедистов 8-й пехотной дивизии. На­ступление поддерживают легкие танки, артиллерия и авиация.

На другой день группа разведчиков сопровождала Штрахова и Гаврилова в деревню Ровное Поле, в ко­торой должно было состояться важное совещание. По дороге со стороны Освеи на нас двигалось около де­сятка саней с вооруженными людьми.

— Стой! Кто такие? — крикнул Павел Пузиков.

Подводы остановились. К Штрахову подошли ко­мандир латышского спецотряда В. П. Самсон, предста­витель ЦК компартии Латвии К. М. Озолинь, коман­дир Освейской бригады имени Фрунзе И. К. Захаров и командир Дриссинской бригады Г. П. Герасимов.

— Здравствуйте, Алексей Иванович! С возвраще­нием вас в партизанский край,— приветливо сказал Вилис Петрович Самсон.

— Спасибо. Но, как говорят, с корабля на бал,— ответил Штрахов.

— С корабля — в бой,— серьезно заметил Озо­линь.

— Да, предстоят тяжелые бои, и край наш брат­ский будем защищать как родные братья,— глядя вдаль, произнес Алексей Иванович.

— На эти благодатные земли,— Иван Кузьмич За­харов обвел вокруг рукой,— нападали многие, но все­гда получали по зубам. Так будет и на этот раз. Мы, белорусы, готовы драться насмерть.

Боевой дух царил и на совещании руководителей партизанских соединений. Здесь присутствовали пред­ставители Россонского района: командиры бригад Р. А. Охотин, А. В. Романов и комиссары бригад Е. П. Васильевич, П. М. Машеров. От калининцев уча­ствовали комбриги: В. М. Лисовский, С. Д. Буторин, Ф. Т. Бойдин и другие. Штрахов рассказал собравшимся о жизни советских людей на Большой земле и сооб­щил о положении на фронтах. Затем речь пошла об обстановке в партизанском крае.

— Я уверен,— говорил Алексей Иванович,— нем­цы действуют сейчас только частью сил. Поэтому предлагаю перегруппировать временно партизан — создать Северную группу из калининских бригад под командованием Гаврилова и Южную — из белорусских бригад под командованием Романова. Латышские и литовские товарищи пока совместно с бригадой Заха­рова будут прикрывать Западное направление.

— Согласны,— поддержали командиры.

— Немцы сильны, когда воюют строго по плану,— продолжал Алексей Иванович.— Поэтому их планы надо спутать, внести в них неразбериху. Там, где под давлением карателей придется отходить, оставляйте засады, направляйте небольшие группы партизан для удара по флангам и с тыла. Не давайте карателям развить свою тактику. Не давайте спокойно спать по ночам, нападайте и обстреливайте деревни, где они рас­полагаются. Минируйте дороги...

Бои разгорались с каждым днем. Немцы подброси­ли свежие силы из Невеля. Они продвигались вдоль дороги от озера Язно. С 27 января по 4 февраля на этом направлении сражались бригады В. Г. Семина, П. В. Рындина, два отряда нашей бригады и белорус­ская бригада Р. А. Охотина. Партизаны давали отпор карателям, но и сами несли потери. Только в бригадах Рындина и Семина имелось более пятидесяти раненых, Фашисты ежедневно усиливали натиск. Беспрерывные бои измотали обе стороны. В наших отрядах подходи­ли к концу боеприпасы.

В такое напряженное время Штрахов принимает неожиданное решение: бригаде Семина ставится зада­ча проскочить в глубокий тыл противника через Селявщину к озеру Ведето и далее в Невельский район. А бригаде Рындина следует выдвинуться на Дашково и Малюзино. Дравшиеся на этом участке партизаны Охотина обязаны были прикрыть выход калининцев из зоны боев артиллерийским огнем. Принять такое решение Штрахова заставил долг командира, комму­ниста и чуткого человека: на прежних местах дислока­ции бригад и отрядов в лесах оставалось множество землянок с ранеными. Их необходимо было взять под защиту, спасти от карателей.

Фашисты действительно озверели, они глумились не только над ранеными, но и над детьми, стариками, женщинами. Вот что вспоминает инвалид Отечествен­ной войны Геннадий Михайлович Зайцев, которому удалось до прихода карателей выбраться из землянки:

«Ползу, волоча раненую ногу. А серо-зеленые ши­нели все ближе и ближе. Думаю: «Часто чешет «гре­бешок», между солдатами три-четыре метра». Но вот, наконец, я нашел то, что искал,— заросший густым кустарником болотистый участок. Провалился в глу­бокий снег и остался лежать. В голове пронеслось: «Сюда не сунетесь... Только бы собаки не учуяли». Прошло несколько минут, овчарки лаяли где-то в сто­роне. «Повезло тебе, Геннадий. А если и вас, гады, пронесет, вы еще попомните подрывника Зайцева». Прошуршали шаги справа и слева. И вот уже выстре­лы сзади. «Жив! Не заметили». На четвертый день я рискнул вернуться в госпиталь. Землянки были сож­жены, запасы продовольствия разграблены. Товарищи погибли...»

И все-таки большинство раненых удалось спасти.

Однажды мы, трое разведчиков и несколько бойцов из отряда И. Г. Либы, с обозом подъезжали к аэро­дрому за боеприпасами. Где-то в стороне, в двух-трех километрах, продолжался бой. Быстро подготовили ко­стры на посадочной площадке, а сами укрылись в ку­стах. Ждем час, другой. Продрогли, зуб на зуб не попадает. Лишь в полночь послышался рокот мо­тора.

— Зажечь костры!

Сделав круг, наш У-2 приземлился. Вместе со зна­комым летчиком на землю спрыгнул человек в полу­шубке.

— Знакомьтесь, — пилот представил нам своего пассажира.

— Капитан Школьников, кинооператор Калинин­ского фронта.

Мы поочередно назвали себя.

Позже я многое узнал о Школьникове. Подружил­ся с ним. Он участвовал в финской кампании. С пер­вых же дней Великой Отечественной войны был в действующей армии, сражался под Калинином и Ржевом. Дважды был ранен. После госпиталя отозвали в Главкинохронику. К партизанам прилетел впервые.

Вторым самолетом должен был прибыть его коллега — кинооператор Николай Быков. В ту ночь мы ждали долго, но самолет так и не прилетел.

— Что там могло случиться? — с сожалением и недоумевая, обращался сам к себе Школьников.

— Ничего, Семен Семенович, не расстраивайтесь. Всякое бывает,— успокаивали мы капитана.

Успокаивали, хотя отлично знали, чем грозит такая задержка. Нам пришлось удерживать район аэродрома от карателей еще целые сутки. И не напрасно. На другую ночь прилетел Быков. Подвижный и решительный, он готов был сразу же кинуться в бой.

Начальник штаба партизанского движения Калининской области подполковник С. Г. Соколов	В. С. Куличков

Вскоре из Идрицы поступило сообщение, что разгрузилось еще 69 вагонов с войсками. Информация подтвердилась: со стороны станции Нища вышли два батальона карателей в сторону деревень Ясеновец и Круглики. 8 февраля они заняли Межево. Немецкая разведка появилась под Россонами.

Штрахов срочно перегруппировал партизанские силы. Отходя к шоссе Полоцк — Себеж, бригады заняли основной рубеж обороны в полосе Клястицы — Павлово — озеро Васильковское. Перед ними была поставлена задача: измотать противника и неожиданно ударить его по флангам. Наши разведчики вновь помчались с приказами Штрахова, теперь на запад — к латышам. Спецотряд В. П. Самсона был поднят по тревоге. На старых рубежах остались лишь небольшие группы бойцов. Остальные погрузились на подводы и в ночь на 10 февраля прибыли в район деревни Прохорово. Сюда же прибыли и два отряда из бригады имени Рокоссовского.

Командовавший на этом участке комбриг Гаврилов расположил часть сил между деревнями Юховичи- Голяши. Наша бригада заняла участок от озера Вальковское к деревне Камарово и у деревни Долгий Бор Бригада Бойдина и два отряда из бригады Марго прикрывали Павлово и Прохорово. Район Клястицы обороняли белорусские бригады. Спецотряд Самсона и отряд автоматчиков Чернова находились в деревне Прохорово как резерв Штрахова.

На легких санках комбриг Гаврилов проезжал по своим позициям.

— Товарищи,— комбриг остановился у кустарника где разместилась большая группа партизан.— Здесь, где мы сейчас с вами находимся, в 1812 году русские преградили Наполеону путь на Петербург. На этой земле погиб отважный генерал Кульнев. Так не посра­мим же ратную славу русских богатырей, не пропустим карателей в центр партизанского края.

Комбриг подбадривал партизан, давал советы, как лучше вести бой, но сам был встревожен. Сердцем он звался туда — в Двор Черепето, где находились близ­кие ему люди. От позиций бригады до деревни Двор Черепето около семи километров, но она стояла в стороне от основных дорог, и сил для ее защиты не было.

Часам к десяти утра прискакали разведчики Александр Максименко и Семен Карпов. Спрыгнув со сво­зи сизой кобылицы, Максименко доложил:

— Товарищ комбриг, на Павлово движется санная колонна противника, более двухсот подвод. И позади три танка. Первые подводы сейчас километрах в пяти от этой деревни.

— Сам видел?

— Да,— ответил разведчик.

Комбриг расстегнул планшет и посмотрел на карту.

— Федор Тимофеевич,— обратился он к комбригу 1-й бригады Бойдину,— готовьтесь сражаться.

В деревне Павлово и рядом с ней позиции занимали отряды Ф. И. Ботова и А. И. Савиткова. На флангах находились партизаны К. М. Чеснокова и В. С. Селиванова. Впереди на опушке леса, в километре от деревни, замаскировался взвод Бояринова. Было тихо, гак тихо, как бывает перед грозой.

Но вот из леса выехал обоз противника, более тридцати подвод. И уже через минуту взвод Бояринова из засады открыл огонь. Лошади, переворачивая сани, шарахнулись в сторону. Гитлеровцы заметались, падали, сраженные пулями. Пока разворачива­лись основные силы карателей, взвод без потерь отошел к своим.

Немцы, видимо, думали, что напавшие на обоз партизаны ушли далеко, и потому во второй половине дня без должной разведки большой санной колонной двинулись к Павлову. Деревня стояла на возвышенности. Подводы медленно тащились в гору. Начальник штаба 1-й бригады Дмитрий Халтурин, руководивший обороной на этом участке, выждал, когда обоз полудугой вытянулся перед позициями партизан, скомандовал:

— Бей гадов!

Стреляли из винтовок, автоматов, пулеметов. Партизанская пушка и два миномета ударили по задним подводам. Немало фашистов осталось лежать на поле. Отступившие гитлеровцы перегруппировали силы и двумя цепями пошли в атаку с флангов. Бой снов вспыхнул, как таежный пожар. Отряды Чеснокова и Селиванова встретили карателей плотным огнем. И поддержали бойцы из бригады Марго и отряда Либы. Немцы открыли сильный артобстрел по позициям партизан. Но цепи противника, не достигнув ближних подступов к деревне, вынуждены были откатиться назад. Во время этого боя кинооператоры Школьников и Быков находились в отряде Либы и вели съемку.

К вечеру противник вновь открыл по деревне огонь из минометов и орудий, после чего большими силами начал атаку. Впереди наступавших фашистов мчался легкий танк. Он на ходу стрелял из пушки и пулемета. Наводчик партизанского орудия Петр Ардус, выждав, когда танк полностью выполз из-за небольшого бугра у самой деревни, послал подряд три снаряда. Подбитая машина продолжала отстреливаться.

Бой затягивался. С трудом сдерживали натиск карателей бойцы из отрядов Ботова и Совиткова. Штрахов на помощь им направил из резерва взвод латышей. Автоматчики Петериса Ратыньша прибыли в Павлово в те минуты, когда партизаны, собирая раненых и убитых, отстреливаясь, отходили от деревни. Латыши ринулись в контратаку, увлекая за собой взвод Сергея Хлоптунова из отряда Ботова. Дело дошло до рукопашной. Уничтожив десятка два гитлеровцев, партизаны стали теснить противника. Но немцам подошло сильное подкрепление, и Павлово пришлось оставить.

Деревня Прохорово, что в двух километрах от Павлово,— последний партизанский рубеж. Батальон немцев попытался с ходу овладеть им, но наткнулся на такой яростный огонь, что вынужден был откати­ться. Тем временем Гаврилов приказал отряду Либы ударить во фланг гитлеровцев. Бойдинцы и латыши усилили обстрел. Немцы отошли к Павлово. Совсем стемнело, когда на позициях Либы появились два от­ряда из бригады имени Рокоссовского.

Наступила ночь. Партизаны готовились нанести удар по врагу. Гаврилов и Бойдин склонились над картой. От постоянного напряжения оба осунулись, Все понимали: наступал решающий момент. Каратели находились в центре партизанского края. Дальше от­ступать некуда: в лесу, в двух километрах, укрылось много мирных жителей, ушедших из деревень, в ко­торых сейчас зверствовали каратели.

Ночью на наши позиции пришли женщины и ста­рики. Они принесли скромный запас еды.

— Не дайте нас в обиду, бейте проклятых извергов,— говорили они.

— Сегодня спать фашистам не придется,— сдер­живая гнев, сказал Гаврилов.

Партизаны растворились в темноте, они полуколь­цом охватили Павлово и открыли огонь по засевше­му там врагу. Гаврилов направил в обход взвод Чай­кина, который тут же обстрелял колонну немцев, то­ропившихся в Павлово. Карателям пришлось повер­нуть назад.

В эту ночь я неожиданно встретился с Михаилом Нитецким и другими ребятами из деревни Карзуново. Они из кустов стреляли по немцам, окопавшимся возле бань.

— Один фашист, видать,, грелся в бане, а я его и хлопнул из карабина. Это мой первый,— гордо сказал мне Михаил.

Под утро немцы поняли, что находятся в западне, и начали прорываться из Павлова на восток, в сторону Двор Черепето. Отряд Чернова, латыши и партизаны Марго наседали на них. В центре ударили бойцы Бойдина и захватили деревню.

Каратели, убегая, подожгли дома. Более ста двад­цати трупов своих солдат не успели увезти. Всего в  боях под Павловом противник потерял свыше трех сот солдат и офицеров. Но победа досталась партизанам нелегко: погибло более сорока наших товарищей.

11 февраля отряд Чернова первым ворвался Двор Черепето. В рядах атакующих был и комбриг Гаврилов. На краю деревни партизаны увидели убитую девушку. Гаврилов бросился к ней. Нет, это не Тася — ее подруга. Напротив через дорогу, у сарая лежали в разных позах трупы двенадцати женщин и детей. У троих мальчиков, лет пяти-семи, были размозжены головы. Видимо, фашисты, схватив детей за ноги, с размаху били головами об угол сарая. Кровь застыла на стенах и даже на заснеженной крыше. Гаврилов снял кубанку. Его окружили бойцы.  Среди них была и Катя Исакова из отряда Чернова. Эта белорусская девушка, проживавшая в Двор Черепето, упросила командование бригады зачислить в партизаны. И вот суровая дорога войны привелаИсакову в ее деревню, к родительскому дому. Втянув олову в плечи, она рыдала навзрыд и кричала:

— Звери! Дикие звери!

— Успокойся... Мы за них еще отомстим,— дрожа­щим голосом произнес Василий Куличков и, взяв Катю под  руку, увел от страшного зрелища.

Фашисты хотели все знать о партизанском крае,

о его людях, о численности бригад, о командирах. И подчас им удавалось получить нужную информацию. Находились малодушные людишки, готовые за кусок селедки и сахарин продать интересы народа.

Была в нашей бригаде разведчицей Надежда Во­робьева. Она часто уходила на задания в Опочку. В бригаду возвращалась злой и подавленной. О вы­полнении задания рассказывала нехотя, а после док­лада пила самогон и беспрестанно курила. И все-таки ее терпели: она приносила из гарнизонов противника содержательные сведения. У Надежды были грубые черты лица, грубые движения, грубые слова. Она по­ходила на грубоватого мужчину. Ее и прозвали «Ни­колай Иванович». И этим прозвищем она была до­вольна.

— На войне только такие и нужны,— говорили не­которые.— Эта все, что надо, сделает.

В январе Воробьеву направили в Опочку. Прошло около месяца, а от нее ни слуху ни духу. Командова­ние бригады всерьез забеспокоилось. Под Опочку ушли три разведчика. Через четыре дня они верну­лись и сообщили, что в карательном отряде, который свирепствует в окрестностях города, находится рус­ская девица. По описанию крестьян, видевших ее, она очень похожа на Воробьеву.

О  предательстве «Николая Ивановича» подтвер­дил и связной Лешка...

Парнишка шел за сведениями к разведчику в го­род Остров. В деревне Карпово, что в тридцати кило­метрах от Опочки, его задержали немцы. Допрос вел фашистский офицер:

— Куда идем, молодой человек?

— В Остров, к тетке. Я прошу вас...— он не договорил, потому что в дом вошла Надежда.

— Хватит врать, Лешка,— криво улыбнулась де вида.— Это связной комиссара бригады,— добавила она, обращаясь к офицеру.

Лешку сильно избили и отправили в тюрьму. Каждое утро парнишку, как и других, выгоняли на расчистку дорог. Как-то улучив момент, Лешка бежал. с большим трудом он добрался в бригаду.

Командование сильно встревожилось: ведь Воробьева знала многих наших разведчиков и связных.

Комбриг вызвал А. С. Кузнецова и М. А. Ершова:

— Всех, с кем мы связаны, Александр Семенович, немедленно отозвать из города. А вам, Михаил Алексеевич, поручаю взять эту гадину. И как можно быстрее.

Товарищи из Опочки сообщили, что Воробьева и еще одна девица покинули город и направились по дороге к деревне Дрозды. Их нашли на хуторе Федьково...

В избу вошли Михаил Алексеевич и разведчики Николай Дмитриев и Александр Морозов. На полу, накрывшись шубами, спали две женщины.

— Вставай, «Николай Иванович»,— спокойно приказал Ершов, — три дня уже за тобой гоняюсь, Только без фокусов!

Воробьева вскочила, выхватила «вальтер», но Дмитриев вышиб у нее пистолет. Обыскали. При де­вицах оказались фальшивые документы и крупная сумма марок.

Предательниц доставили в Черепето.

На допросах присутствовали Штрахов, его заме­ститель Веселов, комиссар бригады Васильев. Воро­бьева призналась, что в начале 1942 года, при выпол­нении задания командования Красной Армии, была схвачена гестаповцами и завербована ими. Призна­лась также, что в Опочке выдала подпольщика Петра Ивановича Иванова, а в деревне Шипули — Никандра Михайлова, что сорванная операция по разгрому гарнизона Идрицы силами корпуса — дело ее рук. И еще сказала, что в партизанском крае действуют два или три вражеских агента. Фамилий их не знает. Но один из них окопался во взводе разведки.

Кто он, этот предатель? Необходимо было срочно его обезвредить.

Вскоре в дом, где размещалась бригадная развед­ка, зашел капитан Кузнецов.

— Ну, «глаза и уши», перед нами стоит серьезная задача: готовим ответный ход фашистам, будем гро­мить два гарнизона — Заворуйка и Осетки.

Разведчики удивленно переглянулись: такого еще никогда не было, чтобы капитан заранее раскрывал замысел штаба. А тот продолжал:

— Сейчас товарищ Пузиков вас разобьет на трой­ки. Это необходимо для более оперативного сбора сведений о гарнизонах. Через четверо суток жду всех с докладом о выполнении задания...

Кто же предатель? Может быть, Богданов? Его совсем недавно приняли в бригадную разведку. Бог­данов — молодой, общительный мужчина. До войны учился на третьем курсе педагогического института. Летние каникулы в сорок первом году проводил у родственников в Идрице да так и остался в оккупа­ции. Позже некоторое время работал у немцев пере­водчиком. В конце 1942 года женился на Наташе из деревни Лопатино Идрицкого района. Пришел в бригаду и принес много сведений о немцах. За это время Богданов несколько раз ездил на задания.

А может быть, не он? Кто же?

...Усталые кони медленно втаскивают сани на снежные суметы. Павел Пузиков, довольный резуль­татами разведки, нетерпеливо говорит:

— Где же твоя деревня, Студент? (Так разведчи­ки звали Богданова.)

— Скоро, товарищ помкомвзвода. Вот на той сто­роне,— указал Богданов рукой на занесенное снегом озеро.

 — Не мешало бы сейчас и по стаканчику пропу­стить,—неожиданно говорит Анатолий Феоктистов, скуластый веселый парень, всегда таскающий за со­бой гармонь.

— Пропустим, у жены кое-что найдется, — под­мигнул Студент.

В Лопатине остановились в доме Натальи, жены Богданова. Выпили, плотно подзакусили и через два часа продолжали путь.

Темнело. Поднималась пурга. В коротком полушубке закутанная в шаль, не обращая внимания на пургу вышла из дому Наталья и отправилась по до­роге в Идрицу. Вдруг из-за кустов, словно белые призраки, выросли трое.

— Здравствуй, Наташа! Далеко ли путь держишь? — спросил Иван Холоденок.

— О черти, перепугали!— вздрогнула Богданова.— Иду вот к тетке в Тележники.

— С гостинцем, поди? — пробасил Миша Корехов.

— Какой там гостинцы! За брагой.

— Брага — это хорошо. Погреемся, значит… Обыщи-ка ее, Иван,— отрывисто сказал Петр Денисенок.

В валенках, между портянками, разведчики нашли записку: «На следующей неделе будет совершен одновременный налет на станциях Заворуйка и Осетки силами 3-й бригады. С.»

— Продажная тварь! Свяжите ее — и в сани!- распорядился Денисенок.

Поздно ночью разведчики прибыли в Двор Черепето, доставив Богданову в штаб бригады. Кузнецов вел допрос. Перепуганная Наталья рассказала все, что ей было известно о делах мужа...

Утром Студент весело шутил, читал пространные монологи, удивляя разведчиков хорошим знанием литературы. Арестовать его не торопились: в бригаде могли быть сообщники. Но Богданов все же почувст­вовал что-то неладное. Он зашел к Кузнецову:

— Товарищ капитан, у меня к вам просьба.

— Да, я вас слушаю.

— Разрешите жену навестить? Когда я ее видел в последний раз, она жаловалась на боль в сердце.

— Поймите, мы воюем, а не в бирюльки играем… Да уж ладно, присоединяйтесь к группе разведчиков. На обратном пути можете заглянуть в Лопатино. Сту­пайте.

Богданов ушел, а капитан тут же пригласил Денисенка.

— Вот что, Петр, с вами идет Богданов. Смотрите в оба. Если попытается бежать, стреляйте.

— Понял, товарищ капитан.

Разведчики выехали на лошадях. Не успели отъе­хать и трех километров от штаба бригады, Богданов вдруг стал отставать.

— Ты чего, Студент? — спросил Иван Холоденок.

— Живот что-то схватило...

Въехали в густой лес. Воспользовавшись узкой дорогой, заросшей по обеим сторонам кустарником и молодым ельником, Богданов резко свернул в сторо­ну. Миша рванул автомат с плеча:

— Стой! Стрелять буду!

Лесную тишь всколыхнула автоматная очередь. Лошадь под Богдановым отпрянула в сторону и сбро­сила седока...

Капитан Кузнецов, когда к нему ввели Богданова, спокойно заметил:

— Сердце у тебя болело не за жену, а за преда­тельство. А насчет встречи с женой — я ее тебе скоро организую.

Припертый фактами, Богданов признался, что в бригаду явился с заданием начальника идрицкого гестапо лейтенанта Олемпчо, что добытые сведения передавал через жену, которая давно состояла на службе у фашистов... Да и женитьба была просто ширмой.

Вскоре состоялся партизанский суд. Богданов пол­зал на коленях перед членами суда. Приговор обжа­лованию не подлежал...

Партизанская борьба разгоралась. Люди брались за оружие. Старики, женщины, мальчишки, пренебре­гая опасностью, становились связными или проводни­ками. Одним из таких и был Анашка Филиппов — парнишка из Идрицкого района.

В деревне Горелики-Шутово, в которой жил Анашка, бургомистр Григорий Ервинский разместил гарнизон полицейских. Ервинский свирепствовал при «новой власти».

Хватит сидеть на шее родителей, посмотрите Европу,— посмеивался ехидно бургомистр, отправляя молодых ребят и девчат в Идрицу, которых тут же угоняли в Германию.

Анашка и его сестры Мария, Татьяна и Анна тоже были схвачены и доставлены в Идрицу на сборный пункт.

Гаврилов решил покончить с предателями. Парти­заны нашей бригады ворвались в деревню, в короткой схватке убили братьев Волковых и других полицей­ских. Но Ервинскому удалось скрыться от возмездия.

В эту же ночь из Идрицы убежали Анна и Анашка Филипповы. Вернулись домой и спрятались в под­поле дома матери Агафьи Филимоновны. Сестрам Марии и Татьяне не удалось избежать отправки в Германию.

Как-то в Гореликах, возвращаясь с задания, оста­новился взвод Георгия Сидорова из нашего четвер­того отряда. Дом Филипповых находился у самого леса. У них и сделали привал партизаны. Такой встрече Анашка был несказанно рад. Спустя полчаса он бойко рассказывал Сидорову про беды семьи, про свои обиды, которые испытал в лапах полиции.

— Возьмите меня с собой,— взмолился подро­сток,— и в бою, и в разведке не сробею.

Паренек понравился партизанам. Смущал воз­раст: шестнадцать исполнилось. Но когда он сказал, что припрятал немецкую винтовку, Сидоров растаял:

— Придется взять паренька.

— Правильно,— поддержали партизаны.

Вскоре за находчивость и хорошее знание местно­сти комбриг Гаврилов перевел его в штаб бригады связным. Анашка не только обеспечивал связь между штабом бригады и отрядами, но и ходил с поруче­ниями к нашим разведчикам в гарнизоны против­ника.

Агентурной разведкой занимался комиссар брига­ды Васильев. Как-то перед вечером Николай Василь­евич вызвал к себе Филиппова:

— Тебе, брат, поручается особое задание: сходить в Опочку на базар. Кур будешь продавать.

— Кур? — удивился Анашка.

— Да, кур. За каждую запросишь по сто марок, Запомни: по сто марок. Кто скажет: «Я заплачу рублями» — тому отдай все четыре курицы вместе с кор­зинкой. Получи деньги, сколько тебе отсчитают, и больше с этим человеком ни о чем не говори. Уяснил?

— Еще как! Мой пароль: «За каждую сто марок», а отзыв: «Я заплачу рублями».

— Все правильно понял. Вот получай документ — справку с печатью. С сего числа ты Анатолий Филип­пов.

С заданием Филиппов справился успешно. Ольга Михайлова, наша разведчица в Опочке, вскоре сооб­щила: «Благодарю за подарки. Все определили на место». В городе были расклеены сообщения Совинформбюро и обращение Калининского обкома партии к населению временно оккупированных районов обла­сти.

После этого задания Анашку стали величать Анатолием.

Анашка несколько раз с разрешения комбрига на­вещал семью. Как-то при очередной встрече мать сказала:

— Анаша, меня недавно просил дядька Дмитрий, чтобы ты зашел к нему. Сердцем чую: неладное он что затеял. Вчера он опять приходил и сказал: «Не­чего Ананию за красных голову ложить. Все равно власть германская будет. Пока не поздно — верни сына домой».

Дмитрий Задвинский жил на отшибе в добротном доме. Оружия в руки не брал, но дружбу водил с бургомистром.

Возвратясь в Двор Черепето, Филиппов рассказал командиру и комиссару бригады о разговоре с ма­терью.

Взвод Георгия Сидорова к ночи добрался в район Горелики-Шутово. Вместе со взводом были Анаша Филиппов и его двоюродный брат Степан Косаревский. Сидоров расставил партизан вокруг усадьбы Задвин­ского.

Подросток постучал в окно. На крыльцо вышел хо­зяин.

— А это кто с тобой? — боязливо уставился Дмит­рий на двухметрового парня.

— Как кто? Это же Степан Косаревский, сын Про­копа, бывшего твоего соседа по хутору.

— Ох ты, как вымахал! — пропуская гостей в дом, сказал хозяин.

Пока мужчины разговаривали, хозяйка дома, тетка Настасья, жарила яичницу. На столе появились соленые огурцы, квашеная капуста, миска засахарившегося меда. Хозяин нарезал большими кусками сало.

Когда ребята закусили, Задвинский повел речь:

— У вас, мальцы, жизнь какая-то неизвестная, темная. Вот Ервинский, тот умнее — служит у немцев, Обут, одет и шнапс каждый день пьет. Новая власть ему хорошо платит. А вы, наверное, в голоде и холоде? Я с ним разговаривал: он готов принять вас к себе.

Братья от таких слов даже есть перестали. Степан встал, но тут же сел.

— Да, предложение ваше серьезное. Мы и сами подумывали, не пора ли нам смотаться из партизан. У нас и дружки есть — тоже не прочь удрать. А как быть с ними?

— Ведите и тех, но будьте осторожны.

— Это мы понимаем.

— Давайте из леса с богом, да смотрите, не тяните время.

Задвинский распрощался с братьями.

Рассказ о встрече с хуторянином комбриг выслушал внимательно.

— Задвинский, видать, не случайно предупредил вас поторопиться. Он что-то знает. Хитрая лиса.

Пораздумав, Гаврилов направил в Горелики-Шутово группу партизан во главе с Иваном Флориновичем. Флоринович— разведчик опытный. Ночью, подъезжая к Гореликам, остановил подводу в кустах и долго наб­людал за деревней. Странное дело: час поздний, а в некоторых хатах топятся печи — дымят трубы.

Соблюдая осторожность, разведчики пробрались опушкой леса к дому Филипповых и постучали. Тихо скрипнула дверь. Иван Флоринович вошел в дом. Раз­глядывая разведчика при свете коптилки, Агафья Фи­лимоновна испуганно говорила:

— Ой, парень, осторожно: в деревне отряд немцев. С ними бургомистр Ервинский. Забирают людей, ви­дать, в Германию. Хватают всех, кто помоложе.

Разведчики еще затемно возвратились в бригаду, Партизанский отряд, поднятый по тревоге, выехал к месту засады между деревнями Косогор и Ольховец.

Обоз, двигавшийся по большаку, поравнялся с за­садой. На первых пяти подводах ехали немцы, дер­жавшие наготове винтовки.

— Пожалуй, начнем. Огонь вести только по воору­женным,— сказал командир отряда Петр Филиппов и громко крикнул: «Женщины, падайте в снег!..»

В сознание юный партизан пришел в избе. Когда Анашка открыл глаза, два солдата подхватили его под руки и посадили на скамейку. Офицер резко заговорил по-немецки.

— Где штаб? Кто командир? С каким заданием ехал, куда и к кому? — быстро переводил переводчик вопросы офицера.

— Я из Ленинграда, беженец,— ответил Филиппов.

— Врет! — выходя из-за дощатой перегородки, за­вопил мужик в полушубке.— Это Ананий Филиппов из нашей деревни. Его отец создавал колхоз.— И, зло посмотрев на подростка, добавил: — Капут колхозам, капут и тебе, щенок!

Анашка узнал Ервинского, с сыном которого учился в одном классе. Рассвирепевший бургомистр выхватил парабеллум, ударил Филиппова рукояткой по голове. Кровь залила лицо.

Допрос продолжался, но Анаша молчал. Тогда фа­шисты сорвали с парнишки одежду, вывели голого на улицу и толкнули в сугроб.

— С каким заданием ехал? Говори!..

Холод обжигал. Анашка, сжавшись, не проронил ни слова. Окоченевшего, его втащили в дом и поло жили на стол. Ввели проводника Петра Тимофеева и поставили рядом. Два немца взяли пилу и топор.

— Говори, где штаб партизан, а то распилим на куски,— сказал переводчик.

Анашка хрипло ответил:

— А еще людьми зоветесь.

Здоровенный солдат в злобе столкнул Анашку со стола на пол.

— Ничего, заговорит,— ерепенился Григорий Ервинский. Потом приказал Петраку:— Одевай банди­та. Пусть еще немного поживет.

Со связанными руками Анашка лежал на крестьян­ских розвальнях. Его везли в родную деревню. Беда нависла над его матерью, меньшими сестрами и бра­том. Тревожные мысли одолевали паренька.

Немцы, спрыгнув с подвод, держали наготове ору­жие, озираясь по сторонам. «Партизан боитесь?»- подумал Филиппов, и какое-то ободряющее чувство приятно отозвалось в его сердце*

Анашка еще издали увидал родной дом. Из трубы его валил дым. Он невольно простонал и сжался. Нем­цы, разбившись на группы, побежали по избам. Сол­даты втащили Анашку в дом, следом вошли Ервинский и офицер. Агафья Филимоновна, увидав сына с почер­невшим от побоев лицом, смогла лишь произнести:

— Ой, лихонько мое, что же это такое?

Ервинский крикнул:

— Ну, щенок, не скажешь, где партизанский штаб, расстреляем всю семью.

— Мама, сестры, простите, — успел выговорить Анашка. Солдаты стали бить его ногами.

Раздалась автоматная очередь. Мать и сестра Аня, стоявшие у стола, упали на пол. Меньшая сестра Зина и брат Ванюша, лежавшие на печи, кричали. Фашис­ты выстрелили в детишек несколько раз.

Филиппов рванулся на Ервинского, но его сбили, вытащили на улицу и бросили на подводу. Каратели между тем обшарили дом. Когда они швырнули награбленное в сани, из открытой двери послышался стон. Немецкий офицер вернулся назад, прозвучал вы­стрел — и стон утих. Фашисты, уходя, подожгли дом.

В этот день в деревне Горелики-Шутово фашистские изверги расстреляли также партизанские семьи Коровякиных, Ивановых, Авсеенковых, Горешковых, а их дома сожгли. Погибло пятьдесят шесть неповинных стариков, женщин и детей.

Завершив кровавую расправу, карательный отряд возвратился в Есиновец. Здесь связанных Анашку и Петрака бросили в амбар.

Анашка рассказал Петраку о страшном дне.

— Эх, парень, из-за тебя и меня повесят.

— У нас одно спасение — попытаться бежать.

— Анашка наткнулся на костыль, торчащий из стены.

Он стал перетирать об него веревку. Ему удалось ос­вободить руки, но затекшие пальцы не работали. Он зубами развязал узлы на руках Петрака.

— Теперь ломай дранку на крыше,— требователь­но прошептал Анашка.

Дранка оказалась непрочной, и Петрак быстро про­делал лаз.

Ночь и метель помогли им уйти в лес. Они напра­вились в деревню Зайцево, где у Анашки были знако­мые. На рассвете они вышли в мелколесье и увидели заснеженные избы. В доме Екатерины Кондратьевны Тимофеевой, куда зашли беглецы, их накормили.

На другой день над партизанской зоной появился немецкий самолет. Он сбросил листовки, в которых партизанам предлагалось переходить на сторону гер­манских войск. В листовке говорилось: «Вопрос о победе Германии решен. Большевизм почти уничто­жен, и никакая партизанщина ему не поможет». И далее шел рассказ о том, что на днях партизан Ананий Филиппов добровольно сдался немецким солдатам.. Ему гарантирована жизнь, хорошее обращение и хоро­шее питание.

Командир взвода Г. В. Сидоров	Комиссар отряда М. Ф. Крылов

Отряд П. С. Филиппова спешил по лесной дороге к месту засады, когда навстречу ему из кустов вышел Анашка. Связной попытался доложить командиру по всей форме, но разрыдался. Сдали нервы. Парнишку положили в сани, укутали тулупом и увезли в парти­занский госпиталь.

Больше месяца лечился Анашка, а когда почувство­вал, что силы начали возвращаться, попросился в строй. Комиссар бригады Васильев пригласил парти­зана на беседу.

— Прежде чем снова воевать, Анаша, побывай в деревне и захорони останки родных. Я распорядился — с тобой поедут партизаны.

— Спасибо, товарищ комиссар.

Полусожженная безмолвная деревня Горелики-Шутово встретила партизан настороженно. От дома Филипповых осталась почерневшая печь с торчащей трубой. Соседи сказали: останки Агафьи Филимонов­ны, сестер и брата Анашки откопали и захоронили на кладбище. Долго стоял Анашка с обнаженной головой у родного пепелища. К нему подошли партизаны.

— Пора уходить, — тихо сказал Алексей Медведев.

Ананий поднял карабин, трижды выстрелил вверх, а потом почти выкрикнул:

— Клянусь, мои родные, я за вас еще отомщу!

Позже он всегда первым просился на задания. Од­нажды в бою его серьезно ранило. Комиссар отряда Михаил Крылов отправил Филиппова подводой на партизанский аэродром и посадил в самолет. Выписав­шись из госпиталя, Анашка оказался в 71-й стрелко­вой гвардейской дивизии на 1-м Прибалтийском фрон­те. Ананий был смелым бойцом — его подвиги отмече­ны тремя медалями «За отвагу».

С фронта Ананий вернулся инвалидом. Пережитое постоянно жгло его память. После войны, когда откры­вали памятник на братской могиле в деревне Горелики-Шутово, Анатолий Филиппов, седой, стоял в без­молвии, с крепко сжатыми кулаками. В эти минуты он проклинал тех, кто с огнем и мечом пришел на его землю.

Все, что нам довелось испытать в январе и начале февраля сорок третьего, не забыть никогда. Но собы­тия тех дней оказались только частью операции, кото­рую разработали фашисты по захвату и ликвидации братского партизанского края. Уже во второй половине февраля вражеская группировка в составе четыр­надцати охранных батальонов и пяти полков СС, имев­ших артиллерию и тяжелые минометы, двинулась на нас из Латвии. Как позже выяснилось, на партизан наступало около двадцати тысяч гитлеровцев. Их под­держивала штурмовая авиация. Экспедиция имела красивое название — «Зимнее волшебство». Командо­вал войсками обергруппенфюрер СС Еккельн.

Каратели тремя колоннами двигались на Кахановичи, Сария и Красово. Бригады Захарова, Герасимова и латышский спецотряд Самсона, вступили с фа­шистами в бой. На помощь к ним поспешила бригада имени Рокоссовского. Но силы были далеко не равны­ми. Ведя тяжелые бои, партизаны отходили на восток. Латышский спецотряд оказался отрезанным от основ­ных сил, но продолжал сопротивляться.

В это тревожное время в деревне Ровное Поле состоялось совещание партизанских командиров, на ко­тором было принято решение: создать оперативную группу по координации действий партизанских сил во всем крае. В нее вошли: уполномоченный Калининско­го штаба партизанского движения А. И. Штрахов, уполномоченный Белорусского штаба партизанского движения А. Ф. Бардадын, представитель Витебского обкома партии Б. Е. Можарский, руководитель опер­группы ЦК КП(б) Латвии К. М. Озолинь, секретарь Россонского райкома партии Я. П. Василевич и коман­дир бригады имени Фрунзе И. К. Захаров. Оператив­ный план действий Штрахов, видимо, разработал еще ночью. Вид у него был неважный, но он бодро доло­жил об обстановке и перешел к деталям плана.

— Предлагаю, — говорил Алексей Иванович,— раз­делить наши силы на три группы. В Северную войдут бригады Гаврилова, Лисовского, Бойдина, Вараксова, Охотина и отряд латышей Лайвиниша. Их задача — удержать позиции в районе Городиловичи — Микулино. Координирует действия бригад капитан Гавриков. В Центральную объединяются бригады Захарова и Буторина. Им вменяется защита границ партизанского края в районе деревни Макуты. В Южную группу вольются бригады Герасимова и Романова. Она обо­роняет позиции у Задержья.

28 февраля наша бригада частью сил заняла оборо­ну на небольших высотах в трех километрах от дерев­ни Великое Село. Эта деревня находилась в руках ка­рателей. На следующий день при поддержке бомбар­дировщиков и артиллерии два батальона СС повели наступление на высоты. Основной удар принял на себя отряд Чернова. Более двух часов он стойко удерживал позиции, тем самым позволил другим отрядам пере­группироваться и осесть в обороне у деревни Городи­ловичи. В этой схватке отличились партизаны Алек­сей Васильев, Владимир Ульянов, Николай Журавлев и Владимир Крылов. Они цепко держали позицию и уничтожили немало гитлеровцев. Потери отряда сос­тавили двое убитых и восемь раненых. Сам Чернов, будучи раненым, не вышел из боя. Он с завидным са­мообладанием руководил организованным отходом партизан на новую позицию. Прикрывая отход отряда, погиб помощник командира взвода автоматчиков Ни­колай Тихонович Стародубцев. В начале июля 1941 го­да он воевал здесь, под Себежем, в 717-м стрелковом полку Башкирской дивизии. Потом прошел большой путь партизана. И вот, защищая братский край, сло­жил голову.

В тот же день у деревни Городиловичи разгорелись настоящие фронтовые бои, длившиеся семь дней и но­чей. Отступать дальше было некуда: в лесу находи­лись женщины, старики и дети из тех деревень, что сожгли каратели. Народные мстители поклялись: «Ум­рем, а врага не пропустим!» Ни бомбежки, ни беспре­рывные атаки пьяных эсэсовцев не смогли сломить волю советских людей.

Помню, наша позиция проходила по пологому хол­му. Стояла оттепель. Каждый из бойцов оборудовал для себя одну-две ячейки в снегу, воткнул впереди их. несколько веток для маскировки. Вот и все, что мож­но было тогда сделать. Меня, как и других разведчи­ков, посылали в разные места с приказами Гаврилова, поэтому я видел и другие позиции. Все они были не лучше наших. На третий день комбриг использовал последний резерв — разведчиков.

Немцы действовали по шаблону: утром летят бом­бардировщики, отбомбятся — начинается артиллерий­ский и минометный обстрел наших позиции; затем по­являются цепи фашистов. Лежа в обороне на холод

ной земле, голодные, мы яростно отбивались, перехо­дили в контратаки. Дело доходило до рукопашных схваток. Эсэсовцы обычно не выдерживали их, отстре­ливаясь, отступали, а через некоторое время все пов­торялось сначала: бомбежка, артобстрел, атака.

Как-то перед вечером командир отряда Ершов вы­звал пулеметчика Юрия Иванова, бронебойщика Ива­на Волова и разведчика Александра Максименко.

— Сегодня ночью пойдете со мной. Устроим кара­телям варфоломеевскую ночь.

...Группа Ершова на двух подводах с тыла въехала в Освею. На окраине поселка стояло шесть автомашин. Солдаты разгружали какие-то ящики. Фары дизелей освещали площадки.

— Иванов, Волов, сделайте фрицам перекур.

Резкие выстрелы противотанкового ружья и пуле­метные очереди разорвали тишину. Немцы попадали, две автомашины запылали. Максименко бросил грана­ты и застрочил из автомата. В гарнизоне поднялась паника. Вспыхнули осветительные ракеты, открылась беспорядочная стрельба.

— Уходим! — приказал командир отряда.

Обе подводы быстро умчались в ночную темноту. Вся группа возвратилась без потерь. Только Юрий Иванов получил легкое ранение.

На шестой день боев у нас осталось по полдиска патронов на автомат и ручной пулемет, по десятку — на винтовку. Спали мы урывками прямо на снегу. Все были измучены и оборваны. Командиры подбадривали, но и сами они еле держались на ногах. Наступило седьмое утро обороны. Вокруг тишина, неужели кара­тели ушли? Но нет: в полдень появилась «рама» и стала кружиться над позициями. Тогда-то Иван, Ефи­мов и сказал:

— Это не «рама», а черный ворон.

И громко запел:

Ты не вейся, черный ворон,

Над моею головой...

Песню мы подхватили, и над пологими склонами холмов сначала робко, а затем громче и громче зазву­чали слова:

Ой, ты ворон, черный ворон,

Ты не вейся надо мной.

Ты добычи не дождешься,

Я солдат еще живой...

Мы пели любимую песню Чапаева, которая вселя­ла в нас веру в непобедимость.

Гитлеровцы были недалеко. Они не могли не слы­шать песни. И, наверное, подумали, что партизаны ра­дуются подкреплению. Очередная их атака была вя­лой и неорганизованной.

Мы почти не стреляли. Подпустив к себе фашистов шагов на сто, с криком «ура» ринулись на них. Эсэ­совцы дрогнули и отхлынули назад. Прошло еще пол­дня, когда поступила команда: «Сняться с позиций и поотрядно уходить в лес». Может, и они выдох­лись? В этот день атак немцы больше не предприни­мали.

Рубежи нашей обороны заняли белорусские парти­заны. В их бригады самолетами и на планерах посту­пило значительное количество боеприпасов.

Захватить партизанский край фашистам опять не удалось: против них стояли насмерть патриоты Роди­ны — русские, белорусы, латыши.

В ходе операции «Зимнее волшебство» каратели со­жгли 150 населенных пунктов, 102 школы, райцентр Овсею. Они зверски убили более 3500 человек мирного населения, 2 тысячи человек было схвачено и отправ­лено в Германию.

«Освейской трагедией» называли эту варварскую экспедицию партизаны. (После войны обергруппенфюрер Еккельн был осужден и приговорен к смерти за свои зверства в партизанском крае.)

Мы возвращались в Двор Черепето. Утром 9 марта остановились на привал в деревне Клястицы. Крестья­не встретили нас радушно, накормили полевкой, бульбой и хлебом. После завтрака меня вызвал комбриг. В доме, где разместился штаб, находились Гаврилов и комиссар Васильев. На столе лежали три клеенчатых свертка.

— Как настроение, Володя? — спросил Гаврилов.

— Нормально, товарищ комбриг.

— Это хорошо. Есть задание. Сегодня за линию фронта направляется сводный отряд мобилизованных по деревням мужчин. Вместе с ним уйдешь и ты. Мы захватили важные немецкие документы,— указал он на свертки,— доставишь их в Шейно и сдашь товари­щу Соколову. По рации мы сообщим о тебе. Задача ясна?

— Так точно!

— В нашу бригаду назначен помощник комиссара по комсомолу Дмитриев. Он в Шейно. С ним вернешь­ся назад,— дополнил приказ комбрига Васильев.

Обоз из сотни подвод с мобилизованными выехал из Клястиц. Колонну вели партизаны, знавшие мест­ность, те, что недавно проделали этот путь из-за ли­нии фронта. За трое с половиной суток с короткими привалами для отдыха мы, пройдя линию фронта, пе­рекрыли расстояние более двухсот пятидесяти кило­метров и благополучно добрались до Шейно.

Деревня была полна партизанами. Всех прибыв­ших направили в соседние села, а меня оставили при штабе. Пока доставленные мной документы просмат­ривали в разведотделе, я рассказал подполковнику Соколову о действиях нашей бригады во время кара­тельной экспедиции.

— Да, тяжело досталось партизанам, а особенно населению,— задумчиво произнес Степан Григорье­вич.— Но оккупанты потерпели поражение, они от него еще не опомнились.

Помолчав, Соколов обратился, к комбригу 12-й партизанской бригады старшему лейтенанту П. М. Ла­заренко:

— К выходу готовы?

— Сегодня получили боеприпасы, завтра выходим в район действия.

— Через позиции противника вам поможет перей­ти проводник Григорий Рассадов.

Я вышел из штаба и неожиданно встретил комис­сара второго отряда нашей бригады Лукашева. Он оп­равился от тифа, но еще был бледен. Комиссар гото­вился возвратиться в свой отряд.

— Володя, жив! — и Семен Филиппович взволно­ванно обнял меня.— Как там наши?

— Выстояли.

К нам подошел назначенный в бригаду помощник комиссара по комсомольской работе Дмитриев — па­рень, как говорят о таких, косая сажень в плечах. Он ленинградец, блокаду испытал на себе. На Большую землю был доставлен самолетом.

Мы тут же условились, что в бригаду уйдем вмес­те с партизанами Лазаренко. Так что на отдых мне оставалась одна ночь. Но мне посчастливилось попа­риться в крестьянской бане, сменить белье. Потом в теплой хате, растянувшись на полушубке, я более де­сяти часов проспал крепким сном.

— Разведчик, подъем! Мы скоро уходим. Смотри, кто к тебе пришел,— тормошил меня за плечо Лукашев.

Я открыл глаза и увидел инструктора обкома ком­сомола Василия Морозова.

— Здорово, дружище! Я вчера из Калинина. Вот  тебе  весточка от Полины Николаевны,— улыбаясь, Василий передал мне письмо от мамы.

— Спасибо, брат, уважил.

Морозов здесь, в Шейно, готовил комсомольских работников для отправки в партизанские бригады. Встреча с ним для меня была радостным событием. Он рассказал о калининских новостях. Потом я по­полнил боезапас, получил новые сапоги, пиджак, су­конные галифе.

В полдень 12-я партизанская бригада двинулась к линии фронта. Мы шли в сводной группе партизан и командиров, возвращавшихся в свои бригады после лечения или учебы. На привале к нам подошел ком­бриг Лазаренко.

— Ну, что, друзья гавриловцы, не пройдет и не­дели, как будете у своих. С вашим комбригом я на­чинал воевать в партизанах. Много с ним протопали. Передайте от меня Алексею Михайловичу большой привет.— Лазаренко, расстегнув полушубок, достал из кармана гимнастерки свернутую вчетверо запис­ку: — Вот, вручите от меня ему весточку.

— Передадим,— ответил Семен Филиппович.

С этой местностью Лазаренко был знаком с первой военной зимы, но обстановка на линии обороны часто менялась, поэтому помощь проводника Рассадова, ко­торый провел через кромку фронта много спецгрупп и  партизанских отрядов, была кстати. Бригада быстро достигла передовой позиции, но нейтральную зону в эту ночь нам не удалось пересечь: немцы усиленно обстреливали местность из шестиствольных миноме­тов. Несколько партизан получили ранения, и коман­дование бригады отвело колонну в безопасный район,

На следующую ночь переход фронтовой полосы проходил тяжело. Погода испортилась. Наступила от­тепель. Обогнув по бездорожью; крупные гарнизоны противника, колонна вступила на лед реки Смердель вблизи деревни Ушаково. Неожиданно ночную мглу прорезали осветительные ракеты. Мы оказались как на залитом солнцем пляже. Залегли, но немцы не стреляли, значит, что-то задумали. Лазаренко прика­зал резко свернуть и держать путь на станцию Самолуково. На станции, в сторону Локни, охрана дороги толкала по рельсам вагонетку с горящим мазутом. Мы долго ждали в кустах, пока немцы не скрылись за поворотом.

Рассвет встретили в заснеженной деревне Барсуки. Местность вокруг холмистая. Деревня из двух улиц разбросала свои дома по склонам. Посреди была небольшая площадь. Усталые и промокшие, партиза­ны остановились на отдых. Нашу группу отвели в один из домов в центре деревни. Я тут же забрался на русскую печь. Было тепло, пахло луком. Я быстро за­дремал. Проснулся от выстрелов. Кто-то громко кри­чал:

— Немцы! В деревне немцы!

Надев на босые ноги сапоги, схватив автомат и вещмешок, я быстро выскочил из избы. На площади около подвод стояли вооруженные немцы. Из окружаю­щих домов выбегали полуодетые партизаны. В двад­цати шагах я увидел комбрига Лазаренко и комисса­ра бригады Громова. Комбриг скомандовал:

— Не стрелять! Взять живыми!

— Хенде хох! Бросайте оружие! — скомандовал Лазаренко.

Два фашиста вскинули автоматы. Их пули срази­ли насмерть Лазаренко и ранили Громова. Партизаны бросились на гитлеровцев. Завязалась рукопашная схватка. Через несколько минут с ними было покон­чено. Наступила жуткая тишина. В центре деревни валялись семнадцать фашистов. А возле дома лежал убитый комбриг Лазаренко. Пуля попала ему в грудь, рядом с орденом Красной Звезды.

Слышались вопросы: «Как все это произошло? От­куда взялись немцы?»

Вскоре партизаны принесли труп часового, на его лбу — рваная рана от разрывной пули. Чуть позже все выяснилось. Несколько немецких солдат, одетых в маскхалаты, подъехав к деревне, решили проверить, нет ли партизан. Кустами они подошли к сараю, воз­ле которого стояли часовые. Одного они успели убить, а второй выстрелил и побежал к домам. Немцы, ре­шив, что партизан мало, вошли в Барсуки.

День еще только начинался, а наше местонахожде­ние в прифронтовой полосе, насыщенной войсками противника, было уже обнаружено. Все понимали, что немцы не оставят нас в покое. В западном направле­нии ушли разведчики. Отряды заняли круговую обо­рону. В ответ на радиограмму о случившемся подпол­ковник Соколов приказал начальнику штаба бригады И. Р. Моисеенко вступить в должность комбрига.

Землю для братской могилы не копали — хватило двух взрывов для глубокой воронки. Во время про­щального салюта послышался рокот моторов: к дерев­не шли танки. Командиры приказали жителям уйти в лес. Молодые женщины с детьми послушались, а пожилые наотрез отказались покинуть свои избы.

Мы с болью в сердце покинули Барсуки. Колонна уже огибала озеро Плотично, когда загремели пушеч­ные выстрелы. В том месте, где находилась деревня, в небо поднялись черные клубы дыма. Это горели дома. Позже мы узнали, что фашисты зверски рас­правились со стариками: их привязывали веревками к танкам и, включив скорость, разрывали на куски. Деревня и те, кто в ней остался, были полностью уничтожены... Когда Советская Армия освободила Барсуки, специальная комиссия составила акт о зло­деяниях фашистов.

Крестьяне деревень, в которых партизаны остави­ли лошадей перед выходом в советский тыл, сумели сохранить подводы, и дальше мы двинулись на са­нях. Мы ехали всю ночь и перед утром прибыли к озе­ру Веснеболог. Здесь в деревнях Сорокине и Сочихино квартировали партизанские бригады Шиповалова, Бабакова, Максименко и отряд «Земляки» Терещатова. Отдохнули часа два. Разведка донесла: к озеру приближается большой отряд карателей.

Трое суток санная колонна кружила по Локнянскому, Кудеверскому, Опочецкому и Пустошкинскому районам, пытаясь оторваться от преследователей, но стоило нам сделать привал, как тут же слышались знакомые слова: «Опять каратели!»

Как-то днем колонна остановилась в лесу в Пустошкинском районе. По рыхлому снегу мы с Лукашевым пробрались к центру обоза. Комбриг Шиповалов, разложив карту, изучал местность. Рядом, на сосед- них санях, стояли два станковых пулемета, разверну­тых стволами в разные стороны.

—  Товарищ комбриг,— обратился   Лукашев, — пройдет ли маршрут еще ближе к Идрице? Нам пора в свою бригаду.

— Нет. Мы еще раз махнем под Кудеверь. Возле железной дороги можете оторваться от колонны.

Ночью наша группа благополучно перевалила че­рез железку. И только к вечеру следующего дня мы прибыли в Двор Черепето. Гаврилов подробно рас­спросил Лукашева и меня о всем увиденном и очень жалел о смерти своего друга Лазаренко. Его записка лежала перед комбригом весь вечер.

Позже я узнал, что бригады, с которыми мы кур­сировали по районам, под Кудеверыо попали в мешок и вели неравные бои с частями 16-й немецкой армии, В этих боях погибло много партизан. Выходя из окру­жения с горсткой бойцов в Опочецком районе, в бою у деревни Норкино пал комбриг С. М. Максименко. Комиссар этой бригады майор Леонов и начальник штаба Исмаил Алиев с группой партизан пытались пробиться в советский тыл, но у станции Самолуково лопали в засаду и погибли. В районе Низов, за дерев­ней Козино, совершил свой подвиг разведчик из от­ряда «Земляки» Николай Горячев. Ему было присвое­но звание Героя Советского Союза посмертно. В не­равной схватке отряд Терещатова с большим трудом вырвался из смертельного мешка фашистов.

Совместная борьба партизан трех республик про­тив оккупантов выдержала испытания. Калининские бригады не раз приходили на помощь белорусам и ла­тышам. А в крайне напряженный момент бригада Алексея Баскакова была передана в распоряжение Белорусского штаба партизанского движения. И это не случайно. Сам командир Алексей Баскаков — де­вятнадцатилетний парень из Конакова, отличался не­дюжинной отвагой. Еще в ноябре 1941 года он сумел создать небольшую группу добровольцев, и в дни не­бывалых сражений под Москвой они совершали дерз­кие налеты на автомашины с живой силой противника. За свои подвиги Баскаков был награжден орденом Красного Знамени.

Когда наши войска освободили Калинин, Баскакова пригласил на беседу первый секретарь обкома партии Иван Павлович Бойцов. При этом разговоре присут­ствовал и начальник областного управления НКВД Д. С. Токарев.

— Наслышан про дела твоих ребят. Молодцы. Начало хорошее. Но главное еще впереди. Вот товарищ Токарев сейчас формирует партизанский отряд из мо­лодежи Калинина. Думаем утвердить командиром тебя.

— Спасибо за доверие. Сделаю все, что в моих силах, — встав, ответил Алексей.

Через месяц подготовленный и вооруженный отряд Баскакова начал действовать в Великолукском райо­не. Баскаковцы вместе с партизанским отрядом Глазкова провели удачную операцию. На станции Черно­зем, между городами Невелем и Великие Луки, подо­рвали бронепоезд. Оккупанты перекрыли все пути от­хода отрядам. У деревни Макушево молодежь дала короткий бой немцам. Разбив карателей, отряды при­были в деревню Шейно. Здесь по приказу И. Н. Кривошеева была создана бригада особого назначения с районом действия в треугольнике Витебск — Полоцк — Юрша. Алексей Баскаков стал комбригом, а комисса­ром утвердили Георгия Никитовича Осипова, тоже калининца, бывшего водолаза.

О баскаковцах шла громкая молва. Они взрывали мосты, пускали под откос эшелоны, громили враже­ские гарнизоны и части 12-го армейского корпуса немцев, находившегося на отдыхе в этих местах. Только с июня по ноябрь 1942 года они пустили под откос 30 эшелонов. Ими было выведено из строя более 2500 солдат и офицеров противника.

Алексей Баскаков — человек увлеченный, порыви­стый и мечтательный. Однажды, сидя у костра, он неожиданно обратился к комиссару:

— Георгий Никитович, в нашей бригаде больше половины комсомольцев. А что, если бригаде присво­ить имя Ленина?

— Это серьезное предложение. Надо обсудить с бойцами.

Решение открытого партийного и комсомольского собрания о присвоении бригаде особого назначения имени В. И. Ленина утвердил Центральный Комитет компартии Белоруссии. Баскаковцы не раз потом оп­равдывали эту высокую честь ударами по вражеским войскам и коммуникациям в Витебской области. Ког­да свирепствовали карательные экспедиции оккупан­тов на Россонщине, бригада имени В. И. Ленина от­бивала натиск противника на Суражскую партизан­скую зону.

Вражеским осведомителям все-таки удалось уста­новить момент, когда бригада оказалась ослабленной (более половины ее личного состава сражалось весной 1943 года на других участках). Фашисты бросили на бригаду большие силы. Разгорелся тяжелый бой. Погибли многие партизаны. Боеприпасы подходили к концу. С группой бойцов комбриг вышел на разведку пути для вывода обоза с ранеными и больными из опасной зоны. Разведчики были окружены в мелком кустарнике:

— Сдавайтесь! Иначе капут! — орали солдаты.

— Комсомольцы не сдаются! Вперед! — скомандовал комбриг.

Прокладывая путь, он увлек за собой товарищей. Часть разведчиков проскочила, но комбрига и нескольких бойцов фашисты прижали к земле плотным огнем. Раненый Алексей продолжал отбиваться до последнего патрона. Несколько немцев побежали к истекающему кровью командиру. Прозвучал глухой взрыв гранаты. Погиб Алексей Баскаков.

С Надеждой распрощались под утро.

— Вот видишь, Володя, дела пошли повеселее, - сказал Федор Иванович, когда мы вышли на улицу.- Есть у нас на кого положиться.

— Да, девушка деловая.

Решили действовать под видом полицейских. Подошли к дому Дроздецкого и забарабанили в дверь что есть силы.

— Кто? — спросила женщина.

— Из Идрицы. Где мужик-то?

— А разве вы его в Идрице не встретили? Он еще вчера к вам уехал.

— Ладно, разберемся... Вот гад, в гарнизоне ночует.

Уже совсем рассвело, когда мы, усталые, добрались до деревни Старое Луково. Здесь решили остановиться на дневку.

Вечером вновь отправились к Идрице. На этот раз нам надо было повидаться с Прокопом Филипповичем Ващенко, который работал обходчиком на железной дороге. Он с женой и двумя детьми жил в каменной будке недалеко от деревни Островно.

Ночь была лунной. Будка Ващенко хорошо про­сматривалась через редкие сосны. Наблюдали минут пятнадцать. Не обнаружив ничего подозрительного, подошли к полотну. Федор Иванович постучал. Зана­веска дрогнула, раздвинулась, и за окном показалось бородатое лицо Прокопа. Узнав пришедших, он ука­зал рукой на дверь.

Обрадованный приходом своих, Прокоп Филиппо­вич тепло поздоровался и, разглядывая меня, спросил:

— Помощник?

— Помощник,— ответил Сумбаров.

— Ясно,— махнул Ващенко своей широкой боро­дой и вынул из-под лавки свернутый листок бумаги,

— Тут все описано. Сколько, в какую сторону и с чем прошли эшелоны за последнюю неделю. А о бро­непоезде пока ничего толком не узнал. Но меня при­глашает комендант Леопольд, может, чего узнаю. Я у него в большом почете. А он и в Идрице пуп. Считает меня своим человеком. Пусть себе считает. Сочтемся,— обходчик зло сплюнул.

— Что еще у тебя?

— Вот голова, чуть было не запамятовал: немцы начали вырубку леса вдоль полотна. Усилили охрану. Засады делают. Знаете, ребята, вы принесли бы мне мину. Вот уж я услужу им, проклятым!

— Хорошо, дед, принесем,— улыбаясь, ответил я.

— Ну, нам пора...

В Ковалевку вернулись уже днем. Несмотря на ус­талость, Федор Иванович сел писать донесение, а ос­тальные заснули крепким сном.

— Володя, вставай,— будил Сумбаров.— Все уже готово. Надо ехать в штаб бригады.

Дорога была безопасной, но я ехал осторожно, больше шагом. Прибыл в Двор Черепето далеко за полночь. Дежурный по бригаде капитан Кузнецов, принимая пакет, сказал:

— Скоро прибудет новый заместитель комбрига по разведке. Уже сообщили из штаба партизанского дви­жения. На днях самолетом прилетает.

— А вас куда?

— Буду командовать отрядом. Повоюем в открытом бою. А сейчас давай-ка, дружок, иди спать.

Утром, войдя в штаб бригады, я застал комиссара Васильева за беседой с командиром отряда подрывников Михаилом Леонтьевичем Пановым и незнакомым лейтенантом с погонами.

— Что, разведчик, глаза-то на погоны пялишь? Удивлен? Сейчас в нашей армии введены погоны. Скоро и наши командиры будут их носить... Чего ж ты стоишь-то, садись. Донесение прочитал. Очень интересно. После обработки передадим его на Большую землю. А сейчас расскажи об обстановке на перегонеИдрида — Себеж.

Я рассказал все, что знал со слов деда Прокопа Ващенко.

— А где живет этот обходчик? — поинтересовался комиссар, отмечая что-то в записной книжке.

— Можно ли ему доверить важное дело? — спросил армейский командир.

— Да, это надежный человек.

— Товарищ комиссар, я думаю, ваши люди помогут мне?

Николай Васильевич посмотрел на меня и спросил:

— Как, Володя, поможем фронтовикам?

— На перегоне Идрица — Себеж в эти дни необходимо остановить движение,— пояснил офицер.

— Конечно, поможем.

— Ты и поведешь подрывников на дело,— сказал комиссар и тут же обратился к Панову:

— Дело над выполнить без риска. Дайте фронтовикам лошадей. Может быть, еще успеют проскочить по снегу.

Через полчаса группа из девяти человек тронулась в путь. Дорога была никудышной, развезло. Только к часу ночи добрались до озера Белое.

— Далеко еще до деда? — спросил лейтенант Харламов.

— Нет, с полкилометра. Вы обождете здесь, я приведу его сюда.

До будки Ващенко я добрался быстро и без всяких происшествий. Узнав меня, дед вышел на улицу.

— Дело есть. Помогай.

Ващенко кивнул головой.

В лесу дед спросил:

— А какая от меня требуется помощь?

— Полотно надо заминировать. Ты скажешь, где лучше это сделать.

— Понятно. У моего «дворца» сейчас безопасно, но тут, я думаю, нельзя. Я еще пригожусь.— Он заду­вался.— Вспомнил. Есть подходящее местечко, где спокойно можно заварить эту кашу. Пошли.

Лейтенант первым протянул руку деду:

— Вам, наверное, Володя говорил, что требуется?

— Говорил, говорил. Идемте.

Шел третий час ночи. Около лошадей осталось трое автоматчиков, а остальные цепочкой двинулись за де­дом. Прошли по озеру и вышли в середину улицы де­ревни Островно.

— Эх, друзья,— заговорил дед,— мне здесь вслед плюют. Продажной шкурой считают. Посмотрели б, кого я веду, — дед от досады даже махнул рукой.

...Родился Прокоп в большой бедняцкой семье в де­ревне Петровно Чайкинской волости. Революцию встре­тил с радостью. Активно помогал строить новую власть. Дважды был ранен из-за угла кулацким но­жом, но это не испугало Ващенко. В 1918 году он всту­пил в партию. Создал коммуну в деревне Руково. Ког­да в стране началась коллективизация, Прокоп орга­низовал колхоз «Серп и молот», в который вошли кре­стьяне пяти деревень, а в 1933 году создавал совхоз «Аннинское». С людьми Ващенко ладить умел, но но­жевые раны давали о себе знать — ушел работать в лесничество.

Война застала его в Пустошкинском районе. Здесь жон жил с семьей в деревне Саньково. В родительский дом вернулась его старшая дочь Мария с грудным ребенком на руках.

Вскоре вражеские части прорвались к Пустошке и перекрыли дороги, ведущие на восток. Несколько семей командиров Красной Армии спрятались в лесу, о чем было известно Ващенко. Как-то перед рассветом он вернулся, весь мокрый от росы, из леса и разбудил:

— Вставай, есть дело.

Мария быстро оделась и пошла вслед за отцом.

У дороги в перелеске стояла большая повозка, В ней спал гитлеровец. Ващенко оглянулся по сторонам и, убедившись, что поблизости никого нет, обухом топора хватил фашиста по голове.

— Бери за ноги!

Они оттащили «завоевателя» в мелкий сосняк. Лошадь с повозкой отвели в лесной лагерь к беженцам.

— Вот, забирайте транспорт и возвращайтесь в Себеж,— сказал им Ващенко.

Обратно он шел молча, а перед домом произнес:

— Это наш почин. У нас с тобой, дочь, одна задача— бить, захватчиков. Но отсюда надо уходить.

Семья переехала в Островну, в брошенную будку. Прокоп отрастил бороду, чтобы стать неузнаваемым, и сам напросился к оккупантам на работу. Перед ними он разыгрывал неунывающего простака, а дома кипел ненавистью к носителям «нового порядка».

 Однажды Прокоп Филиппович прибежал из деревни запыхавшийся и с порога сообщил:

— Ведут наших военнопленных. Надо хотя бы одного спасти.

Мария бросилась на улицу. Вот и колонна босых оборванных людей под конвоем фашистов.

— Ваня, Ванечка! — закричала она, кинувшись од ному из военнопленных на шею.— Это мой муж, мой Ваня!

Конвоиры поверили Марии и приказали «Ивану» выйти из строя. Так сержант Морозов, уроженец Башкирии, нашел приют в семье Ващенко. Позднее он оказался в  отряде Бондарева, действовавшем в Локнянском районе.

Прокоп Филиппович был главой, большой семьи.  Два его старших сына находились в действующей армии. Здесь — сам-шестой. Беспокоясь за безопасность Марии, он отправил ее вместе с ребенком в дерева Мальково, что под Себежем, к ее свекрови. Но и там Мария Иванова не осталась в стороне от борьбы оккупантами: она стала собирать разведывательные сведения для группы Сумбарова.

Вскоре Прокоп Филиппович установил связь с партизанами. Те дали ему задание: в один из дней отвлек фашистскую охрану железнодорожного полотна. Ващенко сумел соблазнить гитлеровских вояк банькойжарко натопленной на этот случай. Пока они парились, партизаны взорвали путь у Наволок. Подозрение пало на Ващенко, и фашисты увезли его, арестованного, в Идрицу. Спас его... комендант хозяйственной коменда­туры обер-лейтенант Леопольд, которого Прокоп Фи­липпович еще раньше предусмотрительно подкармли­вал рыбкой, наловленной в озере.

— Этот дед хороший. Пусть идёт домой,— распо­рядился комендант...

На следующую после диверсии ночь немцы аресто­вали Ващенко и отвезли в себежскую тюрьму. Тринад­цатилетний сын его Савелий запряг лошадь и приехал к сестре в Мальково. Рыдая, Мария упросила офицера из охраны дороги, знавшего Прокопа, написать запис­ку начальнику тюрьмы, что Ващенко честно работал, а полицейские по злобе наговорили на него.

Отца выпустили: мучительная неделя, проведен­ная в застенке, давала о себе знать, но по дороге домой Прокоп шутил:

— Не жаль, что отсидел в тюрьме, жалко, что комне приходили партизаны, а я их не видел.

— Увидишь, если еще осторожнее будешь рабо­тать,— в тон ответила Мария, его надежная помощ­ница.

Она умело добывала важные сведения об оккупан­тах себежского гарнизона и изменениях на железной дороге. Переправляла их отцу через братишку или приносила в будку. Эти данные Прокоп дополнял своими наблюдениями и передавал нам. Командование бригады было довольно работой Ващенко.

Разведчица Н. В. Маевская	Партизанка М. П. Андреенок

Примерно в те же дни наши разведчицы комсо­молки Мария Андреенок и Полина Шабашова из де­ревни Лужки Идрицкого района по заданию Гаврило­ва установили связь с Яковом Матвеенок, который ра­ботал в Идрицкой комендатуре. Он устроился туда по совету нашего командования. Перед ним было постав­лено конкретное задание. Суть его состояла в следую­щем. У немцев появились новые противогазы. И в то же время в большой сарай за колючей проволокой солдаты ночью разгрузили какие-то снаряды и бом­бы. Это не ушло от внимания нашей разведки. Надо было срочно узнать точную маркировку на противога­зах и боеприпасах. Эти сведения и должен был до­стать Матвеенок.

Яков не выходил из городка несколько дней. И тогда на связь к нему пошла его жена. Ей с трудом удалось вынести из Идрицы и передать девчатам нуж­ные сведения. Комбриг Гаврилов, получив аккуратно исписанный цифрами и немецким текстом листок, об­радовался. Этот листок оказался очень важным. Он подтверждал данные других разведчиков о том, что немцы готовятся применить на фронте химическое оружие. Наш «Аист» срочно передал важную инфор­мацию в партизанский штаб. По-видимому, фашисты догадались, что их коварный замысел известен совет­скому командованию. Вскоре все химические, боепри­пасы они вывезли из Идрицы в Латвию.

Вот вам свежие номера «Правды», передадите их Бышко,— сказал комиссар Васильев, провожая нас с Сумбаровым на первую встречу с инженером-строителем военной комендатуры идрицкого гарнизона.— К двадцать пятому апреля жду от вас, товарищи, пол­ные данные о гарнизоне Идрицы.

Степана Степановича Бышко, инженера-мостостроителя по специальности, оккупация застала в городе Оредеже Ленинградской области. Эвакуироваться не смог. Работая у немцев на строительстве железнодо­рожных мостов, он добывал сведения о военных объ­ектах и передавал их подпольщикам. Когда над Бышко нависла опасность разоблачения, он перебрался в деревню Старо-Козлово, что под Идрицей. Здесь у жены Бышко был свой дом.

...Дороги, ведущие к Идрице, усиленно охранялись, Зная об этом, мы еще днем через лес проникли ближе к Старо-Козлово. Когда совсем стемнело, ползком до­брались до сараев, а потом огородами подошли к дому Бышко.

Осмотревшись, я постучал в окно. Вскоре распах­нулась дверь, и на пороге появился мужчина.

— Чего хотят гости? — спросил он, широко раскинув руки.

— Немного отдохнуть.

Мужчина улыбнулся:

— Проходите.

При свете лампы мы рассмотрели хозяина дома, Выше среднего роста, с лысой головой и болезненным лицом. На вид ему лет сорок пять. В комнате кроме него женщина, мальчик лет. семи и грудной ребенок  люльке.

— Итак, давайте знакомиться, — сказал хозяин первым протянул руку: — Бышко.

— Сумбаров, командир группы разведчиков.

— Заболотнов, разведчик.

Как ни в чем не бывало, хозяин продолжал:

- А это моя жена Александра, Антоновна и сыновья. Чем могу быть полезен?

— Вы служите в гарнизоне, которым мы интере­суемся.

Бышко откровенно рассмеялся:

— А если, уважаемые, я завтра о вас расскажу комендатуре? А?

— Вы этого не сделаете. Вы же советский чело­век.

— А разве мало предателей?

— Но вы-то не предатель,— возразил Федор Иванович.

— Кто знает? Я же у немцев работаю.

— Не все, кто работает на немцев, предатели.

— Это верно.— И без перехода: — Простите, как вы назвали свою фамилию?

— Сумбаров. Федор Иванович Сумбаров.

Бышко задумался.

— Да. Вспомнил. Вашу фотографию я видел у немцев.

И тогда я развернул перед Бышко свежие номера «Правды».

Глаза инженера вспыхнули, он схватил газеты.

— Шура, смотри, настоящая «Правда»!

Степан Степанович, увидев на первой странице га­зеты добродушную улыбку Михаила Ивановича Калинина, вручающего награды в Кремле, не сдержал чувств. На глазах появились слезы.

— Товарищи, какая же это радость!

— Нам необходимо все знать о военных объектах Идрицы,— сказал Сумбаров.

— Хорошо, постараюсь вас снабжать такой информацией,— решительно ответил Бышко.— Я очень бла­годарен вам за доверие. Все сделаю, что в моих силах.

Разговор затянулся до трех часов ночи. Под конец беседы мы сообщили свой пароль, отзыв, указали ос­новные и запасные места встреч, установили порядок передачи сведений и только после этого тихо вышли на улицу.

По указанию штаба партизанского движения калининцы усиленно готовились к уничтожению мостов на реке Неведрице.

Фронт все ближе и ближе подходил к партизанско­му краю. Враг откатывался от Великих Лук, Красная Армия теснила гитлеровские войска к Новосокольникам, Невелю, Полоцку. Единственная на этом направ­лении железная дорога работала напряженно. Иногда .. оккупанты успевали за день перебросить по ней до тридцати пяти эшелонов с живой силой, техникой и вооружением. Необходимо было вывести из строя же­лезнодорожные мосты у деревни Савкино Идрицкого района.

Мосты через Неведрицу. Эти сооружения, длиной шестьдесят метров каждое, красиво висели над водой. Их жалко было уничтожать, но... Непосредственно ру­оводство этой операцией было возложено на начальника оперативной группы штаба партизанского движения майора Штрахова. Задание сложное и ответственное. Требовалось знать буквально все о гарнизоне Нащекино, Могильно расположенных недалеко от мостов.

Савкинский гарнизон, охраняющий подступы к мостам, был обеспечен мощными огневыми средствами. Вся территория обнесена колючей проволокой. Перед проволочными заграждениями — минное поле. Крутые берега реки изрыты траншеями, повсюду пулеметные гнезда. А болота, что простирались за мостами, с южной стороны, простреливались с высокой железнодорожной насыпи. Подход к мостам был только один — по полотну.

...Теплый весенний день. В лесу на проталинке уже появились подснежники. В полдень из штаба 3-й бригады вышел Павел Пузиков и направился к дому, где размещалась бригадная разведка.

— Хлопцы,— начал Павел, переступив порог, — на стоящее, дело есть! Барабанов, Холоденок, Киселев Корехов и Денисенок, приготовиться к выходу на задание.

Ребята как будто ждали этой команды. Проверив автоматы, боевое снаряжение, вскочили на. Коней. Когда отъехали километров пять от Черепето, Павел остановился:

— В нашу задачу входит разведка гарнизонов Могильно, Нащекино и обороны савкинских мостов. Нужно потрудиться. Понятно?

— Понятно! — ответил за всех Петр Денисенок, Перед утром разведчики, оставив в лесу коней, перешли шоссе Москва — Рига и двинулись по направлению к Савкину. В трех километрах от мостов от внезапно наткнулись на засаду. Немцы затаились в кустах рядом с дорогой.

Павел, первым заметив огонек сигареты, резко упал на землю:

— Засада! Назад!.. Предлагаю ползти вдоль дороги к Нащекину,— зашептал он.

Вскоре группа перешла шоссе.

В небольшой деревне Балбуки, что стоит прямо шоссе возле Могильно, жил какой-то дальний родственник Ивана Холоденка. На третью ночь группа пробралась в эту деревню. В дом вошли Холоденок и Пу­зиков. Остальные залегли у сарая, наблюдая за до­рогой.

На обратном пути командиры решили немного отдохнуть в деревне Клинцы Идрицкого района.

...Ночь была на исходе. Хотелось спать. На какое- то мгновение Гриша Сенин, что стоял на посту у крайнего дома, забылся. Нет, он не уснул. Просто не за­метил, как к нему подкрался власовский солдат.

— Эй, спишь, что ли? Поднимай тревогу.

Сенин на мгновение опешил, но тут же нашелся:

— Бросай винтовку! — крикнул он.

— А я говорю, поднимай тревогу!

— Брось винтовку, последний раз предупреждаю!

Власовец бросил винтовку:

— Да пойми ты, вас окружают немцы!

Сенин бросился к дому и стал стучать в окно.

А власовец начал стрелять в воздух.

Действительно, деревня была окружена. В бок осколком мины был тяжело ранен Гаврилов, прикры­вавший огнем автомата отход партизан из Клинцов. Командование бригады принял Ершов. На другой’ день, 29 марта, командиры бригад уточняли последние детали перед Савкинской операцией.

— Не забывайте, товарищи,— говорил Штрахов, - насколько важно выполнение этой задачи. Давайте  еще раз посмотрим на расстановку сил.

Солнце лениво уходило за лес. Лужи подернулись ледяной корочкой. Зима нехотя сдавала позиции. Пар­тизаны внимательно, осматривали свою одежду, при­водили в порядок оружие, прикрепляли к поясу гра­наты, укладывали походные вещмешки. Когда темно­та стала окутывать землю, отряды вышли в путь. На­чало операции намечалось ровно на час ночи.

К переезду подошли с большими предосторожно­стями. В этом районе по обе стороны находились пу­леметные гнезда.

Взвод автоматчиков Андрея Чайкина выдвинула

вперед и залег метрах в ста от дзотов. Стояла тишина Мост, окутанный мглой, словно притаился.

— А может быть, они пулеметы отсюда сняли? — сказал автоматчик Баикин.

— Вряд ли,— прошептал Чайкин.

Неожиданно в гарнизоне Могильно поднялась стрельба. Немцы у моста тоже открыли огонь. Они стреляли из всех видов оружия. Не обращая внимания на эту стрельбу, отряды А. П. Карпенкова (партиза­нами в этом бою командовал его заместитель В. Ф. Иванов) и Г. П. Ахременкова из бригады В.    Г. Семина, где находился заместитель начальника оперативной группы штаба партизанского движения майор Веселов, приближались к северному мосту со стороны Савкино. В этой деревне уже находились от­ряды. Задерина и Ботова из 1-й бригады.

Иван Иванович Веселов, опытный командир, сме­лый в бою, прямой и порывистый по характеру, поль­зовался большим уважением среди партизан.

...От трассирующих пуль загорелся сарай, что сто­ял на краю деревни, в двухстах метрах от мостов. В этом сарае немцы хранили горючее. Сильное пламя выхватило из темноты цепи наступающих пар­тизан.

Немцы открыли огонь из дзотов. Пулеметчики из отрядов Ахременкова и Иванова, стреляя на ходу, первыми добрались до колючей проволоки, прикры­вающей ближайшие подступы к правому, северному мосту.

Командиры взводов Виктор Антропов и Петр Ку­лешов с пулеметами сумели перемахнуть проволочное заграждение и попытались подняться на насыпь. Но под их ногами взорвалась мина...

— Подступы заминированы! — крикнул кто-то, бросаясь назад от заграждения.

Бойцы залегли. Многие стали отползать назад.

Веселов пробежал в проделанную в проволочном заграждении брешь, взял пулемет у Михаила Шара­пова:

— За мной!

Стреляя на ходу, он быстро поднимался вверх по насыпи.

Партизаны бросились за командиром. Откуда-то из темноты застрочил пулемет противника. Майор вски­нул руки, упал и скатился под откос. К нему подполз­ла санитарка Маркиянова. Рана была смертельной. Веселов тут же скончался. Маркиянова вынесла его за ограждение. Положение для партизан Ахременкова и Иванова становилось критическим.

В этот момент с другой стороны дороги партизаны Иван Баикин, Николай Сухинин, Александр Ратников, Виктор Иванов, Владимир Баранов и Юрий Яремко из взвода Чайкина, командиры взводов Николай Иванов и Владимир Филатов со своими группами бросились на выручку товарищам. Они устремились к дзотам. Николай Иванов и часть партизан из его взвода были скошены вражеским огнем. Но те, кто добежал до огневых точек фашистов, заставили их замолчать. Отряды Иванова и Ахременкова продолжали наступление. Партизаны несли потери, но стремительно при­ближались к мостам. Уже позади проволочные заграждения. Впереди — насыпь и поливающие огнем дзоты. Падает автоматчик Василий Расщупкин. Замешательство.

— Не останавливаться! Вперед! — хрипло кричит, Чайкин.

Несколько прыжков — и он уже ворвался в первый окоп. Вспыхнула рукопашная схватка. Шесть фаши­стов остались на дне окопа. Но еще насыпь не взята. Вперед поползла парторг отряда Валентина Кузьми­нична Борисова.

— Ребята, за мной! — услышали ее голос парти­заны.

Командовавший в этом бою отрядом «Смерть фа­шизму!» Иван Кириллович Васильев выхватил ракет­ницу. В небо с треском рванулась шипящая лента. По­дан сигнал к атаке гранатометчиков. Двенадцать мо­лодых ребят под командованием Ивана Кутанова вдоль самого берега сделали резкий бросок к фашист­ским дзотам. Этого хода немцы не ожидали.

Кутанов — высокий, сильный и смелый человек. Еще в самом начале войны он участвовал в первом морском десанте. Попал в окружение. От Финского за­лива по занятым врагом Эстонии и Латвии с оружием в руках дошел до Новосокольнического района, здесь присоединился к партизанам. Его любовно звали Ваня-моряк: с тельняшкой и бушлатом он никогда не расставался, а идя в бой, надевал бескозырку...

Еще рябило в глазах от ракеты, когда старшина второй статьи первым выскочил на насыпь у самого моста и швырнул противотанковую гранату в послед­ний сопротивляющийся дзот. Взрыв разметал огневую точку.

— Полундра! Бей гадов! — басил Иван.

Командир отделения И. Д. Баикин	Парторг отряда В. К. Борисова

Иван Баикин, Юрий Яремко, Василий Куличков, Владимир Александров, Мир Данилюк, Федор Михасев, Василий Семенов, Павел Никитин, Анатолий Скворцов рванулись за моряком. Беспрерывная стрельба, взрывы гранат слились в сплошной гул. Немцы не выдержали такого натиска. Оборона мостов с южной стороны пала. Ребята Кутанова первыми вор­вались на мосты.

Мосты взяты, но еще один пулемет, установленный на противоположном берегу реки, почти беспрерывно вел огонь по насыпи, сдерживал перемещение парти­зан. Как после выяснилось, огонь вел командир роты лейтенант Альфонс.

— Ваня, действуй, мы прикроем! — крикнул Федор Михасев.

Восемь автоматов вступили в дуэль с вражеским пулеметом, но попасть в темноте в узкую амбразуру дзота было трудно. Пулемет продолжал строчить. Иван Кутанов, по-пластунски добравшись до обрыва к реке, кубарем скатился с крутого берега. Перед ним черная бурлящая вода и глыба темного берега, с которого строчит пулемет. У него оставалась последняя грана та. Все зависело от нее, может быть, даже успех one рации. Рисковать нельзя, надо точно метнуть грана ту. И он бросил ее. Яркая вспышка — и пулемет умолк.

Подрывники лейтенанта Панова, в основном молодые ребята, только что вступившие в партизаны, в этой операции получали первое боевое крещение. Когда за шоссейной дорогой были оставлены подводы и верховые лошади, каждому из них пришлось взвалить на плечи вещевые мешки с тротилом весом по 25-30 килограммов и, кроме того, тащить за собой пяти, десятикилограммовые волокуши. В низинах еще лежал снег, а где его не было, земля сильно раскисла. Парни с тяжелыми ношами выбивались из сил.

Командиру взвода Николаю Шитову пришлось много поработать, подбадривая людей, помогая им. С большими усилиями подрывники донесли свой груз до зарослей, что в трехстах метрах от мостов, и стали ожидать решающего броска.

Сразу же, как только граната Ивана Кутанова заставила замолчать последний дзот, на мосту появи­лись подрывники и быстро уложили заряды.

— Всем отходить!— крикнул Михаил Панов. Его команда передавалась по цепи.

Николай Шитов, Анатолий Клюбин, Анатолий Чибизов, Трофим Ефимов и Алексей Михайлов подожгли шнуры и скатились с насыпи. Раздались два оглуши­тельных взрыва. Тяжелая ферма моста одним концом упала в воду, другим уперлась в гранитную опору.

Партизаны облегченно вздохнули. Многие подума­ли, что задача выполнена, и стали отходить в сторону Могильно... Подрывники тоже начали отходить. Но еще не взорван северный мост. В такой обстановке Панову трудно было доставить взрывчатку для вто­рого моста.

— Александр Семенович,— обратился Штрахов к замкомбрига по разведке Кузнецову,— возьмите раз­ведчиков и взвод прикрытия. Организуйте поднос взрывчатки к месту взрыва.

— Будет выполнено,— ответил капитан и побежал к кустам.

На рассвете большой силы взрыв потряс округу. Многотонная изуродованная ферма второго моста рух­нула в воду.

Отряды Либы, Зубехина, Петрова и Ершова стре­мительно атаковали вражеский гарнизон. Тут находи­лось «показательное хозяйство» барона фон Вицлебсна.

— За раны комбрига Гаврилова, вперед!—крикнул Ершов, подбегая к крайним домам.

Командир отряда М. Л. Панов	Партизан И. Г. Осипов

Фашистский часовой, стреляя из автомата, поднял тревогу, но Александр Максименко прикончил его. Партизаны Иван Осипов, Юрий Иванов, Иван Кули­ков, Геннадий Сафронов во главе с комиссаром отряда Головковым стали продвигаться к центру деревни. С севера в гарнизон ворвались бойцы Леонид Чижов, Иван Семенов, Владимир Марков, Константин Федо­ров, командир взвода Петр Кабанцев, политрук Ле­щенко и разведчица Шабашова. Взрывы гранат, час­тая ружейно-пулеметная и автоматная стрельба разда­вались по всей деревне. Выскочившие из домов гитлеровцы пытались занять траншеи и огневые точки, оказать сопротивление, но их смяли и перебили.

Полина Шабашова вывела партизан отряда Либы к складу с боеприпасами. Бойцы, пополнив свой бое­запас, сразу пускали его в дело. Короткая схватка за­вязалась у большого сарая, в котором стояли кони, Фашисты отстреливались из двух пулеметов и винто­вок. Бойцы, приблизившись полукольцом, забросали гранатами и уничтожили их. Гарнизон пал.

Успешно прошла операция на станции Нащекино, Партизаны захватили хорошие трофеи. Особенно бо­гаты они оказались в Могильно, в «показательном хо­зяйстве» барона. Было захвачено шестьдесят три оседланные кавалерийские лошади, два станковых пулемета, много другого вооружения, более трех тонн зерна, три десятка коров и отара овец.

В плен попал управляющий «хозяйством». Сам ба­рон по чистой случайности избежал расправы. За не­сколько часов до разгрома Могильно он прибыл из Берлина и остановился на ночь у своего родственника, коменданта хозяйственной комендатуры в Идрице обер-лейтенанта Леопольда. Когда барон услышал о разгроме дарованного ему германской администраци­ей «показательного хозяйства», у него отпало желание посетить его. В тот же день барон отбыл назад в Берлин.

Когда рассвело, тринадцатилетний мальчишка Том Буров из деревни Савкино, дом которого был в трехстах метрах от северного моста, осторожно выполз и погреба, где он вместе с матерью и бабушкой проа дел всю ночь. Мальчишка по огороду прошел к насыпи, за проволокой лежал советский командир.

— Дядя, дядя!

Военный молчал. Том бросился домой:

— Мама, там командир!

Две женщины побежали за Томом. Но там были уже окрестные жители. Они подбирали убитых партизан. Двое несли командира.

К взорванным мостам торопился немецкий бронепоезд, который открыл сильный огонь по Савкино. Крестьяне разбежались по своим погребам. Фашисты возвращались.

На вторую ночь после взрыва мостов трое смельчаков по заданию Штрахова пробрались в Савкино узнать о судьбе Веселова. Женщины рассказали, где они спрятали тело командира.

Партизаны, несмотря на то, что у мостов стояли два восстановительных поезда и работали немецкие сол­даты, проползли в лощину и унесли тело майора. Но в пути нарвались на засаду и погибли.

Через сутки Михаил Сергеенок, житель деревни Долгорево, привел семерых партизан к месту схватки смельчаков с немецкой засадой. Ночью останки майо­ра Веселова и партизан были захоронены рядом с де­ревней Исаково. (Много лет спустя об этом поведал автору книги Том Савельевич Буров, учитель восьми­летней исаковской школы.)

Многие бойцы и командиры погибли в этом бою. Погибли, но не отступили. Погибли, до конца выпол­нив свой долг партизана.

В тринадцатом номере журнала «Большевик» за 1943 год в статье «Партизанское движение в Великой Отечественной войне» говорилось:

«Такие операции, как операции украинских парти­зан, разгромивших Сарнский железнодорожный узел, взрыв савкинских мостов, совершенный калининскими партизанами, и многие другие операции войдут блестя­щими страницами в историю Отечественной войны».

 В дни пасхи немцы отдыхали. А мы наметили встречу под Идрицей с Прокопом Ващенко и Степа­ном Бышко. Все рассчитали по часам. Сумбаров и я на конях добрались до Козлово. Выехав у деревни на бугор, мы увидели такую картину: восемь женщин тя­пнули за собой плуг, а девятая ими управляла. Сумбаров от неожиданности резко осадил коня.

— Христос воскрес, бабоньки! — отрывисто произ­нес он и спрыгнул с седла.

 — Воистину воскрес, но целовать вас не будем,— вытирая углом косынки пот со лба, запальчиво заго­ворила широкоплечая женщина, державшаяся за по­ручни плуга.— Проклятая война всех мужиков забрала. Вот мы и рвем животы, а вы верхом на конях го­няете.

— Дарья, хватит ругать гостей, объявляй перекур. Пора разговеться и поснедать. Может, и мужички голодные.

А чем же закончилась история с «пасхальным гос­тем» Ващенко?

Проводив меня, Прокоп Филиппович быстро отпра­вился вслед за Марией. Она стояла на тропе возле офицера, обнимавшего ствол сосны. Ващенко сказал:

— Давай по ручью. Закупаем.

Взяв под руку незадачливого вояку, Мария повела его к тому месту, где еще до войны красноармейцы располагавшегося здесь полка вырыли котлован и на­чали строить бетонный холодильник глубиной более четырех метров. Фашистский офицер окончательно раскис и грузно переставлял ноги, однако у котлована он заартачился и стал лапать Марию. Она с силой от­толкнула гитлеровцами он полетел в бетонную яму.

Остальное довершил Прокоп Филиппович: спустив­шись вниз, он задушил фашиста и завалил его мокрой кострой.

В тот же день Мария возвратилась в Мальково, и мы опять начали получать от нее нужные сведения о себежском гарнизоне. Ващенко же с неделю после слу­чившегося жил в тревожном ожидании беды, но и на этот раз все для него обошлось благополучно.

Весна полностью вступила в свои права. Прибли­жались времена «черной тропы», как фашисты окре­стили летние дороги партизан.

Ольга Михайловна вновь уходила в далекий и опасный путь. Ей необходимо было выяснить обста­новку в Опочке: какие изменения произошли в городе после массовых арестов, кто из надежных людей жив и чем они занимаются?

Иван Холоденок, Михаил Корехов, Семен Карпов и Иван Семенов, плотно подкрепившись, ждут, когда Ольга скажет всем уже привычные слова:

— Что же, с вами очень хорошо, но дела зовут.

Четверо разведчиков должны проводить Ольгу. Иван Холоденок, отец которого живет в деревне Савращенко, рядом с железной дорогой, хорошо знает места скрытого подхода к магистрали между станция­ми Идрица и Себеж, поэтому ему и поручили вести группу.

— Вы там не задерживайтесь: доставите Ольгу в Лиственку и быстро назад. Предстоит много дел. То­ропитесь,— напутствовал заместитель командира бригады по разведке старший лейтенант Петров, не­давно прибывший из-за линии фронта.

Время было еще раннее, но разведчикам предстоял большой путь, поэтому они с нетерпением поглядывали на Олины сборы, но не торопили. Каждый разведчик испытывал чувство одиночества при выполнении бое­вых заданий, поэтому все понимали, что побыть среди товарищей перед дорогой лишнюю минуту очень важно.

Перед самым выходом разведчиков в путь в комна­ту вошли комиссар Васильев, его адъютант Денис Кар­пов, помощник комиссара по комсомольской работе Владимир Ивушкин.

— Здравствуйте, разведчики! — весело сказал комиссар.— Как настроение, молодежь?

— Отличное, — ответил Иван Холоденок.

— Это хорошо. Значит, и задание будет выполнено успешно. Так я говорю, Оля? — обратился он к де­вушке.

— Так, товарищ комиссар.

—  Наши комсомольцы не подведут,— заметил Ивушкин.

— А ты не спеши заверять, — поправил его Василь­ев. — Отсюда смотреть — все может показаться про­стым. На деле далеко не так.

— Николай Васильевич все, что будет зависеть от нас, выполним,— словно отрапортовала Михайлова.

Хорошие слова. Да, вот что, Оля, в Опочке и в районе постарайся связаться с комсомольцами. Их ра­бота сейчас особенно важна. Немцы хотят разложить молодежь, втянуть ее в грязные дела. Этого допустить нельзя. Скоро мы вплотную включимся в активные действия в Опочецком районе. Все остальное ты уже усвоила. Желаем удачи. Действуй продуманно и осто­рожно...

Оккупационные власти Опочецкого района, несмот­ря на поражение своих войск на фронте и неудачи в установлении «нового порядка», в 1943 году пытались создать видимость заботы о местном населении. В порядке помощи для посева крестьянским хозяйствам в виде суды было выделено сто тонн зерна и двести тонн картофеля. Для вспашки земли в район прислали десять тракторов.

В городе и районе с грехом пополам начали рабо­тать восемь медпунктов, но из-за отсутствия медика­ментов никакой помощи населению практически не оказывалось. В связи с тотальной мобилизацией были созданы три комиссии по отбору людей для отправки в Германию. Молодежь собирались отправлять в Эсто­нию на строительство железной дороги, на торфораз­работки.

Бургомистр района Буржинский, до войны рабо­тавший старшим землеустроителем, пытался выпол­нить мероприятия гитлеровских властей. По району в разных направлениях курсировали представители зе­мельного отдела, группы полицейских и разных чинов­ников с многочисленными грозными приказами.

Подпольный Опочецкий райком партии в листовках раскрывал сущность заигрывания фашистов с населе­нием и приказывал срывать все начинания оккупантов и их пособников. Гитлеровцы пытались силой заста­вить выполнить свои требования. Особенно жестоко расправлялись они с теми, кто был замечен в агитации против их мероприятий.

В деревнях Ермочи, Матвеево и Лиственка комсо­мольцы с секретарем Лидой Богдановой были первы­ми помощниками подпольного райкома. Гестапо вы­следило их. В середине марта учительница Лида Богданова и член комитета комсомола Михаил Гера­симов были схвачены и зверски замучены. Комсомоль­цы, выдержав страшные, пытки, погибли, но не выдали своих товарищей. Остальные парни и девчата ушли в партизаны.

В такое сложное время Ольга Михайловна отправлялась в Опочку.

Ночью, благополучно перейдя железную дорогу, разведчики направились в Лиственку. Местность всем знакома, Шли не останавливаясь. Особенно спешила Ольга. В деревне ее ждали родители. Утром, когда солнце залило поля и леса светом, при котором каза­лось, что на земле царит мир, партизаны вошли в де­ревню. Но Лиственка выглядела мрачно. Повсюду зло­вещая тишина. В домах повыбиты стекла, сорваны с петель двери.

Любовь Иванова прислала Михайловой записку от Курта, в которой он сообщал, что повезет в Себеж вы­сокопоставленных господ из ставки командования.

Утром четверо партизан устроили засаду у деревни Матюши. В десятом часу со стороны Опочки показался «мерседес».

— Он.

Как назло, со стороны Себежа выскочил встреч­ный грузовик.

— Что будем делать, командир?

— Приготовить гранаты!

Первой с партизанами поравнялась легковая ма­шина.

— Огонь!

Курт резко затормозил. Открыл дверцу и бросился бежать в сторону засады. На мгновение стрельба стих­ла. Секундами воспользовался один из пассажиров, Пригибаясь, он побежал за Куртом.

Встречный грузовик остановился. Застрочили не­мецкие автоматчики.

Курт, увидев, что за ним бежит полковник, повернулся и хотел в упор расстрелять его. Но фашист опе­редил.

Падая, Курт крикнул:

— Рот-фронт!

Полковник упал тут же за Куртом. Его прикончили партизаны.

— Отходим! — крикнул командир.

Уже далеко в лесу, когда с бега перешли на шаг, командир сказал:

— Жаль парня, был настоящим антифашистом.

Помощник комиссара бригады В. В. Ивушкин	Разведчица В. А. Москаленко

Сирень зацветала раньше времени. В садике пе­ред окнами дома Вали Москаленко в деревне Козлово огромный куст как-то сразу засветился фиолетовым цветом.

Федор Иванович Сумбаров, я, Земеля и другие то­варищи из разведгруппы долго стояли и наслаждались запахом сирени.

В это утро девушка сообщила:

— Степан Степанович Бышко ваше задание вы­полнил.

Развязав платок, она подала Сумбарову пакет, в котором на метровом листе кальки был вычерчен под­робный план гарнизона Идрицы. На бумагу инженер нанес всю систему обороны, огневые точки с указани­ем сектора обстрела, вооружение, численность сол­дат и офицеров на оборонительных объектах, количе­ство самолетов на аэродроме.

— Вот это да! — радостно воскликнул Федор Ива­нович.— Ну, спасибо, доброе дело сделали. Поклон Степану Степановичу.

От Москаленко вся группа направилась к Надеж­де Маевской в деревню Борки.

— За мной полиция установила слежку,—взволно­ванно начала рассказывать Надя, как только мы пе­реступили порог ее дома.— Все бумаги на моем столе в волостной управе кто-то тщательно проверяет. На выходе из Идрицы жандармы уже дважды обыскива­ли, этого раньше не было.

— Что еще? — спросил Сумбаров.

— Нашего Дмитрия Игнатовича хотели аресто­вать. Я его вовремя предупредила. Успел уйти к партизанам. Вчера банда Антонова разгромила все его хозяйство. Его выдал Дроздецкий.

— Идемте кончать с ним,— сказал Федор Ивано­вич.

— С ним уже покончено. Прошлой ночью был Ива­нов с партизанами из отряда Саветкова... Дроздецкий пытался бежать, но далеко не ушел. Расстреляли.

— Туда ему и дорога. А ты одевайся. Пойдешь с нами. Теперь тебе здесь оставаться опасно.

Попрощавшись с матерью, девушка вместе со все­ми вышла на улицу.

Мы направились в Старое Луково, где находилась наша подвода. Появляться в этой деревне всем необ­ходимости не было, поэтому часть группы Сумбаров повел прямо в Ковалевку.

Зайдя к Владимиру Ивановичу, брату нашего ко­мандира, я запряг пару отдохнувших лошадей в длин­ную телегу и, простившись, выехал .на улицу. Другие разведчики забежали каждый к «своим семьям. И вдруг меня что-то насторожило. Остановив лошадей, я ре­шил заглянуть за амбары. Сняв автомат, медленно направился к огородам.

Было уже совсем светло. Деревня проснулась, ожи­ла. Кто-то свистнул. Я оглянулся. Дюбарев и Макси­менко, стоя на коленях, махали руками, призывая вер­нуться, указывая на кусты, что за амбарами. Застро­чил пулемет. Одновременно послышались громкие крики, брань.

— Это сумбаровцы! Бей их! — горлопанил долго­вязый полицейский.

Весь огонь атакующие сосредоточили на мчавшей­ся вдоль деревни подводе, с которой Максименко от­стреливался из карабина. Воспользовавшись этим, я бросился на противоположную сторону улицы к сара­ям, раскинувшимся по низине. Впереди стояла широ­кая колхозная постройка. Одной стороной она упи­ралась в болото, а другая выходила на открытое воз­вышенное место. Я хотел здесь укрыться, но полицаи; заметили меня. Над головой вновь засвистели пули. Не пригибаясь, побежал к лесу. Жарко. Уже не хва­тало дыхания. Заколотило в груди. Но вот и переле­сок.

Немного отдышавшись, пошел вдоль берега озера. Подташнивало. Неожиданно ртом пошла кровь. Зады­хаясь, упал в траву.

После короткого забытья вернулось сознание. Ды- ^: шалось легче. Захотелось пить. Немного успокоив­шись, дополз до воды. Сзади зашевелились кусты.

— Жив, дружище? С трудом тебя отыскал.— Это был Иван Меньшиков.— Ты ранен?

— Нет. Кровь горлом пошла. Ложись, сейчас мы их ухлопаем,— показал я взглядом в сторону деревни.

— Ты что, дурья голова? Из-за одного-двух поли­цаев всю деревню спалят.

— Смотри, смотри, к мосту выходят,— перебил я Ивана.

Прямо против нас на другой стороне небольшого озера на дорогу вышли четверо полицейских, одетых в форму советских бойцов. Они вели перед собой трех женщин. Я их узнал. Это были Анна Никифоровна Сумбарова, Ганна Федоровна Кравцова и Пелагея Ивановна Сумбарова.

— Ишь гады, под наших маскируются! Заложниц взяли — жен наших товарищей,—в сердцах прогово­рил Иван.

Войдя на мост, полицейские и женщины остано­вились. С противоположной стороны, из Старого Лукова, к ним подошли еще трое. Среди них — в офицер­ских погонах Григорий Антонов.

— Пошли, Володя, а то я не выдержу... Погубим жителей деревни.

Нам было обидно упускать случай расплатиться с предателем Антоновым и его подручными, но следо­вало уходить.

Уставшие от напряженного ожидания Максименко, Сумбаров, Дюбарев и Кравцов, которым также с боль­шим трудом удалось оторваться от полицейских, об­радовались, увидев нас. Усадив меня и Меньшикова на телегу, они быстро погнали лошадей.

В Старое Луково мы пришли через неделю. Уви­дев нас, Владимир Иванович Сумбаров, улыбаясь, сказал:

Антоновцев-то тогда было тридцать два. Все под наших переодеты. Еще одного привезли убитого. Кто- то из вас уложил наповал.

— Это наш охотник Сашка, прямо на ходу с, подводы. У него глаз наметан,— ответил Иван Земеля.

Весна 1943 года нас порадовала во всех смыслах. Советская Армия разгромила врага в районе Демян­ска, а наши разведчики уже не раз бывали в гостях у бойцов Калининского фронта, которые вышли на реку Ловать. У всех было празднично на душе, когда «Аист» сообщил об освобождении Ржева, Вязьмы. Воодушев­ленные победами Советской Армии, народные мсти­тели повсюду активизировали свои действия. Немцы, терпевшие поражение за поражением, еще глубже за­рывались в землю, укрепляли систему обороны своих гарнизонов.

В теплые весенние дни все партизаны, наверное, по незначительным деталям почувствовали, что коман­дование калининских бригад готовится к какой-то ва­жной операции. Мы же, разведчики, догадывались, что разрабатывается план разгрома гарнизона Сутоки.

Командование 3-й и 10-й партизанских бригад за разработкой плана разгрома вражеского гарнизона в Сутоках

В одну из встреч я передал Степану Степановичу Бышко благодарность командования бригады и вру­чил ему справку за подписью уполномоченного штаба партизанского движения Штрахова, в которой гово­рилось, что он является разведчиком 3-й партизаиской бригады. А он передал очередной пакет.

Пакет оказался весьма содержательным. Степан Степанович, побывав в полицейском гарнизоне Сутоки (в восемнадцати километрах от Идрицы), уста­новил, что здесь находятся двести шестьдесят поли­цейских под командованием немецких офицеров и спец­школа разведки, готовившая диверсантов для заброс­ки в советский тыл. Основная часть личного состава располагается в каменном помещении бывшей шко­лы. На первом этаже здания конюшня. Все окна заму­рованы кирпичом. Оставлены только небольшие амб­разуры для пулеметов. В деревне несколько дзотов, из которых простреливаются все дороги, ведущие к гарнизону. На окраине — блиндажи и окопы. Подвалы домов забетонированы: в них устроены огневые точки. Немецкое командование считает гарнизон маленькой крепостью.

Перед рассветом взвод Ивана Кутанова, проскочив проволочные заграждения, навалился на фашистов, охранявших мост с восточной стороны. Сам Кутанов ворвался в дзот и прикончил пулеметный расчет. А бе­жавший за ним Юрий Яремко, Владимир Александ­ров, Мир Данилюк перебили солдат, что лежали у двух пулеметов и миномета. Восточная сторона моста была очищена от немцев.

Но с западного берега охрана открыла бешеный огонь по наступающим. Немцы из-за насыпи стали за­брасывать партизан гранатами. Но отовсюду слышал­ся командирский приказ:

— Вперед!

Подрывники под пулями и взрывами гранат укладывали взрывчатку на настил моста. Одна из лимонок угодила в мешки с тротилом. Полыхнул взрыв, Пока подносили новые мешки со взрывчаткой, на по­мощь охране прибыл бронепоезд. Мы вынуждены были отойти. Много наших погибло в этом бою.

Неудача поджидала и на разъезде. Надо сказать, что разъезд Посино немцы превратили в настоящую крепость. Жилые дома они обнесли двойной стеной из толстых бревен, между которыми насыпали метровый слой земли. И все-таки отряды Петрова и Либы в пер­вые же минуты штурма подавили гранатами огневые точки гарнизона. Ворвавшись на территорию разъез­да, бойцы подожгли казарму, перебили около трех де­сятков солдат и начали уничтожать путевое хозяйст­во. Но на партизан неожиданно с флангов обрушился шквал огня из двух замаскированных бункеров.

Кинооператор Семен Школьников пошел в атаку со вторым взводом отряда Либы.

— Прикрой-ка меня! — крикнул он одному из бой­цов.

— Давай.

Взяв две противотанковые гранаты, Семен пополз вперед. Вскоре в секундном просвете тишины прозву­чали два резких взрыва. Пулемет на правом фланге умолк. Но слева центр разъезда еще прошивался раз­ноцветными нитями пуль. По неглубокой канаве Школьников добрался к кустам, от которых до бункера рукой подать. «Жаль, что нет больше гранат»,— поду­мал он.

Со стороны железной дороги ударили пушки и пу­леметы бронепоезда.

— Отход! — скомандовал командир отряда Петров и выпустил в небо красную ракету.

Выйти из боя было не так легко. Осколки снарядов и пулеметные очереди резали кустарник. Появились убитые и раненые. Нина Моисеева, переползая от раненого к раненому, оказывала помощь. Неожиданно она услышала крик:

— Сдавайся! Иначе капут!

Девушка даже опешила.

— Гады, вы чего там такое несете? — зло выкрик­нула она в ответ.

Вынув из кармана лимонку, которую берегла для себя «на черный момент», как это делали многие пар­тизаны, Нина медленно двигалась к бункеру. Вот он, совсем рядом. Рванув чеку, Нина швырнула гранату и метнулась за куст. Лимонка достигла цели. Послы­шались вопли немцев.

Петров с несколькими бойцами отходил по редко­му кустарнику. Еще немного, и лес поглотил бы их, но острая боль в животе свалила Алексея Степанови­ча на землю. Сжавшись в комок, он простонал:

— Ребята, ранило!

Первой к Петрову добралась Моисеева.

— Ребята, ко мне. Помогите унести командира! — закричала Нина.

Откуда-то из темноты вынырнул Александр Ку­рочкин. Он молча взвалил Петрова на спину и понес к лесу. Вскоре к ним присоединились Сергей Пустынни­ков и Яков Могильницкий. Меняя друг друга, они до­несли командира до леса. На опушке их встретил Лукашев.

— Живой? — вопрошающе заглядывая в глазаНины, спросил комиссар.

Нина кивнула головой. Уложив Алексея Степано­вича на подводу, комиссар весь стокилометровый путь под Россоны так и не отошел от друга.

В Карзуново, где второй отряд остановился на сто­янку, прибыли начальник медслужбы бригады Щег­лов и хирургическая сестра Елена Старовойтова. Док­тор осмотрел Петрова. Прошло более суток, как его ранило. Живот вспух. Вокруг слепой раны образова­лась тусклая синева.

— Поздно. Моя помощь только облегчит, но не спа­сет. До вечера он не дотянет, — подавленно заключил Щеглов.

— Эх, мать тебя бог любил! — в сердцах произнес Лукашев.

Медсестра сделала укол. Раненый пришел в соз­нание.

Пить, хочу пить, слабым голосом попросил он.

Старовойтова и Моисеева посмотрели на Вадима Дмитриевича. Щеглов кивнул головой.

Алексей Степанович любил деревню Карзуново за дворами которой раскинулось Россонское озеро.

— Братцы, отвезите-ка меня на берег.

Лежа на подводе, Петров всматривался в золо­тые мечи, что легли на воду со стороны заходящего солнца, смотрел на прозрачный, слившийся с синим огнем, горизонт и молчал. Весенний день угасал. Уга­сали и силы командира. Рядом стоял его друг — комис­сар.

— Что, Лукаш, грустно нам?.. Не надо слов. Мне с тобой хорошо, — приподняв голову, медленно и как- то по-человечески мягко сказал Петров.

— Лежи, лежи, Алексей, мы еще повоюем. — По­следние слова он скорее сказал сам для себя.

— Лукаш, поживи и за меня...

Хоронили капитана Петрова в парке деревни Двор Черепето. В молчании стояли отряды. Прозвучал са­лют. Партизаны маршем прошли рядом с могилой, отдав последние почести павшему командиру.

Медсестра Н. И. Моисеева	Медсестра Е. П. Старовойтова

Через несколько дней после этой неудачной опе­рации, в которой бригада понесла большие потери, на отрядных партийных собраниях коммунисты тща­тельно подвергли разбору подготовку и ход боя. Все пришли к единому мнению, что основная причина про­вала операций — недостаток боеприпасов, особенно гранат.

Комиссар бригады направил в Калининский обком партии письмо. В нем говорилось:

«Партизанское движение в тылу врага уже пере­росло первоначальные формы. Теперь это не разроз­ненные мелкие группы, действующие в небольших опе­рациях, а крупные соединения бойцов, закаленных в боях, смелых и решительных, действующих почти два года во вражеском тылу. Если с этой силой постоянно держать связь, систематически помогать ей боепри­пасами и снаряжением, она сможет большую часть ок­купированных районов очистить от врага, установить в них советские порядки, оседлать дороги и запереть немцев в их гарнизонах, приблизив час освобождения Родины от оккупантов...

Мы просим поддержать нас боеприпасами, и пар­тизаны достойно отплатят за эту поддержку.

Секретарь подпольного Опочецкого РК ВКП(б) Васильев»,

Выполняя просьбу партизан, обком партии совме­стно со штабом партизанского движения вскоре на­правил бригадам несколько самолетов с оружием и боеприпасами. Эта помощь дала свои результаты.

Работой Степана Степановича Бышко штаб бри­гады был доволен. Он аккуратно информировал партизан о всех изменениях в идрицком гарнизоне. В кон­це апреля разведывательной деятельности Бышко за­интересовалось командование Советской Армии и вско­ре установило с ним связь. В этот период здесь дей­ствовали несколько армейских спецгрупп.

18 мая стоял не по-весеннему жаркий день. Бышко раскрыл окна кабинета. Но и на улице было душно. Теснило грудь, работа валилась из рук. Хотелось бро­сить и комендатуру с ее чесночным запахом, и городок с постоянными окриками, похожими на лай собак. Хо­телось уехать в деревню. Его удерживало здесь толь­ко одно — ненависть к фашистам... Всю эту неделю инженер чувствовал себя плохо. По ночам его мучили кошмары, а днем не пропадало ощущения чужого взгляда.

В дверь постучали.

— Войдите!

Вошел подросток.

— Я Костя, вы у нас берете молоко, а еще не рас­платились. Мамка спрашивает: не вернете ли деньги сегодня?

Услышав пароль, Бышко удивился: «Днем! В ко­мендатуру! Ну и ну...»

— Да, у меня есть деньги. Пожалуйста! — инже­нер передал подростку записку. И сразу же спро­сил:— А что, мамка не могла, подождать до ве­чера?

— Она извиняется, но ведь время-то какое, сами видите, голодное. А на руках у нее еще братишки ма­ленькие.

— До свидания!..

Подросток при выходе из Идрицы был схвачен по­лицейским особой команды гестапо Григория Анто­нова. А через час арестовали Бышко. В этот же вечер на допрос к коменданту была доставлена и Алексан­дра Антоновна Бышко. Вскоре арестовали связную Валю Москаленко.

Следователь поморщился, снял телефонную трубку:

— Пригласите свидетеля.

Антонов и немец привели избитого подростка.

— Поприветствуйте друг друга, — любезно предло­жил следователь.— Наверное, не впервые встречаетесь? Тебе известен этот мужчина?

— Нет, я его не знаю,— не подымая взгляда, от­ветил парнишка.

— Как, разве ты не знаешь его, мерзавец?! — за­кричал во все горло Антонов.— Ты же только сейчас говорил, что знаешь.

— Так я сказал потому, что вы меня сильно били и поджаривали ноги на огне.

Антонов с силой ударил ручкой пистолета подрост­ка, по голове, тот потерял сознание.

— Сволочь! — крикнул Бышко и плюнул в красную морду предателя.

— Какой он еще ловкий! — зло прошипел сквозь зубы следователь. И, обернувшись к Антонову, доба­вил: —Тебе в лицо плюют, а ты только рукавом вытираешь. Всыпь ему как следует.

И Антонов всыпал. Он был страшен: бил плетью, прикладывал горящую папиросу к щекам и ушам. Но и это не заставило заговорить Бышко.

После этой сцены Мауэр сдался. Он уступил след­ствие лейтенанту Олемпчо. В штат его особой команды входили два рослых неуклюжих немца. Одного звали Вильгельм, у него было продолговатое лицо. Его так и звали: лошадиная морда. Другой — Генрих, тоже далеко не красавец. Эти двое молодчиков счи­тались мастерами пыток и расстрелов. Через их руки прошел не один десяток арестованных. И все-таки щеголеватый их шеф был намного страшнее обоих. Однажды к нему привели трех молодых парней из де­ревни Алоля. Их поймали при попытке взорвать шос­сейный мост. Так этот самый Олемпчо два дня таскал j их за собой по городку, поил водкой, играл для них на гитаре, пел песни, жалел, что идет война. А на третий день публично в тире расстрелял их и при этом шутил...

Пытаясь добиться нужных показаний от Бышко, Олемпчо начал применять пытки, и, чем упорнее ин­женер молчал, тем свирепее становился палач. Сте­пана Степановича избивали проволочной плетью, ло­мали пальцы, подвешивали за связанные ноги под по­толок, но тот молчал.

Силы покидали. Бышко понимал, что ему осталось несколько дней жизни. На очередном допросе он заго­ворил:

— Да, я партизан! Всех вас здесь ожидает смерть! Скоро придет вам конец. Красная Армия близко!

Очнулся он в камере. Собрав силы, подполз к щели и позвал жену:

— Все, Александра, все. Мой последний тебе на­каз— живи так же честно. А нашим передай: пусть, не щадя, уничтожают этих гадов. Прощай.

На другой день вечером фашисты вытолкали по­луживого инженера на тюремный двор. Бышко собрал остаток сил и, гордо подняв голову, крикнул:

— Прощайте, люди! Я умираю за советскую Ро­дину! За советский народ!..

В летних сумерках торопливо прозвучали автомат­ные очереди. Он еще что-то прошептал и упал, рас­кинув руки. Казалось, что человек обнял и загородил собой землю от врагов.

Разведчик С. С. Бышко	Командир взвода Г. А. Мякшин

Известие о смерти Бышко быстро разнеслось по Идрице и району. Подпольщики, молодежь и парти­заны, узнав правду об инженере, стойком и мужест­венном человеке, затаили в себе ненависть к оккупан­там, которая остывает только после полного от­мщения.

Мы мстили за павших, за поруганную честь земли родной. Каждую ночь мы выходили на задания. Вот строчки боевых донесений тех дней.

Отрядом Костина на железной дороге Себеж — Идрица, в районе станции Заворуйка, из засады обст­релян немецкий патруль. Убито трое и ранено пять гитлеровцев».

Диверсионная группа товарища Панова на же­лезной дороге Себеж — Идрица, возле Зуевского пере­езда, пустила под откос эшелон противника. Разбиты паровоз и 11 вагонов. Имеется много убитых и раненых немцев».

«26 мая подрывная группа отряда Костина на же­лезной дороге Себеж — Идрица, в районе блокпоста подорвала бронепоезд противника».

«28 мая диверсионная группа отряда Чернова в районе станции Заворуйка на железной дороге Се­беж— Идрица подорвала эшелон с живой силой».

В конце мая бойцы из отряда Костина возвращались с задания. На одной из дорог Идрицкого района они устроили засаду. Вскоре показалась грузовая автомашина. Но, не дойдя метров сто пятьдесят до партизан, она остановилась.

— Не стрелять! — приказал Филин.

Дверца кабины распахнулась, и оттуда поочередно вылетели чемодан, шинель и винтовка. Затем водитель, встав на ступеньку, направил грузовик в кювет, а сам спрыгнул на дорогу. Послышался треск, авто­машина перевернулась вверх колесами и запылала,

Партизаны от удивления чуть не ахнули. Все про­исходило у них на глазах. Водитель, собрав пожитки, пошел прямо на засаду.

— Видать, наш,— недоумевая, прошептал Иван Осипов.

— Сейчас узнаем.

Филин, держа на изготове автомат, вышел на до­рогу и громко спросил:

— Куда шагаете?

Водитель поднял над плечом руку, сжатую в кулак:

— Братушки, я болгарин! Рот-фронт!

В гитлеровскую армию Лимонова призвали насиль­но. Яростно ненавидя фашистов, он решил при первой возможности бежать к партизанам. Мешая русские и болгарские слова, Лимонов рассказал о гарнизоне, где служил около трех месяцев.

— Готов провести вас в Пустошку к складу с бен­зином.

Партизаны приняли предложение болгарина. Но­чью они подожгли склад с горючим. Вспыхнувший при этом пожар перекинулся на вещевой склад, склад боеприпасов и здание штаба авиачасти. Лимонов был зачислен в отряд Ершова.

Зацвела рожь. Из леса тянет запахом зрелой зем­ляники, грибами и листом березы... К лету сорок тре­тьего года партизанский край значительно увеличил свою территорию. От Полоцка до Идрицы, от озера Язно до бывшей латвийской границы хозяевами были партизаны. На этой обширной территории вражеского тыла не существовало больше гитлеровского «нового порядка». Всюду действовали наши комендантские участки. Третья бригада по-прежнему располагалась в россонском районе, на землях колхоза «Авангард». В этих местах в те летние дни наступило затишье, Немцы находились далеко — в пятидесяти — шестиде­сяти километрах.

 Стояли на редкость безоблачные, жаркие дни. Крестьяне с нетерпением ждали уборки урожая. Мы всегда им помогали в полевых работах, на заготовке сена и косовице хлебов. Как раз перед уборкой уро­жая командование бригады решило провести рейд за железную дорогу Себеж —  Идрица в Опочецкий рай­он, выделив для этого два партизанских отряда. Ко­мандиром сводного отряда назначили замкомбрига по разведке Ивана Георгиевича Петрова. Его отличала аккуратность и подтянутость.

— Юра, приведи себя в порядок. Опрятность — это организованность!— строго сказал своему адъю­танту Барабанову Петров, готовясь к рейду. — Да и за конями посматривай, как Иван Горецкий.

— Постараюсь, но вряд ли за Горецким угонюсь. Он сам свой хлеб не съест, а коням даст,— ответил Барабанов, укладывая немудреные пожитки в вещмешок.

— Может, ты и прав, но смотри, какой замечатель­ный конь у Григория Никаноровича! — восхищенно произнес Петров.

— Да, его Орлик — настоящий кавалерийский...

Партизан В. М. Марков	Партизан Иван Горецкий

Мимо окон дома прошли обтянутый ремнями командир взвода бригадной разведки лейтенант Ба­тейкин и его ординарец Горецкий. Рядом с ними шел оседланный гнедой конь. Подняв морду и водя по сто­ронам своими длинными ушами с белыми кончиками, он словно прислушивался к разговору людей.

Хороший конь в партизанских условиях имел большое значение. А у Григория Никаноровича был дей­ствительно хороший конь. Он достался ему еще осенью 1941 года, когда выходили из окружения. Однажды под вечер бойцы, среди которых находился Батейкин, пробирались низиной по направлению к фронту. Вдруг в кустах послышалось приглушенное ржание. Все на­сторожились. Приготовились к бою.

Батейкин и Зубко, пригнувшись, перебежками дви­нулись к кустам. Ничего подозрительного не заметили и уже было хотели возвращаться, как опять послышалось тихое ржание. С земли тяжело поднялся конь.

— Смотри, Саша, своих узнал.— Батейкин направился к лошади. Раненный в шею и в правую заднюю ногу, гнедой вытянул морду и тоскливо смотрел на человека. Григорий Никанорович служил ветфельдше­ром в кавалерийской части. Он внимательно осмот­рел раны лошади, поправил сдвинутое набок седло.

— С такими ранами жить можно. Топай за нами. Подлечу.

Так Орлик стал партизанским конем. Он отличал­ся выносливостью, быстрым бегом, хорошо запоминал лесные дороги и не раз выручал из беды своего хо­зяина.

Как-то Батейкин с группой бойцов находился на задании. Усталые партизаны решили отдохнуть. Все быстро уснули. Двое часовых, охранявшие товарищей, с трудом боролись со сном. В это время к Себежу про­бирался карательный отряд. Немцы шли как раз по той дороге, рядом с которой расположились партизаны. Орлик первым почуял чужих. Раздув ноздри и прижав к гриве уши, он тихо зафыркал, замотал го­ловой. Часовые насторожились. Проснулись и парти­заны. Быстро заняли выгодную позицию. Когда при­близились немцы, восемь автоматов одновременно ударили по ним. Около десятка карателей упали на лесной дороге, остальные бросились в заросли...

Оккупационные власти Опочки, встревоженные по­явлением большого отряда партизан, направили против них карателей с танкетками и артиллерией. Обнаружив народных мстителей в деревне Мишин Остров, гитлеровцы попытались окружить и одним ударом уничтожить их. После жестокого боя партизаны ото­шли в южную часть Опочецкого района. Немцы, имея превосходящие силы, стали преследовать.

— Надо дать отпор карателям,— решительно вы­сказался Батейкин.

— Отпор так отпор,— согласился Петров.— Даем бой. Отряду Филиппова занять позицию на подступах К селу Большое Говядово. Костину и бригадной раз­ведке расположиться у Томсино. Связь между отря­дами держать через связных. Сигнал выхода из боя — две красные ракеты.

Получив подкрепление из остриловского гарнизо­на, гитлеровцы пошли в психическую атаку. Не счита­ясь с  потерями, они продвинулись вперед к заняли Большое Говядово, которое находилось немного в стороне от основной позиции партизан. Филиппов, оце­нив обстановку, поднял бойцов в контратаку. Взводы Сидорова, Осокина и отделение разведки Флориновича бросились вперед. Геннадий Мякшин и Михаил Кочанов со своими ребятами, обойдя деревню слева, ударили по фашистам и ворвались в Большое Говя­дово. Но с холма по партизанам ударил пулемет. При­шлось залечь. Вскоре командир взвода Григорий Си­доров с тремя бойцами зашли с тыла к высотке и опрокинули пулеметный расчет противника.

Спустя полчаса, прикрывая отход отряда к дерев­не Томсино, расположенной в четырех километрах, взвод Сидорова занял позицию возле соседних дере­вень Клин и Костичиха. Минометчики Владимир Мар­ков и Петр Михайленок расположились в кустах на высотке. Слева от них оказался пулеметчик Владимир Скачков. Позиция что надо. Видать далеко. Вокруг знакомые места. Марков и Михайленок родились и выросли в деревне Мешки Томсинского сельсовета и отсюда осенью 1942 года ушли в нашу бригаду.

Установив миномет в боевое положение, Петр вы­тер вспотевший лоб:

— Немцы проклятые потеть заставляют рядом с домом.

— Ничего, они сейчас не так вспотеют.

Вскоре в редком кустарнике у деревни Клин замелькали каски. Каратели вереницей спускались по склону, шли напрямую к Томсину.

— Минометчики, огонь! — скомандовал Сидоров, Гитлеровцы заметались из стороны в сторону. Око­ло двух десятков упали, сраженные осколками. Ос­тальные  скрылись в кустарнике. Перегруппировав­шись, каратели с фланга двинулись на высотку. Вла­димир Скачков, подпустив их шагов на сто, открыл меткий огонь из пулемета. Теряя убитых и раненых, фашисты скрылись за «спину» ближайшего бугра.

Наступило затишье, но ненадолго.

К карателям на помощь прибыли еще рота из остриловского гарнизона и большой отряд из Опочки. Объединенными силами они решили разбить партизан у деревни Томсино.

Петров вдзвал к себе Батейкина.

— Григорий Никанорович, надо бы выяснить об­становку на ближайших подступах к нам.

— Ясно,—ответил командир взвода разведки.

Павел Пузиков, Иван Холоденок и Петр Денисенок на конях переправились через реку и, миновав болотистый луг, скрылись в лесочке. Через полчаса в том направлении, куда ускакали разведчики, послы­шалась автоматная очередь, а затем и пулеметная стрельба.

— Нарвались на карателей!

Но вот из зарослей появились три всадника. Они скакали к реке.

— Живы! — облегченно пронеслось по цепи.

И вдруг неподалеку от разведчиков разорвались четыре снаряда. Конь Холоденка вздыбился и, скинув седока, помчался по лугу. Иван бросился его дого­нять.

— Назад! — закричал Батейкин и пришпорил Ор­лика.

Перемахнув узкую речку, он быстро поскакал по лугу. Не обращая внимания на взрывы, догнал ло­шадь и схватил ее за повод. В деревне, передавая коня Ивану, сказал:

— Принимай своего мерина да больше не теряй.

В это время Пузиков докладывал Петрову:

— Батальон карателей с четырьмя пушками дви­жется по дороге к Томсино.

На противоположном берегу в кустах появились немцы. Они шли цепью. Резко загрохотали наши пу­леметы. Бой с переменным успехом длился несколько часов. Во второй половине дня батальон фашистов при поддержке пушек, выведенных на открытое место, вновь перешел в наступление. У бойцов были на исхо­де боеприпасы, в отрядах шесть тяжелораненых. Пет­ров решает покинуть позиции и в первую же ночь перейти железную дорогу между Идрицей и Себежем, чтобы быстрее вернуться в Белоруссию. При переходе через железнодорожное полотно по колонне из кустов ударили немецкие пулеметы и автоматы. Колонна дрогнула. Партизаны бросились врассыпную.

Командиры, собрав людей, повели их в атаку. Но к месту боя, поливая партизан из пулеметов и орудий, подошел немецкий бронепоезд. Иван Горецкий, держа за повод Орлика и своего коня, попытался переско­чить переезд. Рядом разорвался снаряд. Кони вырва­лись и исчезли в темноте.

Большая часть бойцов, не успевшая проскочить переезда, во избежание лишних жертв была вынуждена отойти от железной дороги. Те, что перешли же­лезную дорогу, направились прямо в Черепето.

В жаркие июньские дни в Черепето состоялось со­вещание комиссаров бригад и отрядов, на которое прибыли представители Калининского обкома партии И. И. Капустников и А. Д. Хрусталев. Они заслушали доклады о партийно-политической работе среди пар­тизан и населения.

  Комиссары!.. В борьбе с фашистами они всегда шли впереди, всегда появлялись там, где было трудно. Им верили. Они были честью и совестью партизан. Я совсем не случайно, что к этому времени в бригаде насчитывалось 104 коммуниста, 159 кандидатов в чле­ны партии и 87 комсомольцев. Существовало 13 партийных и 9 комсомольских организаций.

 В партию вступали все новые и новые, отлично зарекомендовавшие себя в борьбе с захватчиками  бойцы и командиры. Только за апрель — май 1943 годa коммунистами стали 12 человек, кандидатами— 16, комсомольцами— 18 народных мстителей.

Комиссары не только проводили в отрядах пар­тийно-политическую работу. Они подавали личный пример отваги и мужества в сложной обстановке. Они рассказывали местному населению оккупированных районов о том, какую помощь нужно оказать партизанам и Советской Армии.

Комиссар 3-й бригады Н. В. Васильев	Комиссар отряда Н. И. Лежнин

Взять хотя бы Николая Васильевича Васильева. Являясь секретарем подпольного райкома партии и комиссаром бригады, он регулярно собирал бюро, на которых решались важные вопросы жизни партизан и населения оккупированных районов.

Щупленький, невысокого роста, сутуловатый, он выглядел усталым. Мало кто знал, что Николай Ва­сильевич серьезно болен. Но вот, мягко улыбнувшись, он посмотрит, бывало, прямо в глаза и начнет гово­рить. И происходит какое-то чудо: перед вами другой человек — сильный, мужественный, жизнерадост­ный. Доходчивые слова глубоко западают в душу. Его простота, постоянная забота о людях даже в самых трудных условиях сделали его душой бригады. Авто­ритет комиссара был непререкаем.

Николай Васильевич родился в семье питерского рабочего. И через всю жизнь пронес свою питерскую закалку, будучи на посту председателя Кривоносовского сельсовета, секретаря Сонковского райисполко­ма, первого секретаря Сонковского райкома партии. На второй год войны он был утвержден секрета­рем подпольного Опочецкого райкома ВКП(б).

Васильев много внимания уделял разведчиками особенно агентурной разведке. Лично подбирал пар­тизан для организации подполья в Опочецком районе. Комиссар был очень требователен к себе и к окру­жающим, особенно к комиссарам отрядов. И бойцы гордились своими политработниками. Их уважали. К их советам прислушивались. Особенно любили ко­миссара пятого отряда Николая Ионовича Лежнина, Он окончил Калининский пединститут. Работал препо­давателем, а перед войной — начальником политотде­ла МТС. Обком партии направил его в тыл врага, Подрывное дело — одна из эффективных форм борьбы партизан с оккупантами. Посоветовавшись с командиром отряда Либой, Николай Ионович сколотил группу подрывников. Командиром ее был назначен бывший стрелочник из Идрицы Тимофей Дмит­риев, человек спокойный, выдержанный, даже немно­го застенчивый, но исполнительный.

Комиссар отряда сам провел несколько занятий с подрывниками. Рассказал о свойствах взрывчатого вещества, запалов, бикфордова шнура, объяснил, как лучше подготовить и провести взрыв, а потом вместе с бойцами смастерил мину нажимного действия. (Эти знания Лежнин, как и другие партийные работники, направленные Калининским обкомом партии в тыл врага, получил в деревне Шейно.)

Все было готово, партизаны горели желанием ис­пытать свои силы. Но в подрывном деле первый взрыв должен быть удачным, и поэтому комиссар решил сам идти с группой из восьми человек на участок желез­ной дороги между Идрицей и Себежем.

Ночи в мае короткие, заря с зарею сходится. Пока разведывали пути подхода у деревни Голеничено, на­чало светать.

— Тимофей, рисковать не будем. Давай отойдем.

— Можно, — согласился Дмитриев.

День подрывники переждали в небольшом лесочке, а как начало смеркаться, двинулись в путь. Теперь шли смелее по знакомым местам. Обогнув Голеничино, осторожно подошли к переезду железной дороги. Место самое подходящее. Путь через рельсы выложен бай дачными досками. Выставив в обе стороны наблю­дателей, Тимофей Дмитриев предложил:

— Давайте под настилом.

— Пробуйте,— ответил комиссар.

Четверо партизан навалились на вагу. Тяжелая доска поддалась. Дмитриев пехотной лопаткой начал копать под шпалой ямку. Землю осторожно клал на плащ-палатку. Молодые партизаны Николай Жуков и Николай Степанов относили грунт в кусты. Уложив заряд тротила и мину под шпалу, подрывники сдви­нули на место доску настила. Все готово. Однако Ти­мофей не спешил. Вот он посыпал сухим песком по щелям настила. Вокруг тихо. Подрывникам повезло, Охрана дороги их не заметила.

Вся группа снялась. В деревне Голеничено комис­сар предложил зайти в один из домов подкрепиться, Пока пожилая женщина угощала молоком и хлебом, ее муж, убедившись, что перед ним партизаны, ска­зал:

— У меня для вас припрятаны подарки.

Мужчина и Дмитриев вышли из хаты. Вскоре они возвратились, принеся с собой ручной пулемет Дег­тярева и карабин.

— Вот, хранил с лета сорок первого года. Все не было случая передать, а сейчас вручаю вам,— взвол­нованно произнес хозяин дома.

— Спасибо, старина. Оружие нам нужно,— отве­тил комиссар отряда.

Партизаны ушли в лес. Днем они услышали взрыв в том направлении, где поставили заряд. В разведку ушли Дмитриев и Степанов. Обратно они пришли сияющими. На переезде подорвался состав с живой силой и техникой противника. Паровоз и одиннадцать вагонов свалились под откос, из-под их обломков ок­купанты целые сутки извлекали раненых и убитых гитлеровцев. Так в 3-й бригаде группа подрывников Тимофея Дмитриева заявила о себе.

Командир группы оказался трудолюбивым и изоб­ретательным подрывником. По совету Лежнина он со своими товарищами перевез в лес у деревни Замошье россонского района артснаряды, собранные из разных мест. Тут Тимофей организовал мастерскую. Первую операцию — выкручивание взрывателей — он произво­дил лично. Другие подрывники выплавляли в котлах с горячей водой тротил и разливали его по самодель­ным минам. Это начинание пришлось по душе подрыв­никам. Их «продукция» не залеживалась. На дорогах gee чаще и чаще грохотали взрывы.

Николай Ионович был членом бюро подпольного райкома партии, одним из секретарей. Он участвовал во многих боях и всегда шел впереди.

Душой другого отряда был Семен Филиппович Лукашев. Невысокого роста, черноволосый, с улыбчивы­ми прищуренными глазами. Его гимнастерка всегда была перетянута командирским ремнем. На боку план­шет и пистолет ТТ в кожаной кобуре. До войны он служил чекистом. Воевать пришлось сначала в Прибалтике. Трудностей ему довелось перенести не­мало: оборонительные бои в Латвии, окружение под Пушгорами и Кудеверем. Оказавшись в августе 1941 года в родных краях, под Великими Луками, Лукашев создал подпольную группу из молодежи, которая нанесла несколько чувствительных ударов по ок­купантам. В бою он всегда первым поднимался в атаку.

— Мы великолучане,— с гордостью называли себя партизаны отряда, где был комиссаром Лукашев. Чув­ствовалось, что в отряде люди хорошо знают друг друга, ценят своего комиссара, своего политического наставника.

Бабка Ульяна была похожа на бабу-ягу. Щеки шалые, нос длинный с горбинкой, глаза сверкают. И всегда ворчит:

— Немцы — ироды, супостаты. Партизаны — больше овечки, а не мстители. Соседи — греховодники. Но почему-то бабку Ульяну все любили.

Жаркое лето высушило вокруг Ковалевки болота. Если раньше, чтобы попасть в Старое Луково, разведчики объезжали большой заболотень, то теперь из Ковалевки до Лукова напрямик проезжали даже на конях.

В это время я заболел.

— Экзема у вас, дорогой,— сказал партизанский врач Щеглов.— В таких условиях трудно чем-либо помочь. Вот мой совет — не ходите по болотам, не мо­чите ноги и руки, поменьше будьте на солнце, держитесь тени.

— Шел бы ты, Володенька, к бабке Ульяне, — сказала мне своим напевным голосом хозяйка дома Ма­рия Петровна.

— Врач не помог, а Ульяна тем более,— отмах­нулся я.— Не верю я знахаркам!

— Да она не знахарка, она очень добрая  старуха, а  лечит травами. Дана ей такая мудрость от природы.

— Уговорили,— сказал я, а  сам подумал: «Вот до чего дожил комсомолец — к знахарке пошел». Но, посмотрев на свои руки, зло плюнул. Да, с такими руками не повоюешь. Пусть бабка лечит. Иначе дело труба.

— Иди,— подтолкнула в спину Мария Петровна, когда мы остановились у крыльца дома бабки Ульяны, Я постучал. Никто не ответил. С трудом открыл дверь и вошел в избу. Осмотрелся. Низкий закопчен­ный потолок, но чистые полы. Огромная русская печь,

возле которой возилась бабка.

— Здравствуй, бабушка! Вот... пришел к вам. Бабка не обратила внимания на меня и продолжала передвигать чугуны в печке.

«Наверное, не слышит»,— подумал я и сказал гром­че:

— Ульяна Степановна, пришел, говорю, к вам.

Старуха продолжала молчать. Я повернулся и хо­тел было уходить.

— Ишь какие все стали: минуту подождать не могут. Только они одни и заняты, а у других будто и дел нет,— заворчала бабка.— Что у тебя там стряс­лось?

Она подошла ко мне вплотную и заглянула в лицо:

— Ну, говори, что у тебя?

Я протянул руки.

— Да, малец, что ж раньше-то не приходил?

Бабка Ульяна вышла в сени и скоро вернулась с пузырьком, наполненным какой-то жидкостью. Потом достала с полатей гусиное перо и стала смачивать пальцы и ладони зеленью из пузырька.

— Недели не пройдет, как твои руки заживут. Только бей как следует супостатов,— мягким голосом, нараспев произнесла бабка.

Опустился на деревню вечер. Федор Иванович Сумбаров уводил разведчиков на задание. Мне стало сов­сем грустно. В доме все занимались своим делом, сло­вом даже не с кем перемолвиться. При свете лампы глава семьи Алексей Савельевич старательно выре­зал на гладкой доске заготовки для сапог. Его жена Мария Петровна возилась с тестом. Дочь Женя ла­тала выстиранное белье разведчиков. За таким заня­тием хозяева проводили вечера. Делали все споро и красиво. Никто от них никогда не слышал ни жалоб, ни нареканий за те дополнительные хлопоты, которые приносили в их дом партизаны. Эти замечательные люди делали все, чтобы бойцы не испытывали не­удобств._

Я вышел на крыльцо, сел на ступеньки. Небо, как продырявленное полотно, повисло над головой.

«Что там, в этой бесконечной дали? — подумал я, вглядываясь в звезды.— Когда-нибудь люди доберут­ся и туда. Все увидят собственными глазами... Счаст­ливая жизнь будет после войны».

— Володя, иди спать,— сказала Мария Петров­на —Тебе сейчас нужен покой.

Прошло три дня после похода к бабке Ульяне. Боль в пальцах утихла. А на четвертое утро опала опухоль, исчезли водянистые пузырьки. Руки затянулись свежей кожицей. В конце недели пальцы безбо­лезненно сжимались. Настал день, когда Сумбаров сказал:

— Теперь разрешаю идти с нами. А бабке после войны поставь бутылку шампанского...

— Ребята, неплохо сегодня и в баньке попариться, —сказал как-то Алексей Савельевич.— Если найдутся помощники натаскать воды, то после обеда я затоплю.

— Дельно, Савельич! Воды натаскаем,— поддер­жал Федор Иванович.

Но попариться не пришлось. Только сели обедать, как в дом. вбежала бабка Ульяна.

— Объедаетесь! — закричала она с порога.— Над щами потеете! Кругом ироды проклятые, нехристи чужеземные деревни грабят, а они спокойно обедают. Как смеете? — разгорячилась бабка.— Почему сидите за столом, когда супостатов бить надо!

— Да в чем дело-то, Ульяна Степановна? — спро­сил Федор Иванович.

Она перевела дух:

— Я только что из Рудни. Фрицы куда-то уехали. Не мешкайте! Ваше место сейчас там. Хоть вы и без­божники, но молитва моя с вами. Да быстрей вы!

— Едем, на месте во всем разберемся,— сказал Сумбаров.

Взяв оружие, мы вышли во двор. Савельич уже за­прягал лошадей.

— Стой! — крикнула бабка Ульяна.

Она подошла к Федору Ивановичу и вдруг низко ему поклонилась, а потом трижды перекрестила.

Гарнизон Рудня находился на развилке трех до­рог в восьми километрах от Себежа. Большой мост через реку Чернею охраняла днем и ночью рота немцев.

Сумбаров имел полное представление о Рудне и понимал, что, если немцы уже вернулись, бой прини­мать нельзя. Десятерым это не под силу.

Вскоре мы подъехали к развилке дорог, откуда хо­рошо просматривался гарнизон. В деревне не было видно ни одного человека.

— А вдруг провокация? — засомневался Земеля. Посоветовавшись, мы решили войти в Рудню. Двое остались с лошадьми, а остальные пошли вперед. Напряжение росло. Все подступы к Рудне прострелива­лись, и уйти незамеченными было нельзя.

Вот и широкий мост. Подбежав к нему, мы осмот­релись. Я первым пробежал по настилу на противо­положный берег. За мной бросились остальные.

— К школе! — крикнул Сумбаров.

Школа молчала. Во дворе стояла походная кухня, телега на резиновых колесах. Немного подальше, в укрытии, аккуратно сложенные в штабеля бочки с горючим и поленница дров.

Мы ворвались в казарму. Начался сбор трофеев. Попутно захватили и патефон с пластинками. Дейст­вовали энергично. Телега быстро наполнялась разны­ми вещами. Кравцову и Владимиру Сумбарову при­шлось своих лошадей запрячь в немецкую телегу.

Владимир Сумбаров заглянул в сараи.

— Ребята, помогите,— размахивая руками, крик­нул он.— Свинину-то все любите! —И он выгнал из сарая поросенка.

Порося тоже взвалили на телегу.

— Заболотнов и Меньшиков, быстро уничтожить все огневые точки! — приказал командир.

Набросав дров в блиндажи, облили бензином. Пла­мя враз охватило деревянные срубы укреплений. За несколько минут запылали семь пулеметных точек и примыкавшие к ним бревенчатые укрытия. Столбы сизого дыма подперли небо. Запылала казарма, сараи, горючее... Мы выполнили наказ бабки Ульяны.

— Всем отходить!

Подвода с трофеями двинулась через мост.

— Теперь уж никто не спасет казарму,— сказал Иван Меньшиков, шагая с ведрами в руках. Из его боковых карманов торчали две литровые бутылки.

— Иван, самогонкой разжился, что ли? — спросил его Петр Ефименок.

— Не угадал. Бензин для зажигалок. Авиацион­ный! Ты не куряка и не поймешь моей радости.

— Кравцов, Заболотнов, Меньшиков, поджечь мост!

Я схватил ведро с бензином и выплеснул на сухой деревянный настил. Пламя закрутилось, как юла. Оно в минуту охватило прогоны и рамные опоры. И вдруг все остолбенели. На середине моста метался Мень­шиков.

— Бутылки, бутылки выбрось! — закричал я ему.

Но Иван не слышал. Сгорбившись, он бросился в пламя, споткнулся, упал. Одна из бутылок разбилась, но он вскочил и снова бросился через пламя. К сча­стью, все обошлось благополучно.

— В Рудню возвращаются немцы! — крикнул Кравцов.

Мы вскочили на коней и поскакали к сосновому бору. Сзади захлопали винтовочные выстрелы, а по­том застучал пулемет. В сосняке Федор Иванович остановил коня и оглянулся. Стрелявшие немцы нахо­дились за километр, поэтому их огонь был не стра­шен.

— Вот это картинка! — восхищенно сказал Григо­рий Кравцов — Больше немцам в Рудне охранять не­чего.

Над рекой пылал мост. Огромное пламя, словно вырвавшееся из воды, охватило все деревянные кон­струкции. А дальше горели казарма, блиндажи, сараи. Дым и пламя слились в единый бушующий вал, ухо­дящий высоко в небо.

— Ай да бабка Ульяна! Подкараулила немцев. Без единого выстрела дело сделали,— улыбаясь, сказал Федор Иванович и снял автомат.— По такому случаю прощальный салют полагается.

Прозвучали три победных залпа, и мы пришпо­рили коней. Все были в приподнятом настроении, только Иван молчал. В горячке он не почувствовал ожога.

Вечером у Ивана Меньшикова поднялась температура. Пришлось идти к бабке Ульяне. И опять она, как всегда, ворчала. Только похлопотав над ожогом, улыбнулась как-то душевно и сказала:

— Спасибо, ребятки. Порадовали старуху.

Рудня перестала быть помехой на партизанском пути.

Немецкий комендант гауптман Хаген, самовольно оставивший гарнизон, был осужден военно-полевым судом и расстрелян. А его подчиненных немецкое командование направило на фронт в штрафную роту.

Свои люди из Идрицы нам сообщили, что жандар­мерия и полиция вот-вот нагрянут и «повяжут» пар­тизанские семьи в деревнях района. В списке подле­жащих аресту числились крестьяне деревень Луково и Толстухи. Правда, семьи Сумбаровых и Кравцова уже перебрались в партизанский край, а вот родственники Петра Ефименка еще жили дома.

— Володя, отправляйся с Евдокимычем в Тол­стуху,—приказал мне Сумбаров,—а мы поедем по другим деревням.

Перед сумерками мы тронулись в путь. Своего коня я привязал позади телеги, на которой мы удобно уст­роились. О Петре Евдокимовиче Ефименке я знал, что человек он прямой и горячий, что до войны работал ветфельдшером в колхозе. В первое лето оккупации бывший уголовник, а по «новым временам» началь­ство— староста Толстухи Матвей Игнатович на дере­венской сходке высказался: мол, не давать долю уро­жая хлеба на семьи советских фронтовиков.

Ефименок вспылил:

— Не по совести! Люди за эту землю, за этот хлеб кровь льют, а ты требуешь их обделить?

Староста промолчал, но чувствовалось, что затаил зло на Петра. И точно. Ночью в дом Ефименка нагря­нули полицаи. Петра избили и отвезли в себежскую тюрьму. Но за «недостатком улик» в нелояльности к «новой власти» вскоре был выпущен. Возвратившись домой, Петр понял: горячностью не возьмешь. Замк­нулся, стал молчалив, но обдумывал свое. Так созре­ло решение — помогать партизанам. Встретился с братьями Сумбаровыми и стал выполнять их задания: водил подрывников к магистралям, добывал сведения об оккупантах...

Во второй половине ночи мы тихо въехали в Тол­стуху. Деревня спала. Жена Ефименка Агафья Емелья­новна и Петр Евдокимович собрали детей, быстро по­грузили на подводу узлы с нехитрым скарбом и тро­нулись в путь. А я на коне поскакал за Луковское озеро. Там под большой елью наш «почтовый ящик». Всю добытую информацию Мария Иванова, дочь Ва­щенко, прятала под камень недалеко от деревни Мальково. В свою очередь, наш связной переносил развед­данные в Луково и прятал их под дерево.

Уже начало светать, когда я добрался до «почты». Время на передышку не было. Достав из-под корневи­ща небольшой сверток, я вскочил на коня и помчался догонять семью Ефименка. Выехав на проселок к деревне Федьково, я стал огибать широкий куст. И тут конь навострил уши и как-то странно начал вздраги­вать. Я осмотрелся. Вот оно, оказывается, в чем дело: метрах в ста от себя я увидел вооруженных людей, которые окружили нашу подводу. «Неужели враги?»

— Кто такой? — с недоверием спросил меня чер­нявый парень с маузером на боку.

— Разведчик 3-й бригады Заболотнов,— ответил я.

— Гавриловец?

— Да.

— Ну, здорово,— протянул мне руку незнакомец и, улыбнувшись, отрекомендовался: — Командир от­ряда Терещатов.

— О, «Земляки»! — невольно вырвалось у меня. Я много слышал от Гаврилова и Батейкина о Викторе Терещатове, но встретился с ним впервые.

Люди в новых маскхалатах, с новыми автомата­ми и пулеметами были партизанами из бригады Наза­рова. Их недавно перебросили из советского тыла на самолетах. Отряд Терещатова «Земляки» самостоя­тельно действовал в тылу противника с осени 1941 го­да, провел много дерзких операций, но весной 1943 года, во время карательной экспедиции фашистов, по­нес потери в личном составе. Однако смелый и наход­чивый командир сумел со своими бойцами прорвать кольцо окружения и вывел их на Большую землю. После короткого отдыха отряд Виктора Терещатова вошел в состав бригады Назарова. Сейчас бригада направлялась за железную дорогу, в северную часть Себежского района.

На френче Виктора горел новенький орден Крас­ного Знамени. Я с большим интересом и уважением смотрел на молодого командира и не удержался спро­сить, давно ли он получил орден.

— Недавно. В мае,— ответил Виктор.

— Ему в Кремле сам Калинин руку жал, — с гор­достью сказал рослый партизан с автоматом на груди.

Я от всего сердца поздравил Терещатова с высокой наградой.

Терещатов вынул пачку «Казбека» и угостил меня папиросой.

— Бот берегу знакомых угощать.

Петр Ефименок рассказал комбригу Назарову, где и как лучше перейти железную дорогу, и мы расста­лись.

Ковалевка обсыхала от ночной росы. Утро тихое, солнечное. Вернувшись с задания, мы готовились к по­ходу. И вдруг сильный рев моторов оглушил деревню.

— За мной! — крикнул Федор Иванович, схватив автомат, и выскочил на улицу.

По крышам деревенских строений скользнула боль­шая тень. Чуть не задев за трубы домов, бомбардиров­щик скрылся за сараями. Через несколько секунд пос­лышался сильный треск и лязг металла. Затем насту­пила тишина.

Все это произошло так неожиданно, что находив­шиеся во дворе полуодетые партизаны не знали, что делать.

— Что рот открыли? Вперед! — скомандовал Сум­баров и побежал за сарай в сторону болота. На лугу лежал огромный самолет, и его черные кресты были видны издалека.

Мы пошли цепью. Из самолета застрочили пулеме­ты. Разведчики залегли в кустах и открыли ответный огонь. Мишень была солидная. Каждая наша пуля попадала в цель.

В эти дни в Ковалевке находился на отдыхе пар­тизанский отряд А. И. Савиткова и еще несколько групп из других отрядов.

Все они уже бежали к месту падения самолета, стреляя на ходу. Подоспел и сам Савитков. Он тут же отобрал двадцать партизан и направил их в обход, чтобы не дать «пассажирам» улизнуть в болота.

Стрельба с самолета усилилась. Заработал крупно­калиберный пулемет. Троих партизан унесли в дерев­ню. От зажигательных пуль вспыхнула крыша край­него дома. Вокруг него засуетились крестьяне.

И тут из-под крыла бомбардировщика один за другим выскочили пять человек и побежали к болоту.

— Никуда они не денутся,— заметил Савитков.

В это время откинулся прозрачный колпак и над самолетом повисла белая тряпка. Капитуляция.

На луг выпрыгнул пожилой офицер с Железным крестом на груди. Прижимая рукой рану в правом боку, он встал около крыла. Это был полковник ко­мандир полка бомбардировщиков Ю-88.

Минувшей ночью наша авиация полностью раз­громила аэродром у Полоцка, на котором располагался его полк. А рано утром перепуганный полковник, собрав оставшихся в живых девять летчиков, посадил их в уцелевший самолет и приказал лететь на соседний аэродром в Псков. Но когда самолет поднялся в воз­дух, обнаружилась неисправность рулевого управле­ния. Положение казалось критическим. Летчик сумел, однако, посадить машину...

На следующий день после бомбежки и похорон боевых товарищей в Аверково приехал связной из штаба бригады. Я вскрыл пакет:

«Старшему разведгруппы.

Приказываю вам и всему составу группы немедленно прибыть в штаб бригады для дальнейших дейст­вий в другом районе.

Начальник штаба 3-й бригады капитан Зубехин»,

Около пяти месяцев проработала спецгруппа Сумбарова под Идрицей. При помощи Бышко, Ващенко, его дочери Марии Ивановой, Нади Маевской, Вали Москаленко и других патриотов разведчики получили много важных сведений о противнике. «Аист» переда­вал их на Большую землю.

Вскоре на базе третьего отряда, руководимого ка­питаном Михаилом Алексеевичем Ершовым, была создана 20-я партизанская бригада. В нее наряду с другими были направлены Юрий Барабанов, Григо­рий Кравцов, Владимир Сумбаров, Василий Ковалев, Александр Максименко.

Михаил Алексеевич Ершов — опытный партизан. Командиром отряда был назначен в первую военную зиму, а когда в августе 1942 года заканчивалось фор­мирование бригад и 1-го партизанского корпуса, в от­ряд Ершова, находившийся на отдыхе в нейтральной зоне, влились комсомольцы, прибывшие из города Ка­линина. Его отряд, вошедший в 3-ю бригаду, был по составу молодежным, но вскоре приобрел себе отличную боевую репутацию: партизаны Ершова в любой обстановке действовали смело и находчиво.

Каждый раз, возвратившись в Двор Черепето, вместе со своим комиссаром Степаном Тимофеевичем Головковым Ершов отправлялся в штаб докладывать о   выполнении задания. Выслушав его, комбриг обыч­но, широко улыбаясь, говорил:

— Отлично воюете, Михаил Алексеевич!

Наверное, было бы очень тихо, если бы не этот куз­нечик. Все трещит и трещит... И вдруг в одно мгнове­ние песню кузнечика поглотил взрыв. Потом платфор­мы, груженные танками, спотыкаясь, стали наползать друг на друга. Все наполнилось грохотом, скрежетом железа.

— Здорово получилось! — взволнованно произнес старший группы Николай Бородулин и, довольно по­тирая руки, добавил:

— А теперь, други, пока темно, идемте идрицкий аэродром щупать.

Но после диверсии на перегоне Пустошка — Идри­ца гитлеровцы усилили охрану аэродрома...

Подрывники, обойдя вокруг Идрицы, залегли в пе­релеске, больше двух часов наблюдали за полем.

— Видимо, отсюда не солоно хлебавши уйдем,— ворчал Бородулин.— Ишь гады, даже днем усиленная охрана.

Так оно и было. Часа через три ходьбы они упали на мягкую траву на берегу озера у деревни Заозерье. Не успели отдышаться, как Мефодий Дроздецкий, вы­ставленный на пост, подал условный сигнал: кто-то приближается. Все потянулись за оружием.

— Николай Павлович, какая-то девица прямо на нас идет.

—Хорошо, всем лежать тихо.

Девушка шла быстро, уверенным шагом.

— Стой! — из кустов вышел старший группы.— Кто такая?

— Мария Литвинова, учительница из этой дерев­ни,—девушка указала рукой на Заозерье и насторо­женно посмотрела на Бородулина. Но, вглядевшись в усталое открытое лицо, поняла, что перед ней свои.— Вы-то как раз мне и нужны. Вы же партизаны?

— Допустим.

— Есть важное дело к вам.

— Говорите.

— А чем вы докажете, что вы партизаны?

— Вот мое удостоверение, — сказал Бородулин.  Девушка внимательно посмотрела удостоверение.

— В деревню Слободку из Германии прибыл отряд бывших русских военнопленных. Они хотят уничтожить гарнизон и перейти к вам. Помогите им.

Николай долго молчал. Потом позвал своих товарищей и спросил:

— Ну, что будем делать?

— Упускать случай нельзя,— пробасил Егор Дроздецкий, младший брат Мефодия.

— Пусть уничтожают гадов и приходят,— спокойно сказал Николай Маслов.

— Неплохо бы встретиться с кем-нибудь из этих людей,— предложил Анатолий Клюбин.

— Правильно,— поддержал Владлен Дроздецкий.

— Вот что, Мария, мы верим тебе,— заговорил Бо­родулин.— Иди и передай, что мы согласны принять их. Но для этого необходимо, чтобы сегодня в полночь кто-нибудь из них прибыл сюда на переговоры. На встречу пусть переправляются на лодке и без пилоток. А оружие за спиной. Пароль — «Сачки», а наш отзыв — «Звезда»...

Разведчик В. Т. Сумбаров	Разведчица М. П. Литвинова

На правом берегу реки Западный Буг гитлеровцы устроили лагерь для военнопленных. Большой участок открытой местности они обнесли двумя рядами колю­чей проволоки и установили вышки с пулеметами. Вся площадь лагеря в ночное время для профилактики простреливалась на высоте одного метра от земли.

В лагере находилось около пятидесяти тысяч чело­век. Кормили всех баландой из овощных отходов. Бо­лезни, голод, холод ежедневно уносили сотни челове­ческих жизней.

В декабрьскую ночь 1941 года большую партию военнопленных, в которую входил и лейтенант Николай Харченко, немцы перевезли в лагерь, расположенный на окраине польского городка Замостье. Измученных, обессиленных людей и здесь ждали жмыхи от свеклы и холодные бараки.

..Гитлеровская армия терпела поражение за пора­жением. Чтобы сдерживать наступление на всех фрон­тах, нужна была не только техника, но и люди. Попол­нить свою армию фашисты решили за счет военно­пленных, находившихся в концлагерях. В ход были пу­щены обман, шантаж, угрозы.

В июне 1942 года на территории Германии был сформирован специальный батальон из советских во­еннопленных. Командиром батальона был назначен майор Кригсхайм. До войны майор жил в Советском Союзе и в совершенстве владел русским языком.

От бывших военнопленных приняли присягу, и они стали солдатами немецкой армии. Но люди, пережив­шие ужас концлагерей, завладев вновь оружием, и не думали защищать фашистов. Еще в Германии они соз­дали подпольную группу. Ее возглавляли бывшие командиры Красной Армии Анатолий Кирин, Николай Харченко, Григорий Пугачев, Владимир Самасюк и Николай Шканд. Активное участие в подпольной рабо­те принимали Евгений Баев, Николай Дмитриев, Дмитрий Заборин и капитан югославской армии Лева. Сложна судьба у каждого из этих людей.

Николай Харченко за несколько дней до начала войны получил звание лейтенанта и прибыл в Ломженский укрепленный район на западной границе Советского Союза. 6 июля 1941 года в бою под станцией Пуховичи он был ранен в спину осколком снаряда. Через несколько дней при выходе из окружения еще раз был ранен и попал в плен. За год прошел несколь­ко концлагерей. Пытался бежать, но неудачно. А ког­да узнал о формировании специального батальона, изъявил желание быть «солдатом великой Германии».

Григорий Пугачев в оборонительных боях под Но­вороссийском 15 октября 1942 года был контужен и ранен в обе ноги. В плен взят в бессознательном со­стоянии. В одном из концлагерей Григорий познако­мился с югославским офицером по фамилии Лева. Вступая вместе с специальный батальон, они лелеяли только одну мысль — поскорее завладеть оружием, чтобы бить немцев.

Среди солдат спецбатальона особо выделялся со­рокалетний офицер Анатолий Кирин. По званию он в спецбатальоне был солдатом, но по положению и де­лам был чем-то вроде личного адъютанта командира роты. Немцы с ним считались. На тактических учени­ях, на строевых занятиях он находился рядом с коман­диром роты обер-лейтенантом Кальмайером. Часто при нарушении дисциплины или тактических положе­ний Кирин покрикивал на солдат. Создавалось впе­чатление, что он выслуживается.

Однажды Николай Харченко, как бы между про­чим, заметил Владимиру Самасюку:

— Холуй этот Кирин..

— Это ты брось, Николай. Анатолий преданный  Родине и нам товарищ. Все, что он делает, делает по поручению подпольной группы.

Николай Шканд, бывший моряк Черноморского флота, всегда отличался своим почти неприкрытым презрением к немцам. Товарищи с трудом удержива­ли его от частых выпадов против фашистов.

Торопливым в жизни и откровенным в споре был. Николай Дмитриев. Ни при каких обстоятельствах он не мог согласиться с несправедливостью. За это ему больше других попадало от немцев.

Во многом на него походил Евгений Баев. Лишив­шись в раннем детстве родителей, он воспитывался в детских домах, военное образование получил в Ленинграде. Ранение и плен не сломили его духа.

Особым уважением среди руководителей подполья пользовался спокойный и рассудительный Дмитрий Заборин. Грамотный офицер-артиллерист, всегда стро­го обдумывающий свои действия и действия товари­щей, отличался скромностью и воспитанностью.

Первые месяцы пребывания в спецбатальоне были особенно трудные. Люди опасались не только немцев, но и друг друга. Каждый изучал каждого: ведь могли быть и предатели.

В один из воскресных летних дней обер-лейтенант Кальмайер отмечал свой день рождения. На это тор­жество был приглашен весь личный состав роты.

После поздравительных торжеств изрядно захме­левший командир роты взял слово:

— Великая Германия ведет историческую битву. Для нас сейчас представляется случай участвовать в боевых действиях в Тунисе...— сделав паузу, он обвел всех взглядом.— Я изъявил добровольное желание  ехать на этот фронт. Прошу последовать моему примеру.

В накуренном помещении воцарилось томительное молчание. Но вот поднялся Анатолий Кирин:

— Лично от себя — и думаю, ко мне присоединят­ся все присутствующие — благодарю обер-лейтенанта Кальмайера за высокую честь и доверие, оказанное всем нам. Но место русских в России. Прежде всегомы должны навести порядок на нашей родной земле, а потом уже в Тунисе...

Это был умный ответ.

Члены подпольного ядра, готовясь к активным дей­ствиям, по предложению Кирина решили послать из Германии в Россию своего доверенного человека, ко­торый должен был перейти линию фронта, сообщить советскому командованию о сформированном специ­альном батальоне и получить указание, как действо­вать дальше. Выполнить эту задачу поручили Николаю Харченко. Подпольщики с огромным риском достали истые отпускные бланки с печатями и солдатские книжки. Все было подготовлено для побега. Но нео­жиданно роту, вернувшуюся с полевых занятий, не пустили в казарму. Через несколько минут к строю, сопровождаемый двумя автоматчиками, подошел обер- лейтенант Кальмайер. Обведя взглядом солдат, он не  торопливо снял перчатки и спокойным голосом ска­зал:

— Уваров, пройдите в казарму.

Как и все солдаты спецбатальона, Николай имел вымышленную фамилию.

Два здоровенных немца с автоматами взяли Нико­лая под руки. В казарме шел повальный обыск. Ехид­но улыбаясь, к Харченко подошел фельдфебель и, вы­нув из бокового кармана три солдатские книжки, спросил:

— Твои?

— Да, господин фельдфебель! — отчеканил Нико­лай, а сам подумал: «Неужели предательство? Ведь у Кирина, в подушке пистолет. Если обнаружат — ко­нец».

— Отведите его в одиночную камеру гауптвахты, — приказал подошедший Кальмайер.

На следующий день югослав Лева передал от Кирина записку:

«Николай, книжки и все остальное ты нашел в ре­сторане за столом, за которым сидел с девушкой. Все  это видела Надя».

Начались допросы, на которых Николай отвечал убедительно, без всякой заминки: как он водил в ре­сторан русскую девушку Надю и как там случайно под столом нашел документы. Следствие вели разные офицеры, но он твердил одно и то же. На третий день допрос вел сам Кальмайер:

— Я проверил ваши показания, Уваров. Вы дейст­вительно были с девушкой в ресторане. И она не отка­зывается, что видела, как вы из-под стола подняли сверток. Все это подтверждается. Но почему же вы не отдали документы, скажем, мне?

— Виноват, господин обер-лейтенант. Был пьян, торопился не опоздать из увольнения. Придя в казар­му, сунул сверток под матрац и забыл о нем.

Фашист, по-видимому, поверил. Николай Харченко отделался пятнадцатью сутками ареста.

В последних числах июня 1943 года из Берлина в казармы спецбатальона приехала большая комиссия во главе с генералом Вейдлингом. Проверив надеж­ность личного состава спецбатальона, комиссия дала высокую оценку его боеготовности. А через пять дней батальон под командованием майора Кригсхайма на­чал готовиться к отправке на фронт.

В батальон входили две роты немецкого состава и одна рота из бывших русских военнопленных.

Медленно уходили версты чужой земли. Все рус­ские солдаты спецбатальона с затаенным чувством ра­дости наблюдали из открытых дверей вагона за убе­гающими черепичными крышами аккуратных немец­ких селений. И думали, думали о своей будущей судьбе.

— Скорее бы с этой сволочью рассчитаться! — злобно произнес Николай Шканд.— Во, как надое­ло,— и провел пальцем по горлу.

— Потерпи. Долго ждали,— успокаивал его Хар­ченко.

Эшелон остановился на первой польской станции.

В вагон, где находились Кирин, Харченко и Пугачев, поднялся командир роты Кальмайер. Подпольщики догадались, что пришел он неспроста. Находясь в его подчинении около года, они изучили обер-лейтенанта. Он любил показывать себя добрым и откровенным человеком. На деле же это был хитрый и опасный враг.

— Как вы думаете, не пора ли выдавать пат­роны?

— Что вы, конечно, нельзя! Зона еще безопасная, а солдаты злоупотребляют шнапсом. Могут быть нес­частные случаи,— убедительно ответил Кирин.

Кальмайер улыбнулся:

— Я тоже так думаю...

Ранним утром эшелон медленно проехал чудом сохранившийся на старой границе Латвии погранич­ный столб. Владимир Самосюк, стоявший с немцем в парном посту по охране груженых автомашин на плат­формах, не сдержал своей радости:

— Наконец-то наша русская земля-матушка!

— Ты есть русский свинья! — крикнул немец.

Самосюк с полного разворота ударил немца вску­пу. Часовой с неистовым криком свалился в кювет. Эшелон был немедленно остановлен, а весь батальон поднят по тревоге. Владимира арестовали и, когда привезли на станцию Пустошка Калининской области, по приговору полевого суда расстреляли.

12 июля в прифронтовом районном центре Пустошка расположились две роты спецбатальона. Два взво­да и штаб третьей роты разместились в деревне Слободка на территории бывшего совхоза «Поддубье». Командир подпольной группы Анатолий Кирин в первый же день собрал своих товарищей.

— Все идет отлично, — сказал он.— Теперь давай­те подумаем, что делать дальше.— Он помолчал.— Друзья, сейчас нам надо немедленно установить связь с партизанами. Я думаю, это сделает Николай Хар­ченко.

— Спасибо за доверие, товарищи. Сделаю все, как надо,— ответил Николай.

Весь следующий день Николай присматривался к девушкам и женщинам, работавшим на ремонте шос­сейной дороги. Одну из них он выделил сразу. Что-то подсказывало, что она должна быть связана с партизанами. Вечером, когда женщины складывали инструменты во дворе их казармы, он был в этом почти уверен.  Уложив в ящики ломы, кувалды и лопаты, работницы быстро уходили со двора. И только эта все что-то долго копалась у ящика, бросая внимательные взгля­ды, то на склад с оружием, то на казарму. Потом она оглянулась. Заметив Николая, заторопилась, Харченко догнал ее в перелеске.

— Работать вы умеете,— сказал Николай.

— Это точно,— ответила девушка.

— Давайте знакомиться?

— Зачем?

— Должны же называть как-то друг друга. Не зве­ри же мы.

— Кто знает?

— Стой! Ты знаешь, что сейчас сказала?..— Нико­лай окончательно поверил, что перед ним партизанка. И его прорвало. Он заговорил о себе, о своей жизни, о плене, о концлагерях, о мучениях.— Разве после этого можно защищать фашизм, а? — глядя прямо в глаза, спросил он девушку.

— Так и не защищайте. Но мне пора, да и вам то­же. А звать меня Мария.

Да, Николай не ошибся. Мария Литвинова, учи­тельница по образованию, жила в деревне Заозерье.

Работая на дороге, она выполняла задание местного партизанского отряда, которым командовал Иван Никоненок, по сбору сведений о движении войск против­ника по шоссе Опочка — Пустошка, о их гарнизонах.

Вечером следующего дня Николай опять провожал Марию.

— Хочется бить этих гадов,— говорил Харченко.— Вот если б с партизанами наладить связь. Можно та­кое сделать?

«Не провокатор ли?» — уже в который раз подума­ла девушка, а вслух сказала:

— Я в этом деле не советчик, и о партизанах мне ничего не известно.

— Я знаю, о чем вы думаете: вот, мол, провокатор привязался. Да не так же это! Не так! И не смотрите •на эту форму, на эти ефрейторские значки. Знали бы 'вы, как они мне противны! Помогите, Мария! Я чувст­вую, что вы связаны с партизанами.

— Ошибаетесь.

— Мария! Ради всего святого, помогите. Вы сделаете огромное дело. Подумайте.

— Ну, хорошо. Если вы так настаиваете, я попы­таюсь найти людей, которые, может быть, и знают партизан.

Поздно ночью, истомленная неизвестностью, Мария, поборов страх, сходила в деревню Ольшаники к своей связной Клаве и узнала от нее, что отряда на песте нет. Окончательно расстроенная, она вернулась в Заозерье.

Не спала всю ночь и ее старшая сестра Вера Павловна. После смерти отца и матери она взяла на себя обязанности по воспитанию своих двух младших сестер и двух братьев. С тревогой встретила она Марию.

 — Уверена ли ты в этом человеке, ради которого так безрассудно подвергаешь себя и всю нашу семью опасности? Ведь сколько мы пережили... Я сама оказываю помощь партизанам, но только своим, которых я знаю. А этому... Откуда тебе знать, что он думает?

— Перестань, Вера, и так на душе тяжело. Он то же наш. Я ему верю и обязана помочь,— категорически ответила Мария.

Старшая сестра поняла, что намерения Марии серьезны и отговаривать ее бесполезно.

— Ладно, переубеждать не стану, делай как знаешь. Только если почувствуешь какое-нибудь, сом­нение или опасность, вовремя предупреди. У меня, кроме тебя, еще трое на руках.

Утром Мария решила сама отправиться искать партизан.

И вот они перед ней. Трудно было Марии раскрыть себя незнакомым людям, рассказать обо всем, что случилось с ней за последние сутки. Невольно в этот момент вспомнился разговор со старшей сестрой, ее серьезное предупреждение... На Веру легли все забо­ты об их семье, поэтому Мария в душе сознавала тре­вогу сестры. Но она уже не могла отступиться от ре­шения помочь людям, оказавшимся в беде.

Еще до войны, учась в Идрицком педагогическом училище, Мария хорошо запомнила слова, сказанные при приеме ее в комсомол директором училища ста­рым коммунистом Гришиным: «Долг  каждого из нас — не страшиться трудностей, а упорно преодоле­вать их». Она так и поступила, когда ее направили учительницей в глухую деревню Кохново. Там пере­жила первые страшные месяцы фашистской оккупа­ции. Преодолев смятение, вернулась в. свою деревню Заозерье, здесь узнала о гибели отца. За одной бедой пришла другая: от тяжелых переживаний и болезни скончалась мать. Вере и ей много пришлось работать, чтобы сохранить семью, не дать умереть с голоду младшим.

Ужасная первая военная зима прошла. За это вре­мя она познакомилась с партизанами и летом 1942 го­да стала разведчицей...

С большими трудностями и риском из гарнизона на встречу с партизанами были направлены Николай Шканд, Евгений Баев и Николай Дмитриев. Встре­ча прошла успешно. Они быстро обо всем договори­лись.

До начала операции оставались сутки... В воскресенье 19 июля в полночь должна была осуществиться мечта, которую люди вынашивали около двух лет.

Кирин, избранный руководителем операции, пред­ложил известить людей о предстоящем выступлении за полчаса до начала действий. Этого требовала обста­новка.

Прошла бессонная ночь. Утром с общего согласия членов подпольного совета Кирин решил сообщить о предстоящей операции надежным людям, входящим в другие роты батальона. Эту задачу он поручил выпол­нить переводчику Леве, пользовавшемуся доверием у командира роты и имевшему право отлучаться из гарнизона. Югослав с большим риском выполнил за­дание.

Наступила вторая половина воскресного дня. Ки­рин отдал распоряжение держать наготове личное оружие и несколько ручных гранат.

Напряженный день подошел к концу. В казармах, не раздеваясь, легли спать. 23 часа 30 минут. Кирин, Харченко, Пугачев, Григорьев, Дмитриев, Баев под­няли всех русских и объявили им решение руководи­телей подполья о восстании. Все дали твердое согла­сие. Сигналом начала операции послужит автомат­ная очередь, которой Кирин должен уничтожить командира роты Кальмайера.

Минуты отсчитывали время.

— Пора,— сказал Кирин —Шканд, за мной!

Они быстро пересекли двор и вошли в коридор не­мецкой казармы. Кирин решительно открыл дверь в комнату офицера. За столом сидел командир роты. Взглянув на вошедших, он строго спросил:

— В чем дело?

Вместо ответа Кирин нажал на спусковой крючок автомата. Но выстрела не последовало — осечка! Взбешенный обер-лейтенант вскочил со стула, свирепо заорал и схватился за кобуру. Но в это время из-за спины Кирина Николай дал очередь по фашисту. Сигнал к действию подан. Кирин и Шканд вбежали в соседнюю комнату и открыли огонь по ничего не понимающим спросонья немцам.

Короткие схватки завязались в двух других поме­щениях и во дворе казармы. Операция продолжалась минут двадцать. Восставшие уничтожили трех офице­ра десятка три солдат и троих изменников Родины.

— Поджечь склад и транспорт! — подал команду Кирин.

Через минуту пламя охватило склады с продоволь­ствием и горючим. Вспыхнули грузовики и мотоциклы, Уничтожено радио и телефонная связь.

— Всем погрузиться на дизельный грузовик! — крикнул командир операции. Грузная автомашина, способная вместить в кузове более пятидесяти человек, ощетинившаяся пулеметами и автоматами, выехала на шоссейную дорогу. Проехав три километра, грузовик свернул на проселок к деревне Заозерье. Возле ручья с крутыми берегами машина остановилась.

— По двое в колонну становись! Шканд, поджи­гай машину. Харченко, веди в деревню.

В дом Марии Литвиновой забежали Харченко и Шканд.

— Все, Машенька, рассчитались с гадами,— улы­баясь, сказал Харченко.

— Теперь, родная, веди нас к своим,— добавил Шканд.

Мария привела отряд на берег озера, куда по при­казанию партизан староста деревни Тит Белобоков пригнал десяток лодок.

Вот и другой берег. Берег новой жизни. Навстречу прибывшим вышли партизаны. Радости не было конца! Но Бородулин додал команду:

— Вперед, други, домой!

Построившись в походную колонну, отряд двинул­ся в Россонский район Белоруссии.

В это время к отряду присоединились еще трое сол­дат, тоже русские. Они прибыли из Пустошки. Там операция не удалась, и только эти трое на мотоциклах вырвались из гарнизона.

В двенадцати километрах от Заозерья, в деревне Речки, Бородулин решил сделать небольшой привал. В восемь часов утра партизаны расположились на отдых. Но вдруг Егор Дроздецкий, стоявший на посту, закричал:

— Немцы! Вокруг немцы!

Гитлеровский солдат штыком, оборвал его крик.

С двух сторон в деревню ворвались немцы. Сам майор Кригсхайм руководил операцией по уничтоже­нию беглецов. Завязался бой. Скорострельные пулеметы, прихваченные из казарм, косили фашистов. Спу­стя полчаса преследователи отступили. В этой схватке ранило командира отделения Анатолия Клюбина и вторично Николая Дмитриева.

Забрав убитого Егора и раненых, отряд поспешил уйти.

Через день сорок девять бывших советских коман­диров в немецкой форме и с трофейными автоматами нового образца прибыли в расположение 3-й бригады.

Рассказывая командиру бригады о своем пути, Анатолий Кирин разрезал пояс у брюк и извлёк отту­да удостоверение личности, в котором указывалось, что он является капитаном Красной Армии. Комбриг крепко пожал руку капитану.

В тот же вечер в эфир вышел «Аист». В Калинин­ский штаб партизанского движения была передана ра­диограмма с сообщением о переходе в бригаду людей гарнизона Слободки. Через несколько часов на парти­занский аэродром прибыл специальный самолет. В со­ветский тыл по указанию командования вылетели ка­питан Кирин и капитан югославской армии Лева. Они увозили с собой образцы нового немецкого оружия. Пугачева, Григорьева и Баева зачислили в бригадную разведку, остальных товарищей — в отряд подрывни­ков Панова.

Кажется, целая вечность прошла с тех пор. А он, Бородулин, все в пути. И всюду за ним шагают друзья. Только нет среди них больше Бориса Зай­цева.

Сосны покачивались и чуть слышно шумели. Под­рывники, исходившие сотни километров по тропам оккупированных районов Калининской области, хоро­шо ориентировались. Осторожно спустившись по скло­ну, поросшему редкими деревьями, они круто повер­нули на север. Мост, который им предстояло взорвать, находился вблизи деревни Осетки. Его охрана рас­квартировалась в двух крайних домах. Пробраться к мосту было очень трудно: в двухстах метрах от же­лезнодорожного полотна проходила шоссейная доро­га, а метрах в пятистах, в деревне Замостье, располо­жился немецкий гарнизон. Только темная ночь, на­ходчивость и мужество помогали подрывникам выпол­нить задачу.

Часа через полтора показался сизый булыжник шоссейной дороги. Стояла тишина. Но она бывает об­манчивой. Немцы, напуганные частыми диверсиями на железной дороге, усиленно охраняли все подходы, осо­бенно те участки, где лес близко подступал к маги­страли. Подрывники хорошо это знали и решили вый­ти на луг у гарнизона, чтобы под самым носом у нем­цев перейти шоссе.

Благополучно проскочив дорогу, они залегли в ку­стах на склоне небольшого холма. Через час из Себежа в Идрицу по шоссе проехали две автомашины. На окраине Замостья вспыхнула осветительная ракета. Ее тусклый отблеск на мгновение выхватил из тем­ноты железнодорожный мост и сутулую фигуру ча­сового, стоящего на насыпи в сотне метров от парти­зан.

— Видите, толкач... Еще немного подождем и бу­дем убирать,— прошептал Бородулин.

Потянулись минуты. Вокруг было тихо.

— Давайте, — скомандовал Николай.

Политрук взвода подрывников Ю. А. Дешевой	Командир взвода подрывников Н. П. Шитов

Юрий Дешевой с бесшумной и Леонид Михайлов с автоматом поползли к железной дороге. Остальные приготовились поддержать их огнем.

Юрий скорее понял, чем увидел, что прямо перед ним вырос часовой. Подняв ствол бесшумки, он нажал спуск. Прозвучал легкий щелчок, и черная фигура упала между рельсами. Тишина.

Леонид, осмотревшись вокруг, подал условный сиг­нал: крякнул по-утиному. И сразу же к насыпи со взрывчаткой приблизились Бородулин, Клюбин, Чибизов, Шитов.

— Дешевой уже на мосту,-—прошептал Михай­лов.

— Действуй,— подтолкнул его старший группы и первым бросился вперед.

Обследовав массивный пятнадцатиметровый двух­колейный мост, Николай приказал уложить два заряда над опорой.

Подрывники не знали, сколько времени оставалось до смены часовых, поэтому действовали быстро и расчетливо.

—Готово!

— Шитов, поджигай,— приказал Бородулин.

Николай под полой куртки поджег шнуры.

— Отходим.

Огонь, шипя и разбрасывая звездочки в темноту, быстро приближался к зарядам.

Ветки кустарника цеплялись за одежду, били в лицо, но партизаны, не замечая ничего, бежали к шос­се. Надо было торопиться. Немцы сразу после взрыва могли перекрыть дорогу.

Ночную темень прорезали яркие вспышки, и один за другим прозвучали два резких взрыва. Со стороны деревень Осетки и Замостье застрочи­ли пулеметы. В небе повисли ракеты. Но немцы опоз­дали. Опять трое суток на участке Себеж — Идрица не ходили поезда...

В конце июля установились жаркие, безоблачные дни. Наступила пора уборки хлебов. Совместно с на­селением партизанского края многие бойцы и коман­диры, выделенные из отрядов, с косами и серпами вы­шли в поля. Предстояла длительная тяжелая борьба с оккупантами, поэтому необходимо было быстро уб­рать рожь, обмолотить зерно, засыпать его в тайники. Ставилась задача: не дать врагу хлеба.

Оккупанты тоже не дремали. Коменданты многих гарнизонов под охраной специальных команд выгоня­ли крестьян на поля. Снопы сразу же увозились в гар­низоны и там обмолачивались. В эту пору основные наши силы готовились к ведению рельсовой войны. Начальник Центрального штаба партизанского движе­ния генерал-лейтенант П. К. Пономаренко приказал калининским партизанам нанести сокрушительный удар по двум железнодорожным магистралям: Новосокольники — Латвия и Невель — Клястицы,

Для проведения столь необычной операции ночью на самолетах доставляли взрывчатку, которая тут же распределялась по бригадам.

В один из вечеров мы, несколько разведчиков, со­провождали Гаврилова на аэродром. С собой мы при­гнали трех оседланных коней. Комбриг кого-то ожи­дал и заметно волновался. Разведчики поняли, что прилетает человек не рядовой. Так оно и оказалось: одним из самолетов прибыл подполковник Соколов. Комбриг коротко доложил Степану Григорьевичу об­становку, и мы поехали в «нашу столицу». Начальник оперативной группы штаба партизанского движения оказался неплохим всадником. Он с Гавриловым ехал быстрой рысью. Нам частенько приходилось погонять своих лошадей, пускать в галоп, чтобы не отстать от командиров.

С приездом С. Г. Соколова закипела подготови­тельная работа во всех подразделениях калининских партизан. Вплоть до 2 августа шло обучение подрыв­ному делу, составлялись боевые расчеты на опера­цию, велась разведка путей подхода к железной доро­ге, уточнялись расположение и численность гарнизо­нов, охранявших железнодорожные объекты. Со всем личным составом политработники вели беседы о бит­ве под Курском, о военном и политическом значении операции «Рельсовая война».

Деревня Двор Черепето превратилась во времен­ный учебный центр по ускоренной подготовке подрыв­ников. В отрядах с утра до позднего вечера инструк­торы проводили практические занятия.

Вскоре партизаны уже умели быстро делать корот­кие зажигательные трубки из капсюля-детонатора, ог­непроводного шнура, куска пенькового фитиля. Боевой расчет личного состава отрядов разбивался на под­рывников, охранение, отвлекающие группы и развед­чиков. За каждой бригадой закреплялся определенный участок магистрали. Общее руководство операцией «Рельсовая война» осуществлял Штрахов. После вы­полнения задачи 3-й бригаде необходимо было пере­базироваться в Опочецкий район. Перед бригадной разведкой ставилась задача: собрать данные об опочецком гарнизоне и его оборонительных сооружениях. Необходимо было значительно расширить агентурную сеть в Опочке и вокруг нее.

Помощник командира взвода разведки П. А. Пузиков	А. С. Горецкая

Под командованием Павла Пузикова пять развед­чиков собрались за реку Великую. В группу был включен Иван Горецкий.

— Ребята, приглашаю заехать в гости к маме,— предложил Иван.

Оседлав коней, мы покинули партизанскую столи­цу. Кони сразу же взяли крупной рысью. До деревни Карзуново, в которой вырос Иван Горецкий, на конях двадцать минут езды. В доме его матери Анны Са­вельевны я бывал много раз, и всегда меня восхищала душевная доброта белорусской женщины. Три ее сына воевали. Сама она всем, чем могла, помогала народным мстителям.

— Ой, сынки мои! Как рада я вас видеть живыми и здоровыми!

Анна Савельевна в ситцевом платье, повязанная такой же косынкой, в свои сорок пять лет выглядела значительно моложе. Зная цену каждому нашему часу, она тут же всем нашла дело. Один пошел косить траву для коней, другой колоть дрова, третий носить воду в баню. Иван и Павел помогали дома по хозяйству.

После жаркой бани мы чинно уселись за накрытый стол. Анна Савельевна поставила большое блюдо со знаменитой бульбой и на своем плавном белорусском наречии сказала:

— Кушайте, сынки, кушайте.

После ужина все полезли на сеновал. Свежее, аро­матное сено, домотканое покрывало, большие подуш­ки. Тишина и покой. А утром мы вновь оседлали ко­ней.

Когда выехали за деревню, Иван Горецкий оста­новил коня и обернулся. Я тоже посмотрел назад. На крыльце дома все еще стояла мать.

Со мной поравнялся Пузиков.

— Да, Вова, мать и Родина... Их надо сильно бе­речь,— сказал он и пришпорил коня.

Я крепко подружился с Пузиковым, понимал его душевное состояние. Он был старше меня на четыре года. За войну уже многое успел увидеть и пережить. С первых дней Отечественной войны его часть в Лат­вии попала в окружение. Много техники погибло в те дни. Но Павел на своей автомашине, груженной бое­припасами, настойчиво пробивался на восток. Бойцы, выходившие из окружения, неоднократно предлагали Пузикову уничтожить автомашину. Но парень всегда серьезно отвечал:

— Взорвать — дело нехитрое, а вот до своих до­браться — это посложней.

Бензин подходил к концу. Объехав районный центр Пустошка, он принял отчаянное решение: забрызгав грязью борта кузова, с наступлением темноты выехал на шоссе, прибавив газа, поехал в сторону Новосокольников.

Долго Пузиков скитался один по лесам, жил у кре­стьян в глухих деревнях. А осенью 1941 года, услышав от местных жителей, что в лесах появились партиза­ны, пошел на их поиск. Встретившись однажды с Гри­горием Батейкиным, он стал с ним неразлучен...

Труден путь по незнакомым, опасным местам, но в течение суток мы благополучно добрались до Вели­кой. Переправившись через реку и собравшись вместе, дрожа от холода, мы торопливо оделись и, оправив на конях седла, углубились в лес. Необходимо было разыскать местный партизанский отряд Ивана Кон­стантиновича Никоненка, для которого везли сек­ретный пакет о проведении операции «Рельсовая война».

Объехав деревни Жеги, Гороватки и Ржавки, мы на рассвете вышли к широким холмам, заросшим низ­корослыми деревьями.

— Стой! Кто идет? — неожиданно остановил окрик.

— Разведчики 3-й бригады,— поспешил ответить Павел Пузиков.

— Слезай с коня! Один ко мне, остальные на ме­сте! — скомандовали из-за кустов.

Пузиков спешился.

Часовой, не подпуская к себе старшего группы, долго громко расспрашивал: откуда прибыли, кто командир? Павел начал сердиться, требовал вызова старшего. Неожиданно с двух сторон, на холмах, ме­жду деревьями появились вооруженные люди. Разой­дясь в цепь, они спускались к дороге.

Ощетинившись автоматами, мы приготовились дать отпор, но впереди бегущий в военной гимнастер­ке и фуражке пограничника громко спросил:

— Кто такие?

— Из 3-й…

— Фамилия командира?

— Гаврилов.

— Отставить тревогу! — скомандовал он партизанам.—Мы вас за полицаев приняли.—Подойдя к нам, он представился: — Никоненок.

Иван Константинович, с опаленным солнцем худо­щавым скуластым лицом, туго обтянутый ремнем, по­ходил на кадрового военного, хотя был потомствен­ным крестьянином. С первых дней нападения фаши­стов стал воевать помощником командира огневого взвода на Двинском и Великолукском направлениях. В жестоких боях под Старой Руссой попал в окруже­ние. Пробирался глухими местами на восток. Фронт ушел далеко, и старший сержант Никоненок создал партизанский отряд, который назвали именем Фрунзе.

Его люди воевали храбро и хитро. Это им удалось без единого выстрела перевести из деревни Гужево в свой отряд весь гарнизон, составленный из военно­пленных армян. Заранее договорившись с тремя солдатами-армянами, Никоненок с группой бойцов ночью прорвался в гарнизон. Часовых сняли тесаками. Ко­мендант гарнизона сонным был взят в плен. Иван Константинович приказал фашисту всех солдат под­нять и передать их партизанам. Перепуганный офицер беспрекословно выполнил его распоряжение. Тридцать шесть военнослужащих немецко-фашистской армии, армян по национальности, с полным вооружением прибыли в партизанский отряд и стали воевать про­тив гитлеровцев...

За разговорами мы не заметили, как пришли в рас­положение лагеря. Хорошо замаскированные землян­ки трудно различались даже с близкого расстояния. Гостеприимные хозяева радушно встретили нас.

А на другой день мы распрощались.  За одни сутки мы побывали во многих окрестных деревнях. Население, редко видевшее партизан, насторожен­но встречало нас, неохотно отвечало на вопросы.

С рассветом мы решили остановиться на дневку в небольшой деревне Куденково, расположенной в вось­ми километрах от Опочки. Осмотревшись вокруг, Пу­зиков указал на крайний дом, стоящий у опушки леса:

— В нем остановимся.

Спали по очереди. Нерасседланные кони находи­лись в широком сарае. Незаметно наступили сумерки. Когда совсем стемнело, поблагодарив хозяйку, двинулись дальше. Непривычно было слышать собачий лай в хуторах. Обычно немцы не разрешали в населенных пунктах держать собак. В чем дело? Оказалось, что здесь фашисты специально разрешили держать псов. Их лай — сигнал о приближении партизан.

Въехали в деревушку Шиберово. Пузиков попы­тался вызвать на улицу хозяина одного из домов, но на его стук никто не выходил. Спущенные с цепей со­баки неистовствовали. Кони не стояли на месте.

— Да, трудновато будет в этих местах налажи­вать связи,— сказал Пузиков.— Поворачивайте к Ве­ликой.

Крутой спуск с высокого берега был опасен. Кони в темноте спотыкались. Но все обошлось благополуч­но: перейдя шумную плотину, мы достигли противо­положного берега.

Рассредоточились за деревьями. Прямо против нас на шоссе появилась белая лошадь, тянущая за собой борону. За ней устало двигались еще две в такой же упряжке. По обочине, держась за длинные вожжи, шли мужчина и две женщины. За ними поодаль — во­семнадцать немецких солдат.

— Ишь, гады, что придумали, боронами мины ищут. Людей на смерть посылают!— зло выдавил Холоденок.

Как только фашисты скрылись за поворотом, мы перемахнули шоссе. У всех было желание отомстить гадам за издевательство над мирным населением.

Возле шоссе залегли.

— Здесь и накроем первых попавшихся,—сухо сказал Павел.

За бугром под присмотром Михаила Корехова ос­тались кони. Ждали долго. Лес уже озарился лучами солнца... Со стороны Екимцево послышался рокот моторов. На повороте дороги между деревьями замель­кали автомашины. Первая уже поравнялась с нами. Павел сорвавшимся голосом скомандовал:

— Огонь!

Четыре автомата обрушили огонь на кабины двух автомашин. Раскрашенный под зебру дизель, круто повернув, ткнулся в кювет, задрав кверху груженный ящиками кузов. Его мотор запылал. Водитель второй автомашины не сбавил скорости и приблизился к засаде. Сраженный очередями Ивана Горецкого, шофер вывалился из кабины. Неуправляемый грузовик не­уклюже встал поперек дороги. Другие автомашины резко затормозили. Немцы открыли по кустам силь­ную стрельбу.

Поздним вечером мы возвратились во Двор Чере­пето. В штабе бригады заканчивалась напряженная подготовка к предстоящей большой операции. Перед Штраховым и Гавриловым, склонившимся над кар­той, стояли разведчики Петр Денисенок и Прохор Ки­селев, прибывшие из-под Пустошки. Они трое суток разведывали подходы и охрану участка железной до­роги между деревнями Шевино и Коськово. Их това­рищи —командир отделения Александр Божеников, разведчики Иван Меньшиков и Семен Карпов — оста­лись наблюдать за магистралью.

Алексей Иванович, увидев нас, устало улыбнулся и приветливо произнес:

— Рады видеть вас живыми. Прибыли вовремя. Утром отправляйтесь на усиление группы Боженикова.

2 августа 3-я бригада вышла на боевую операцию. Далеко впереди двигались небольшие группы бригад­ной разведки. Задача состояла в том, чтобы скрытно выйти к озеру Березно, расположенному у шоссе Мо­сква — Рига, параллельно которому в двух километ­рах проходила железная дорога.

Я вновь находился в группе Пузикова. Еще засвет­ло около деревни Москалево мы пересекли шоссе и углубились в лесной массив, примыкавший вплотную к магистрали. Петр Денисенок, пришпорив своего во­роного, поскакал вперед по заброшенной лесной до­роге.        

— Петро, сильно не хорохорься. А то своих перепугаешь! — крикнул ему вслед Павел.

— Ничего, наши не из пугливых. Они тут неда­леко.

И действительно, минут через десять мы отыскали разведчиков, расположившихся на бугре, с которого в бинокль хорошо просматривался большой участок железной дороги. Иван Меньшиков сидел у подножия холма на пне и курил свою неизменную трубку. Увидев нас, заулыбался:

— Вот это подмога! Фрицам надо заранее пятки смазывать.

— Да, Земеля, сегодня ночью на железке будет жарко,— в тон ему сказал Холоденок.

Все тщательно продумано. Наши дозоры должны встретить партизанские отряды и вывести их к задан­ному участку железной дороги. Вокруг спокойно. Еже­часно в обе стороны проходят составы. Охрана маги­страли лишь изредка, для профилактики прострели­вает обочины из пулеметов. Приближается вечер. Пора встречать наши основные силы.

— Петро, Володя, сообщите комбригу, что все спокойно,— распорядился Пузиков.

Вскочив на лошадей, мы поскакали по знакомой дороге. Моя низкорослая, но быстрая кобылица еле успевала за горячим конем Денисенка. Вскоре он не­ожиданно резко свернул в молодой сосняк.

— На шоссе конный отряд немцев.

— Чепуха. Откуда им здесь взяться? — съехидничал я.— В двух километрах наша бригада, а ты—  «немцы»... Может, наши не дождались, выехали нам навстречу?

— Если б так...

Раздвинув ветки, я увидел в двухстах метрах беле­сый булыжник шоссе, по которому на тучных конях парами ехали всадники в немецкой форме. Поглядывая по сторонам, они скрылись за поворотом. Немного спустя на дороге показалась большая пешая колонна. Нам было совершенно непонятно, откуда и почему по давно бездействующему шоссе так некстати передвигалось какое-то соединение противника. Время шло. Совсем стемнело. Мы заволновались. Может, в бригаде и не подозревали о появлении такого боль­шого количества войск. Неужели сорвется так тща­тельно подготовленная операция? А по дороге уже тянулись груженые повозки, походные кухни, на конной тяге пушки. Мы уже начали сбиваться со счета. Из-за наступившей темноты стало почти ничего не видно, а войска все шли и шли. И тогда я решил, что вернусь к Пузикову, а Петр останется на месте и,  когда появится разрыв между частями противника, перейдет шоссе и доложит комбригу о положении.

Я хорошо помню осень 1943 года. Чтобы рассказать о ней, о делах бригады, мне придется вернуться назад, к тому времени, когда мы покидали Опочецкий район...

Заморосили дожди. Надвинулись зябкие дни. В один из них наша бригада уходила в урочище Ло­ховня. Впереди колонны ехали конные разведчики. Заломив на затылок кубанки с красными лентами, по­качиваясь в самодельных седлах, они весело перегова­ривались. За разведчиками с группой командиров сле­довал Гаврилов. На своем высоком рысистом жеребце он казался ещё стройнее. Партизаны очень уважали комбрига. Когда он был рядом, у всех появлялось осо­бое чувство уверенности. Мы знали смелость и реши­тельность Гаврилова в бою, умение быстро ориентиро­ваться и принимать решение в самой сложной обста­новке.

Впереди показалась зеленая гряда Лоховни. К ко­мандиру взвода бригадной разведки Батейкину подъ­ехал Гаврилов:

— Ну как, разведка, все тихо?

— Тихо,— ответил Григорий Никанорович и пере­дал бинокль Гаврилову.

— Ничего, Гриша, теперь не сорок первый, когда мы в этих лесах из одного окружения попадали в дру­гое. Сейчас можно и потягаться,— весело сказал ком­бриг и повернулся к приближающейся колонне.— Это уже сила.

Лоховня — заболоченный хвойный массив, затерян­ный на стыке Опочецкого, Себежского и Идрицкого районов, был труднодоступен для людей, не знающих сюда путей. Черные топи сильно затрудняли движение в глубь урочища. Партизаны давно облюбовали этот малонаселенный район, но лагерем стали располагать­ся только с осени 1943 года.

Группа командиров 3-й и 10-й партизанских бригад

Отыскав сухой участок, отряды оборудовали про­сторные землянки в бору среди гигантских сосен. Каж­дый отряд устраивался капитально. Немцы боялись проникать в глубь урочища. Они еще летом разорили и сожгли примыкавшие к лесу деревни, Ломы, Рубаны, Поповку, Лубьево, Куньево и другие. Жители этих де­ревень вырыли землянки в глухих местах. Мы были их соседями.

В Лоховне в тот период расположились бригады Вараксова, Бойдина, Буторина. На границе с Латви­ей обосновалась латышская бригада Вилиса Самсона. В северной части находился отряд Ильи Жукова (он действовал в Красногородском районе). Позднее сюда прибыла спецбригада Назарова. Недалеко от деревни Лубьево расположился отряд Виктора Терещатова «Земляки». У Терещатова с Гавриловым еще с марта 1942 года сложились дружеские отношения. Виктор искренне уважал нашего комбрига. Алексей Михайло­вич при длительных разлуках говорил нам:

— Что-то давно нет Виктора. Видать, дела заедают.

В Лоховне мы впервые разместились в просторных землянках, тут работала баня. Хозвзод чинил и пере­шивал по размеру одежду, обувь. Здесь мне сшили третьи партизанские сапоги. Хорошо продубленная кожа оказалась очень ноской (в этих сапогах я вернул­ся в Калинин). Нам, разведчикам, Григории Никанорович Батейкин постоянно говорил:

— Конь спасет, если ты ему дорог. Плохие сапо­ги— плохой помощник разведчику.

В первые же дни мы облазили всю Лоховню и вскоре имели полное представление об этом обширном лесном массиве. Он уже не казался нам таким недо­ступным. Но на всю жизнь мы запомнили первый день перехода бригады по болотам. Многие партизаны тог­да чуть было не погибли, трех лошадей засосали чер­ные окна... Мох под ногами ходил ходуном. Соблюдая осторожность, мы шли друг за другом на расстоянии трех шагов. Замыкающие брели по пояс в болотной жиже.

Здесь, в Лоховне, начальник штаба бригады Зубехин как-то зашел к нам в землянку.

— Нужна гербовая печать, ребята, вот так! — и он ребром ладони провел по горлу.

Гербовая печать действительно была необходима. Подрывники и разведчики, уходя на задание, не имели при себе никаких документов. Иной раз при встрече с партизанами из других бригад дело доходило до оружия.

Все молчали:

— Товарищ капитан, будет печать,— вдруг сказал обычно молчаливый Семен Карпов. Разведчики удив­ленно посмотрели на него. Все знали, что Семен умеет ремонтировать часы, оружие, но чтоб изготовил на­стоящую печать, сомневались.

— Дайте только резины.

Найти кусок резины в этот день оказалось нелег­ким делом. У всех командиров и бойцов сапоги были шиты из самодельной дубленой кожи или трофейные. Мы обшарили весь лагерь, но резины не нашли. Во вто­рой половине дня в лагерь возвратились Холоденок, Корехов и Киселев. Иван ловко соскочил с коня и хотел было уже докладывать Батейкину о результатах разведки, как Иван Ефимов воскликнул:

— Резина, братцы! Ваня, твои сапоги войдут историю. Снимай!

Холоденок удивленно уставился на Ефимова. Но к нему подскочили Горецкий и Боженков, повалили на землю и стащили сапоги.

— Пойдет?  — подавая Карпову, спросил Ефимов,

Семен внимательно осмотрел подметку, а потом финкой отодрал резиновый каблук.

— Не шуми, Иван, надо,— сказал Батейкин.

На следующий день, после обеда, Семен Карпов принес в штаб бригады круглую печать 3-й Калининской партизанской бригады. Она в ту пору сыграла важную роль.

Вечером после ужина Павла Пузикова, Ивана Холоденка, Ольгу Михайлову, Федора Михайлова — местного жителя, недавно вступившего в партизаны, и меня вызвали в штабную землянку. У карты стояли Батейкин, Петров, Зубехин, Гаврилов и Васильев. Ко­гда мы вошли, комбриг весело сказал:

— Выглядите бодрыми. По всему видно, отдохнули хорошо. Завтра пора и за дело. Вот мы, посоветовав­шись, решили начать выкуривать немцев из ближай­ших гарнизонов. Вашей группе необходимо все раз­узнать о гарнизоне Ладыгино. Это рядом с Лиственкой, поэтому Ольга будет хорошей помощницей.

Утром вышли на задание. Трое суток мы тенями бродили по заросшим берегам речки Веть. На нашем берегу в километре друг от друга находились неболь­шие деревушки Горушка и Гребещино. А за рекой, тоже в километре, на возвышенности виднелся гарни­зон Ладыгино.

Местность вокруг была болотистая. Единственная дорога от Лоховни к Опочке лежала через Веть и Ла­дыгино. Немцы здесь обосновались год назад. За это время хорошо укрепили все подходы к деревне. Построили четыре дзота, вырыли разветвленную сеть траншей, ходов сообщений и посередине деревни на вершине старого тополя оборудовали площадку для скорострельного пулемёта.

Вечером на третий день, переправившись вброд через речку, мы с особой осторожностью обошли во­круг гарнизона. В бинокль было видно: вражеские часовые на площадке у пулемета вели себя беспечно.

В Ладыгине постоянно находилось два взвода фа­шистов. Неся караульную службу, они чувствовали себя спокойно и особой активности не проявляли. Ко­мендант гарнизона фельдфебель Лонге слыл хитрым человеком. Он понимал сложность своего положения. Оберегая свою шкуру, заигрывал с жителями деревни. Угощал их сахарином, галетами. Деревенские дали ему меткую кличку «пан Сахарин».

— «Пан Сахарин» надеется перезимовать в Лады­гине,— докладывала Ольга Михайлова, вернувшаяся из разведки (она ходила в соседние деревни).

Наши сведения командование учло при разработ­ке операции по разгрому гарнизона. Заместителю ко­мандира пятого отряда Алексею Алексеевичу Романо­ву поручалось бесшумно снять часового, стоящего у бункера со стороны деревни Запеклево, откуда мень­ше всего немцы ждали партизан.

Убрать часового Романов решил при помощи Гус­тава Штойбе, немца-партизана. Этот русоволосый веснушчатый парень до войны работал в Мюнхене на папиросной фабрике. В 1941 году был призван в ар­мию. В нашу бригаду пришел совсем недавно, в сен­тябре. Из полоцкого гарнизона к партизанам бежал вместе с пятью русскими военнопленными. При доп­росе Николай Ионович Лежнин спросил:

— Почему вы раньше не переходили?

— Боялся.

— Чем можете доказать, что пришли к нам по убеждению, а не по заданию гестапо?

— У Полоцка мне пришлось минировать фугасами железную дорогу. Я знаю их размещение и могу взор­вать,— ответил Штойбе.

И он взорвал. Поезда не ходили тогда почти целую неделю. Густав был зачислен партизаном в отряд Либы.

Командир отряда П. С. Филиппов	Партизан С. Н. Ядрышников

 Гарнизон обложили в ночь на 20 октября. С северо- западной стороны располагались боевые группы отря­да Либы, Филиппова и взвод автоматчиков Ивана Кутанова из отряда «Смерть фашизму!». По сигналу им первым предстояло ворваться в гарнизон. Другие от­ряды перекрыли все подступы к деревне.

— Начнем! — приказал комбриг.

Густав Штойбе вышел на дорогу, что петляет от Запеклева до Ладыгина. Притворившись пьяным, он распевал песню на своем родном языке. За ним, переодетый в немецкую форму, шел с бесшумной винтов­кой Романов. На некотором расстоянии двигались автоматчики Кутанова, разведчики Куличков а и груп­па Чижова из отряда Либы.

— Пароль! — окликнул из темноты часовой. Гус­тав, не останавливаясь, шатал на окрик и продолжал петь песню.

— Хальт! Пароль! — повторил немец и в недоуме­нии нерешительно сам вышел на дорогу.

— О, комрад, гут, гут! — произнес, приближаясь к нему, Штойбе. И когда до часового оставалось три шага, из-за спины Густава раздался легкий щелчок. Солдат обмяк и упал на дорогу.

Путь открыт. К ближайшему дзоту подбежал авто­матчик Василий Дмитриев и бросил в его черную пасть противотанковую гранату. Вторую гранату метнул Николай Журавлев. Сигнал подан. Взвод Кутанова сразу же ворвался в гарнизон. Автоматчики Владимир Крылов, Владимир Александров, Анатолий Феофанов, Николай Сухинин бежали впереди. Перепуганные, полуодетые немцы выскакивали из окон прямо под автоматный огонь.

Автоматчики Кутанов, Николай Журавлев, Юли­ус Цукер, Владимир Крылов и Владимир Демидов, пробравшись огородами к тополю, с близкого расстоя­ния открыли огонь по немцам. Вскоре пулемет затих. Только яростно отбивался дзот. В деревне полыхали дома. Было светло как днем.

Взрывы гранат, густые очереди партизанских пуле­метов наконец сломили последний дзот противника. Гарнизон пал. Пятьдесят четыре оккупанта нашли свою смерть в Ладыгине, И среди них «пан Сахарин».

Разгромленный и пылающий в ночи гарнизон — зрелище впечатляющее. Нам достались неплохие трофеи.

Немцы не успели увезти в Германию сто шестьде­сят тонн награбленного зерна и большое стадо скота. Часть зерна была увезена партизанами, часть розда­на местному населению. Больше сотни коров наша бригада возвратила жителям разоренных деревень.

В Ладыгине среди немцев был животновод. Сол­дат до страсти любил овец. Он силой забирал живот­ных у населения. Его стадо досталось бригадной раз­ведке. Овцы, а их было сто пятьдесят три, не пони­мали наших окриков. Мы попытались переправить стадо через речку. Не тут-то было. Уперлись бараны и ни с места. Анекдот. Выручил Романовский. Сме­ясь, он крикнул:

— Ком! Шнель, шнель!

Овцы попрыгали в воду и поплыли.

— Немчурки и есть немчурки,—улыбались раз­ведчики.

Большая часть овец была возвращена населению. Оставшихся пригнали в лагерь для общего котла.

Ежедневно базу покидало несколько групп под­рывников. В этот период и отличились, минеры из взвода Николая Харченко. На перегоне Себеж — Зилупе, в районе глухого переезда, Семен Пешков, устанавливающий заряд, чудом уцелел. Выскочивший из-за поворота эшелон на полном ходу «сыграл» с насы­пи (Пешков в это время находился в тридцати метрах от дороги). Состав оказался с живой силой; паровоз и семнадцать вагонов в течение нескольких минут превратились в груды металла и дерева, охваченные огнем. Более трехсот солдат и офицеров погибло от  взрыва.

Добравшись до своих, Пешков, отдышавшись, нашел силы улыбнуться:

— Так их надо бить.

— Бить-то бить... Только вот как теперь сами вы­беремся из этого пекла? — спросил скорее самого себя подрывник Ткаченко.

Бежать действительно некуда. Немцы из охраны дороги успели зайти с тыла и отрезать все пути отхо­да. Отовсюду слышалась автоматная стрельба. Трое подрывников спустились в небольшую балку и, попро­щавшись друг с другом, зарылись в кучу валежника. Они решили живыми врагу не сдаваться. Но гитле­ровцы, оцепившие участок леса у места диверсии, по­думали, что партизаны сумели уйти, что нет смысла прочесывать лес, и вернулись к восстановлению же­лезной дороги. Ребята, поняв, что немцы их не заме­тили, выбрались ночью из «логова». Посоветовав­шись, двинулись ползком на другую сторону желез­ной дороги. Переползая насыпь, Ткаченко не удер­жался и установил под рельсом заряд нажимного действия. Скопившиеся на станции Зилупе с живой силой и техникой эшелоны не могли ждать. Не успели подрывники отойти и километра, как вновь раздался сильный взрыв. Еще один эшелон разметало вдоль насыпи.

Комбриг, пожимая руки бойцам, улыбнувшись, сказал:

— Полтысячи немцев за одни сутки вывести из строя втроем — такое не часто случается. Вы заслу­жили правительственные награды.

Позже мы узнали, что от первого взрыва погибло 194 и ранено 127 гитлеровцев. Второй эшелон имел шесть вагонов с живой силой и 13 платформ с авто­машинами. Из-под обломков аварийная команда вы­тащила 88 убитых и 65 раненых солдат и офицеров.

Опочецкий район для партизан был трудным: в гарнизонах оказалось до дьявола фашистов. А хоро­шие шоссейные дороги, пересекающие район во всех направлениях, позволяли оккупантам быстро пере­брасывать карательные отряды в любые деревни. И все-таки мы всегда вовремя ускользали от против­ника.

В первые дни нового, 1944 года наша бригада рас­положилась в деревнях Матвеевского сельсовета. Штаб бригады и отряд Чернова обосновались в де­ревне Лиственке. Эту деревню партизаны называли второй столицей. В нашей бригаде постоянно находи­лась опергруппа Штрахова, поэтому сюда начали приезжать представители многих бригад. Тут прошло со­вещание командного состава по тактике действия партизан в зимних условиях.

В это время в Лиственку прибыл старший инструк­тор Калининского обкома комсомола по работе с мо­лодежью в тылу врага Василий Морозов. Собрав ком­сомольцев бригады, он рассказал о положении на фронтах, о жизни на Большой земле. В каждом отряде прошли комсомольские собрания. В бригаде ежеднев­но выпускались «боевые листки». Возвратившись, бывало, с задания и немного отдохнув, комсомольцы брались за карандаши. Утром партизаны с интересом читали задорный номер «боевого листка». Так жила наша «столица».

Инструктор обкома комсомола В. А. Морозов	Радистка Т. Т. Иванова

В последней декаде января немцы сосредоточили в Опочецком районе большие силы и пытались окружить партизан в деревнях Матвеевского сельсовета, Гаврилов созвал в Лиственку командиров всех отрядов... Под утро бригада покинула обжитые места и шла за шоссе Опочка — Пустошка.

Во второй половине следующего дня разведчики 13-й бригады Бабакова, с которыми мы встретились в деревне Шелково, сообщили, что со стороны Опочки на нас двигается большой карательный отряд. Тут же состоялась встреча Гаврилова и Бабакова. Комбриги решили так: отряд Чернова займет оборону возле Шел­кова; партизаны Кузнецова замаскируются у деревни Абаканы; бойцы Филиппова расположатся в деревне Авденково; отряд Либы выйдет на высотку восточнее деревни Овсейково; подрывники сделают засаду у до­роги Шелково — Авденково; по соседству, закрепив­шись в деревнях Погорельцево, Клево и Абаканы, бу­дут сражаться партизаны 13-й бригады.

Утром в Шелково снова приехал Бабаков. На нем был маскхалат, на боку маузер. Он бойко выпрыгнул из санок и пожал руку Гаврилову:

— Здорово, Алексей! Как настроение у твоих ре­бят? Сегодня будет жаркий денек.

— Настроение бодрое. Парни уже на позициях,— ответил Гаврилов и добавил:— Давай окончательно сверим расстановку сил.

Из избы вышел Алексей Иванович Штрахов. По­здоровавшись с Бабаковым, он раскрыл свой план­шет. Командиры склонились над картой...

Немцы сосредоточили вокруг деревень, в которых расположились партизаны, около двух тысяч человек с шестью пушками и десятком минометов. Окружение было плотным. Опочка от места обороны партизан на­ходилась в восемнадцати километрах. Каратели в случае необходимости могли быстро получить подкре­пление.

Бой завязался быстро. Немцы, имея численное превосходство, попытались с нескольких направлений атаковать наши позиции. Сильная перестрелка вспых­нула у деревни Абаканы. Получив отпор от отряда Кузнецова, каратели смешались и беспорядочно от­ступили. Партизаны 13-й бригады первыми бросились в атаку. И на других участках бой складывался в нашу пользу. Колонну немцев, вышедших из низины на дорогу Шелково — Авденково, из пулеметов об­стреляли подрывники. Противник, потеряв больше трех десятков убитых, отошел. На этом участке осо­бенно отличился своей стойкостью взвод Николая Харченко. Зная немецкую тактику ведения боя, Нико­лай так расположил своих бойцов, что противник не сумел пройти.

— Манаков, Ткаченко, Устиненок, берегите патро­ны!— крикнул Харченко.

Во взводе имелось четыре скорострельных пулеме­та. И если не придерживать пулеметчиков, то через час нечем будет стрелять.

В кустарнике вновь замелькали черные фигуры немцев. Они шли широким фронтом. Основной удар был направлен на позиции Харченко и Филиппова.

Отразили и вторую атаку.

Обозленные фашисты усилили огонь из минометов. А потом сумели окружить взвод Харченко, и, если бы не бойцы отряда Филиппова, вовремя пришедшие на помощь, взводу пришлось бы туго.

Перевалило за полдень. Бой на всех участках раз­горелся с новой силой. В Шелково остались только взвод бригадной разведки, хозвзвод и санчасть. Сюда прибывали раненые. Гаврилов и комиссар Васильев остановились у подводы, на которой лежал старший лейтенант Петров. Неделю назад в гребещенском лесу он подорвался на мине. Пришлось ампутировать ногу. А отправить его в тыл не успели. От потери крови Петров был бледен. Увидев командира, он попытался сесть.

— Лежи, лежи, Иван,— предупредил комбриг, са­дясь на подводу к своему заместителю.— Береги силы, они пригодятся. И не волнуйся: в любой обстановке мы никого не оставим.

— Спасибо. Да и вы не беспокойтесь, за мной хо­рошо ухаживают. Они из любой беды выручат,— и Петров показал на Ольгу Михайлову и Петра Ефименка.

Послышался воющий свист. За сараями в осинни­ке разорвалось четыре снаряда. Лошади сбились в кучу. Ездовые с большим трудом удерживали их. Комбриг крикнул:

— Рассредоточьте подводы!

Несколько разрывов снарядов и мин подняли фон­таны снега на околице деревни. Из оврагов застрочи­ли немецкие пулеметы. Пули засвистели над головами

ездовых. Заметались женщины, заволновались ране­ные. Поднялась суматоха.

— Товарищи, не паниковать! — громко выкрикнул Гаврилов.— Десяток поганых немцев просочились. Мы их сейчас отобьем.

В это время из-за бугра вывернулась подвода. На санях стояли двое партизан. У одного из них ручной пулемет.

— Стой! — приказал Алексей Михайлович.—Кто такие? Почему не на позициях?

— Мы из 13-й. Едем в лесной лагерь.

— Потом разберемся. Пугачев, Заболотнов, Кисе­лев, забирайте пулеметчика — и на высоту! — прика­зал Гаврилов.— Будете прикрывать до тех пор, пока вся колонна до леса не доберется.

— Слушаюсь! — ответил Григорий и взял у парня пулемет. — За мной! — И Пугачев первым побежал на высотку.

Немцы в маскхалатах, утопая в снегу, пробирались к сараям, за которыми укрылись подводы с ранеными и имуществом отрядов. Пугачев подпустил поближе фашистов и стал обстреливать их. Каратели отпряну­ли назад.

Несколько десятков партизанских саней тронулись по широкой лощине в сторону леса. Гаврилов со своим помощником Борисом Уткиным и с группой разведчи­ков стоял на развилке дорог. День клонился к вечеру. С новой силой разгорелся бой. Немцы несли большие потери, но продолжали наседать.

Задача, поставленная Гавриловым и Бабаковым, была выполнена. На позиции ушли связные с прика­зом об отходе в лес за Шелково.

Наступили сумерки. К комбригу подскакал Нико­лай Романовский. Не слезая с коня, он доложил:

— Из Опочки к Щелкову движется колонна фаши­стов. Человек пятьсот.

— Сам видел?— спросил Алексей Михайлович.

— Сам, товарищ комбриг...

— Далеко они?

— Километра два отсюда.

Гаврилов посмотрел на часы и быстро пошел к на­шей группе.

— Гриша, продержитесь еще минут двадцать, а по­том догоняйте нас. Колонна пойдет по бездорожью че­рез лес, в южном направлении.

— Не впервой, найдем,— ответил разведчик.

— Экономьте патроны,— добавил Гаврилов.

Немцы, прибывшие из Опочки, повели наступле­ние на деревню.

Сниматься было рано. Еще не все отряды вошли в лес. Партизаны 13-й бригады отходили с боем. Их по пятам преследовали каратели. Отряд Чернова, отстре­ливаясь, отходил через Шелково. С отрядом шел Штрахов.

— Чернов! — крикнул Алексей Иванович.— При­казываю задержать противника!

Автоматчики Андрея Чайкина и Ивана Кутанова залегли и открыли огонь по фашистам. С новой силой загрохотало, завизжало. Пули свистели во всех на­правлениях. Вечернее небо озарялось взрывами сна­рядов и мин.

Пятачок на высотке, зажатый с двух сторон, про­должал посылать пулеметные очереди в кусты, где засели немцы.

Внизу под высоткой остановились санки комбрига Бабакова.

— Хлопцы, отходите! Сейчас фашисты друг другу лбы будут чистить! — крикнул он и .пустил коня.

Через некоторое время мы догнали свою колонну.

В деревне продолжался бой. Немцы, горя желани­ем добить партизан, лупили друг друга. Мы уходили по бездорожью в густой черный осинник.

За полночь колонна остановилась недалеко от шос­се Опочка — Пустошка. Немцы сосредоточили в гар­низонах вдоль этой магистрали значительные силы, чтобы не дать партизанам вырваться из кольца. Впе­ред ушла разведка. Минуло полчаса. От усталости клонило ко сну. Но вот долгожданная команда:

— Приготовиться!

А через пять минут:

— Вперед! Не растягиваться!

Сразу же за кустами ровное поле, которое проре­зает темная полоса шоссе. Движение ускорилось. Кони пошли галопом.

— Быстрей! Не спать! Эй, хлопец, веселей пого­няй своего мерина! — командовал Бабаков.

Немецкий патруль обнаружил колонну, когда по­следние подводы переезжали дорогу. Фашисты откры­ли огонь. Боковое охранение партизан ответило пуле­метными очередями и влилось в колонну. Все знали, что ночью немцы не пойдут в погоню.

Немец что-то мычал, лежа на полу, вытянув руки.

— Вставай, вставай, гад!

Он встал.

Остерегаясь, я вывел его на улицу.

— Корехов, я немца поймал.

Дверь сарая отворилась. Хозяйка дома упала пе­редо мной на колени:

— Ой, ребята, не виновата я! Этот патрульный солдат запугал меня. Мне, говорит, капут и тебе ка­пут.

— Ладно, помолчи пока.

Появившийся из темноты Михаил от удивления от­крыл рот.

— А это чудо откуда? — спросил он.

— В постели прятался.

Михаил снял с пленного ремень, срезал подтяжки, потом стал запрягать коня в широкие сани. Хозяйка  бегала вокруг нас.

Когда подвода была готова, я забежал опять в избу. Включив фонарик, решил еще раз обыскать комнату. За кухонным столом стояла бочка с солью. Вынув из бочки пудовый куль соли, я положил его на стол. Вбежала хозяйка и снова заголосила:

— Не убивайте! У меня муж на фронте! Простите, люди! Испугалась я.

— Да не кричи ты! Никто тебя не собирается расстреливать, хотя и надо бы. Соль быстро в сани!

— Сейчас, сейчас,— залепетала женщина.

Напротив дома остановились двое розвальней.

С первых спрыгнул Пузиков.

— Что вы возитесь? В деревне немцы.

— Да вот Володя одну образину уже поймал,—  ответил Михаил.

— Это здорово! Выезжаем, а то накрыть могут.

— Забирай наши розвальни. Да смотри, если по­бежишь к немцам — вернемся, тебе крышка,—преду­предил я хозяйку.

Сильный рысистый конь легко покатил сани по за­снеженному полю. Перепуганный немец со связанными руками сидел рядом со мной.

Пурга прекратилась. Подъехав к железке, подво­ды перевалили через насыпь и стали приближаться к шоссе. Вдруг со стороны дороги застрочили два автомата.

Кони рванулись в сторону. Потребовалось усилие,  чтоб сдержать их. Мы приготовились к бою.

В сотне метров от нас послышались крики, несколько одиночных выстрелов — и все стихло. Прошло не больше минуты. Неожиданно прямо на нас, утопая  в снегу, выбежал человек. Пузиков, приподнявшись из-за саней, окрикнул:

— Кто идет?

Вместо ответа человек полоснул из автомата и побежал дальше. Павел ответил длинной очередью. Беглец, вскинув руки, распластался на снегу.

— Немецкий офицер! — осмотрев убитого, крикнул Холоденок.

— Значит, на той стороне свои,— сказал Павел громко.— Эй, на дороге! Мы из 3-й! Кто вы?

Мужской голос ответил:

— Из какого отряда? Кто старший?

— Пузиков, из бригадной разведки!

— Павлуха, мы из первого отряда, Баикин и Еремко! Давайте сюда, есть трофей!

На шоссе подле подводы стояли старик в тулупе и два партизана.

Ребят послали на задание. Они случайно наткнулись на немецкую подводу, перевозившую офицера.

— Давайте уходить, братцы, а то поздно будет,— сказал Пузиков.

В гарнизонах Борисово и Горохово немцы подняли тревогу. В небе повисли осветительные ракеты.

В деревне Лышнице мы сделали остановку. Захва­ченный на шоссе бесхвостый битюг, раненный в шею, дальше двигаться не мог. Баикин и Еремко перегрузили трофеи в наши розвальни. Трофеи были что надо: три ящика с бутылками вин и коньяка, консер­вированные цыплята, копченая колбаса, рыба, шоко­лад. Убитый был интендантом.

Стали закусывать. Немец от спиртного отказался. Понимая, что в пути он может замерзнуть в своем френче, Корехов силой влил ему в рот половину фляги шнапса.

Вскоре немец захмелел и стал петь песни.

— Вот, гад, никакой совести не имеет. С вечера хотел тебя задушить, а теперь для тебя же арии ис­полняет,— усмехнулся Пузиков.

Перед рассветом мы благополучно преодолели шоссе Опочка — Мозули и направились к Лиственке.

—  А ну, вороной, привыкай к партизанской езде! — бойко покрикивал Иван Холоденок.

Вскоре прибыли в «свою столицу». Пленный ока­зался писарем железнодорожного строительного ба­тальона. На допросе он рассказал, что немецкое командование, готовясь к летним оборонительным боям, тайно строит железную дорогу Опочка — Крас­ногородское и далее на Латвию.

Все еще крутила поземка. Во все стороны разбега­лись длинные, как шлейфы, хвосты снега, но, когда пригревало солнце, пахло весной.

В эти дни в Красногородском районе, в четырех километрах от деревни Кадники, обосновалась группа разведчиков шестого отряда, которую возглавлял Ни­колай Харченко. Они оборудовали землянку на зате­рявшемся среди болот островке. В одном из донесе­ний Николай сообщил в штаб бригады, что они уста­новили связь с бывшими военнопленными, находящи­мися на службе у немцев в специальном казачьем эс­кадроне.

— Борис, пригласи ко мне, пожалуйста, Пузикова, Холоденка, Денисенка, Корехова и Заболотнова,— попросил Гаврилов своего помощника Уткина.

Мы пришли в штаб. Комбриг не торопясь загово­рил:

— Вот что, «глаза и уши», отправляйтесь в Красногородский район, побывайте у Харченко и постарай­тесь выяснить, что это за казаки, о которых он сооб­щает, откуда они здесь появились, их настроение. Если представится возможность, надо встретиться с ними. Первыми не предлагайте переходить. Сейчас, спасая свою шкуру, каждый предатель готов перейти к нам.

— Ясно, товарищ комбриг,— ответил Павел.

— Только без фокусов. Без нужды в драку не ввя­зываться,— улыбнулся Алексей Михайлович и погро­зил пальцем.

Батейкин добавил:

— Им все мало, всегда на рожон лезут.

Разгулялась ночная метель. Проскочили шоссе Мозули — Опочка. Объехали стороной деревню Саль­ники. Километра через полтора сквозь редкие заросли увидели дома. Что за деревня, трудно было опреде­лить. Решили так: одну подводу оставим в кустах, а на второй Пузиков и я заедем в селение.

Пришлось прыгнуть в сани и натянуть вожжи.

— Колонна, шагом марш! — скомандовал Пузи­ков.

На всякий случай наши разместились на высоте у дороги и терпеливо поджидали. Мои сани остановил окрик.

— Володя, а где Пузиков? —это спросил Холоденок.

— Вон восемнадцать власовцев ведет! Сами сда­лись, а оружие у меня в санях.

Иван Холоденок и Миша Корехов бросились к де­ревне...

До большака Мозули — Опочка осталось километ­ра три. Рассветало. Переходить его днем с таким от­рядом было опасно.

— День проведем в лесу, а ночью двинемся даль­ше,— распорядился Павел.

Место дневки выбрали под двумя мохнатыми еля­ми. Разложили костер. Вскоре в котелках закипела вода. А еды ни у власовцев, ни у нас не было.

— Володя, за мной! — сказал Павел.— Сейчас что-нибудь сообразим.

К Березовцам мы шли кратчайшим путем. В селе было тихо. Жители охотно поделились с нами продук­тами. Наполнив вещмешки, мы заторопились в обрат­ный путь. Но в это время в деревню с шумом въехали казаки.

Мы находились от них в двухстах метрах. Вступать в бой было бессмысленно. Бросились за длинный са­рай.

Мимо промчалось несколько саней, а в деревню все вкатывались и вкатывались новые подводы. Каза­ки, стоя в санях, горланили песни.

От сарая до леса с полкилометра полем.

— Бежим!

В чистом поле, что на ладони. Нас заметили. Сза­ди послышались крики:

— Стой! Стой!

— У, гады! — зло буркнул Пузиков и сбросил вещ­мешок с едой.— Держись, Володя!

Казаки, уверенные, что захватят нас живыми, не стреляли. Их было человек двадцать.

— Партизаны! Зря бежите! Сдавайтесь! Есаул наш милостивый,— басил здоровяк, проваливаясь глу­боко в снег.

— Стойте, жизнь сохраним! А не то на осине вздернем! — орал другой казак.

До леса оставалось метров пятьдесят. Павел упал в снег. И тут же полоснул длинной очередью по пре­следователям. Один из них схватился за живот, упал. Остальные залегли.

— Володя, беги, я прикрою! — крикнул Павел.

Вот и лес. Я прижался к толстой березе.

Озлобленные казаки, поняв свой промах, открыли стрельбу. Увидев, что я в безопасности, Павел тоже пополз к лесу. Его отход теперь прикрывал я.

Казаки поднялись, но тут же один из них, вопя, ткнулся в снег. Остальные снова залегли. Воспользо­вавшись их замешательством, Пузиков вскочил на ноги и бросился ко мне.

Пятеро казаков, скинув полушубки, метнулись за нами.

— Держись, красные дьяволы! Поймаем, жилы на балалайку натянем! — кричали они.

Нам удалось уйти в лес. Встав за стволами, мы жадно глотали воздух.

— Смотри,— Павел показал рукой в сторону и поднял автомат.

Между деревьями мелькнули казаки. Выждав, когда они выбегут на открытую поляну, дуэтом от­крыли огонь. Предатели, взмахнув руками, остались лежать на снегу.

Только перед сумерками мы добрались до своих.

Наше возвращение с власовцами встревожило Гаврилова, но, узнав, в чем дело, он успокоился и, об­ратившись к Батейкину, нарочито строго сказал:

— Опять твои парни лезли на рожон.

— Получается так,— ответил замкомбрига.

— Ладно, пусть идут отдыхать, а завтра отправят­ся с прежним заданием.

Пока мы отдыхали, от Николая Харченко прибыл связной Ефрем Устиненок с донесением, в котором сообщалось, что казаки из гарнизона Покровское на­стаивают на своем переходе к партизанам.

Для их встречи были выделены два небольших от­ряда, и бригадная разведка. Руководителем операции был назначен начальник штаба бригады капитан Зубехин...

Проведя ночь у костров в расположении группы Николая Харченко, партизаны стали готовиться к встрече с казаками. Два взвода выдвинулись во флан­говые охранения. Несколько пулеметчиков располо­жились на высоком острове, поросшем соснами, а разведчики остались с капитаном.

В деревню Брянцево была направлена разведчица Нина Григорьева. Ей надлежало первой встретиться с представителями гарнизона Покровское. Она находи­лась в доме Натальи Ивановой, когда в деревню вне­запно нагрянул отряд немцев, и хозяйка спрятала ее в подполе...

Нине шел восемнадцатый год, но она уже испыта­ла многое. Девушка была узницей лагеря «Кресты», что находился под Псковом. В бараках часто вспыхи­вал тиф. Больных охрана лагеря заживо сжигала на кострах. Нина бежала и чудом осталась жива. До­бравшись домой в Покровское, она «отдышалась» и вскоре вместе с матерью вступила в партизаны.

...Григорьева задремала. Тревожный сон прервал тройной стук в половицу. Спустя минуту стук повторился. Значит, все в порядке. Нина открыла крышку подпола, подняла голову и... на какой-то миг у нее по­темнело в глазах. Она увидела начищенные до блеска хромовые сапоги, высокого плотного человека в не­мецкой форме, в каракулевой папахе, при оружии. Собрав всю волю, Григорьева отряхнула землю и лег­ко выбросила тело из проема. Лейтенант Скиба на­смешливо разглядывал девушку. А потом обратился к Наталье:

— Так, значит, с этим ребенком я должен вести такие серьезные разговоры? Неужели у них не на­шлось человека посолиднее?

Нина не смутилась, хотя обида вот-вот могла вы­рваться наружу.

— Говорить с вами будут наши командиры, а мне поручено сопровождать вас к месту встречи и не допу­стить в  пути никаких недоразумений,— блеснула гла­зами девушка и поправила торчавшую из-за отворота телогрейки гранату. Нас ждут, давайте торопиться.

— Что ж, это уже ближе к делу,— ответил офицер и стал натягивать полушубок.

Хотя немцев в деревне уже не было, все-таки Нина не решилась открыто ехать. Ей пришлось сесть на по­лок легких санок. Казаки сверху закрыли ее сеном. Девушка понимала, на какой риск шла. Эти люди мог­ли повернуть рысака в ее родное село Покровское, где сейчас стоял казачий гарнизон, и виселица обес­печена. Но ради справедливого дела она была готова на все.

Сильный конь мчал по знакомым с детства местам. Когда проехали деревню Филиппово, Нина показала кратчайшую дорогу к партизанам.

Харченко вышел навстречу. Возок остановился. Из него первой выскочила Нина, а за ней офицер:

— Лейтенант Скиба,— представился он,— а это Семен, денщик,—указал Скиба на сопровождаю­щего.

— Не понял,—с улыбкой сказал подошедший Зубехин.

— Вы о чем? — переспросил Скиба.

— Не понял, чье звание называете,— спокойно от­ветил Зубехин.

— А, вот оно что! — лейтенант помолчал, а потом нерешительно расстегнул полушубок. На нем был не­мецкий офицерский китель.

Каждый день в Опочецкий район из Латвии при­бывали фашистские части. Чувствовалось, что немцы готовились к карательной экспедиции. Пугачева вы­звали в штаб бригады. Более двух часов разговари­вали с ним Гаврилов и Васильев. В этот день Григо­рий был назначен командиром агентурной группы, ко­торая должна немедленно отправиться к Опочке. Наше командование нуждалось в данных разного ха­рактера, особенно интересовалось строительством обо­ронительных сооружений. Группе разведчиков, в ко­торую вошли Пугачев, Пузиков, Павлов, Холоденок и я, предстояло наладить связи не только в городе, но и в некоторых гарнизонах. В это время в Опочке по­стоянной агентуры нашей бригады не было. Преда­тельница Надежда Воробьева, выдав таких замеча­тельных людей, как Петр Иванович Иванов, Никандр Николаевич Михайлов, сорвала наши дальнейшие действия. Однако мы знали, что в городе продолжает кто-то в одиночку вести борьбу.

Ночью мы вышли из Лиственки, благополучно пе­ресекли шоссе Опочка — Себеж, реку Великую и под утро добрались до деревни Шеблавино, что в четырех километрах от города. Здесь, в заснеженной хате, за двором которой начинался лес, решили провести день. Пожилая молчаливая хозяйка накормила нас жир­ными щами, тушеной картошкой с солеными грибами и уложила спать на широкую русскую печь. Отдыхали по очереди. В сумерках, проверив оружие, направи­лись в деревни Деяны, Шуры и Апимахи.

В Апимахах в одном из домов мы встретили белокурую девушку. При свете лампы, разглядев Павла Пузикова, она, улыбаясь, сказала:

 — Павел, я вас знаю. Прошлую зиму вы жили в Лиственке у моей тетки.

 — А я вас что-то не помню.

 — Меня зовут Зина.

 — Васильева?

- Да.

 — Это хорошо, что мы встретились. Вы все в Опочке живете?

 — Да.

 — А чем занимаетесь?

 — Помогаю старшему брату Ивану шить. Он у нас портной. На фронт не взяли по инвалидности. Вот так и живем. Он шьет, а я хожу по деревням и обме­ниваю на еду.

 — Ты не смогла бы нам помочь?

 — Все, что от меня будет зависеть, сделаю.

 — Договорились. Скажи, у тебя в городе есть на­дежные друзья?

 — Есть.

 — Кто?

 — Брат Адам. Он давно просил познакомить его ч партизанами.

 — Это что, второй брат?

- Да.

Мы переглянулись.

 — А чем он занимается?

 — Раньше работал в конторе Заготзерно, а сей­час сапожник.

 — Ну что ж, быть тому. Завтра ждем его здесь.

Встреча состоялась. Адам Васильев, высокий,  с гладко зачесанными волосами, держался в первые минуты скованно. На вопросы отвечал осторожно. И лишь в конце беседы не выдержал:

 — Знаете, ребята, до чего же тошно сидеть без дела! Все трясся за свою шкуру. Собачья это жизнь. Наши вернутся, в глаза смотреть будет стыдно.

 — Значит, вы согласны с нами работать? — спросил Григорий.

 — Да.

 — Тогда вот вам наше первое задание: вернетесь в город и подберете себе в помощники человек пять, шесть. Но сами понимаете, Адам Васильевич, люди должны быть предельно честными, неподкупными, надежными. Желательно из числа тех, кто работает у немцев, кто имеет право на круглосуточное передвижение по городу. Все дальнейшие указания будете получать через вашу сестру.

 — Ясно, сделаю так, как вы сказали.

Николай Павлов вырос под Опочкой и хорошо знал местность, водил нас кратчайшими путями. Нам везло. Хозяйка дома, у которой останавливались на ночь, поведала, что в деревне Марьино, которой мы тоже интересовались, живет очень обиженный на нем­цев Федор Андреевич Николаев. Фашисты угнали его родственников в Германию.

Не мешкая, отправились к Федору Андреевичу. Встреча прошла удачно; За час мы обо всем услови­лись. В ту ночь я понял, что многие люди, находив­шиеся на оккупированной территории, стали созна­вать свою бездеятельность, поэтому охотно соглашались оказывать помощь партизанам.

В дверь нашей землянки, которую мы оборудовали в лесу в двух километрах от села Кудиновка, просу­нулся Снегирек — так ласково мы прозвали Зину. Тоненькая, в стареньком пальтишке, подшитых ва­ленках и темном платке, она казалась совсем девоч­кой.

 — Здравствуйте, мальчики!

 — Вовремя,— сказал Павел.— Через полчаса ушли бы.

 — А я всегда вовремя. Вот вам пакет от Адама,— и девушка вытащила из облезлого воротника неболь­шой пакет. Адам сообщал, что им создана группа. _: В нее вошли его жена Александра, старший брат Иван Васильевич, семнадцатилетний Леонид Его­ров — сапожник по профессии, фельдшер Зинаида Мельникова, имеющая круглосуточный пропуск и раз­решение передвигаться по всему району, супруги Кузьмины — Николай и Зина, бывшие рабочие кожзавода. За этих людей ручается, как за себя.

 — Передай брату,— говорил Пугачев,—нам сейчас очень нужно все знать об оборонительных соору­жениях города, о расположении огневых точек. И по­нятно, откуда прибывают солдаты, сколько прибывает, сколько убывает, короче — все знать о фашистах.

 — Понятно. Брат еще спрашивал, может ли, кроме меня, с вами встречаться Мельникова? Ведь ей это намного легче.

 — Подумаем,— сказал Павел.— Приводи ее в сле­дующий раз в Апимахи.

Теперь почти каждый день мы получали интере­сующую нас информацию. Ее аккуратно передавали нам Татьяна. Николаевна Матыга, Антонина Нико­лаевна Иванова, Федор Андреевич и особенно Зина­ида Мельникова. Девушка, как я уже говорил, имела возможность ходить по деревням вокруг города и, естественно, видела, в каких местах немцы построили или строят оборонительные сооружения. Мы аккурат­но наносили на свою карту все новые и новые объекты.

Адам Васильев действительно оказался смелым и находчивым человеком. Выдавая себя за зажиточного хозяина сапожной мастерской, он быстро сошелся с командиром особой полицейской команды гарнизона Мозули. Привозил ему подарки, естественно, приобре­тенные на наши деньги, устраивал попойки, а из гар­низона всегда увозил ценнейшие сведения.

Смелым человеком был и его брат Иван Василье­вич Васильев. Как портной, он водил дружбу с же­нами и любовницами немецких офицеров, которые подчас выбалтывали ему разную информацию. Но Иван Васильевич любил, как он сам говорил, дело горячее. Он дважды поджигал военные объекты, подкладывая мины. Это он пробрался ночью к складу Заготзерно и взорвал грузовую машину с ящиками боеприпасов. Заодно сжег и склад.

Как-то днем он делал примерку платья одной своей заказчице.

 — Мастер, побыстрее.

 — Быстро, дамочка, только кошки плодятся.

 — Я тороплюсь, а вы тут со своими колкостями.

 — Куда торопиться, не горит ведь.

 — Горит не горит. Я обещала мужу быть в два часа дома.

 — Муж-то в командировку, что ли, уезжает?

 — Если б в командировку, а то каких-то парашю­тистов ловить. Машина в три часа отходит, а вы все копаетесь.

 — Тогда действительно надо поторопиться.

Иван Васильевич закончил примерку, отпустил да­мочку и зачем-то полез в погреб. Потом оделся и не спеша вышел на улицу. Средь белого дня он ухитрился заложить мину замедленного действия под ту самую машину, которая вот-вот должна была вы­ехать из города. В пути грузовик с полицейскими и гитлеровцами взлетел в  воздух. А  через несколько дней такая же участь постигла и легковую машину с немецкими офицерами, следовавшими в гарнизон Высокое.

И все-таки полной картины об оборонительных со­оружениях Опочки мы не имели. Нам не было изве­стно, что немцы построили на Опочецком валу и на другой его стороне. Эти обе части города считались запретной зоной и сильно охранялись. Понятно, доступ туда был закрыт. А нам уже дважды из бригады на­поминали, что ждут четкой картины. Мы перебрали сто разных вариантов, чтобы найти одну-единственную возможность проникнуть в запретные зоны, но ничего подходящего не вырисовывалось.

В это время в Опочке вечером за чаем Иван Ва­сильев спросил Зинаиду Мельникову, не знает ли она, как пробраться в ту зону, куда гоняют военнопленных.

 — Не знаю, но есть у меня одна думка.

 — Говори.

 — Недели две назад одна местная шкура похвалялась, что ее возлюбленный — полковник превратил город в неприступную крепость. Тогда я не обратила внимания на ее слова, а сейчас подумала: уж не на­чальник ли он по всем этим сооружениям?

 — Продолжай, продолжай.

 — Конечно, гарантий мало, что полковник дома у себя держит какие-либо чертежи. И все же...

 — Вот что, Зинаида, завтра же наведайся к своей «подруге», справься насчет здоровья, а заодно и пол­ковника не забудь.

Весь следующий день думы Ивана Васильевича вертелись вокруг дома полковника. Вечером Зина опять забежала.

 — Ходила? — сразу же спросил он.

 — Да. Они живут все в том же доме. Есть охрана. Держат прислугу — горничную. Она же повар. Но са­мое главное, что я узнала: полковник по ночам много работает. Уборку на столе разрешает только ей.  А ключи от тумбочки стола всегда держит при себе. Так что игра стоит свеч.

После разговора с Мельниковой Васильев в тот же вечер пробрался в домишко Кузьминых.

 — Готовься, Николай. Щекотливое дело предстоит. А Леониду скажи, чтобы временно прекратил ходить на оборонительные работы.

Теперь встал вопрос, как проникнуть в дом полков­ника и «потрогать» в его кабинете письменный стол. Предлагались разные варианты. Один из них должна выполнить Мельникова, поскольку для нее не пред­ставляет особого труда заглянуть к «подруге». Но остановились на другом: днем при полной амуниции слесаря по канализации Николай спускается в близ- находящийся от дома полковника водопроводный ко­лодец и перекрывает вентиль. Он уверен, что вскоре немец потребует к себе слесаря. Дождавшись, когда инженер отбудет на службу, а «подругу» позовет в гости или на прогулку Мельникова, на место аварии прибудут со слесарными инструментами Кузьмин и Егоров. Иван Васильевич невдалеке на улице...

План с небольшими поправками был одобрен. Пу­гачев предупредил, что, если все получится так, как задумали, и в руки товарищам попадут необходи­мые материалы, надо будет немедленно покинуть город.

Туман стоял сплошной стеной. Мы уже дважды сбивались с пути. Не знаю, но каким-то чудом все-таки пришли в Маврино. В доме Федор Андреевич Ни­колаев, пожимая нам руки, говорил:

 — А я так и не ложился спать. Все за вас пере­живал. Думаю, нарвутся на какой-нибудь пикет... А все, слава богу, обошлось. Ну, принесли, что просил?

 — Принесли,— ответил Иван Флоринович, доста­вая из рюкзака мину замедленного действия.

Заместитель командира четвертого отряда Флори­нович по заданию комбрига Гаврилова с группой раз­ведчиков прибыл под Опочку для сбора сведений о противнике в тех гарнизонах, в которых нашей груп­пе не удалось найти надежных людей. С собой он за­хватил мины и взрывчатку. Флоринович быстро обос­новался в районе и сумел добыть ценную информацию об оккупантах. Но порой возникали обстоятельства, при которых наши группы на задания ходили совме­стно.

 — Спасибо. Вот уважили,— потрогав мину, сказал Николаев.

 — У вас что нового, Федор Андреевич? — растирая озябшие руки, спросил Пугачев.

 — Да есть кое-что. Я вот тут записал. Большая колонна фашистов из Опочки в Идрицу перешла,— и он подал Григорию записку.

 — Спасибо,— прочитав ее, похвалил Пугачев.

 — Ну, что вы, ребята, это вам спасибо.

 — А теперь, Федор Андреевич, смотри вниматель­но: буду учить тебя, как с этой штуковиной обращать­ся,— заговорил Флоринович.

Пока Иван объяснял, как и что делать с миной, чтобы она сработала, мы молча отхлебывали горячий чай, заваренный, сушеной морковью.

 — Все понял,— кивнул Николаев и налил себе чаю.— Они меня попомнят.

За деревней находился большой немецкий склад с боеприпасами, который обслуживал фронтовые ча­сти. Вот и задумали мы его убрать, но Федор Андре­евич настоял на своем: он, мол, один знает, как про­никнуть на его территорию, а поэтому и взорвать должен сам.

 — Хватит чаи гонять, — поднимаясь, сказал Гри­горий.— Пора за дело.

 — И то правда,— засуетился Николаев.

Все вышли на улицу. Стоял все тот же сплошной, как молоко, туман. Туман и тишина.

 — Вперед,— шепнул Федор Андреевич и первым двинулся к сараю. Дошли до перелеска.

 — Вы, ребята, останетесь здесь,— тихо сказал Николаев.— В случае чего — огоньком прикройте.— Пожав нам руки, он растаял в тумане.

Потянулось неприятное время ожидания. Минут через сорок тишину ночи неожиданно вспорола пуле­метная очередь. «Неужели схватили Федора Андрее­вича?»— подумал я. Но тут же словно из-под земли вырос Николаев. Он тяжело дышал:

 — Все в порядке. На обратном пути ногой задел  какую-то штуку. Она ракетой и взвилась...

Мы уже отошли километра три-четыре, когда ок­рестность потрясли взрывы огромной силы. Склад пе­рестал существовать.

Разведчица Н. Е. Григорьева	Заместитель командира отряда И. Р. Флоринович

В Опочке события развернулись так, как и было задумано. Часовой не хотел пропускать слесарей, но по приказу хозяйки им разрешили пройти в дом. Пока Леонид под присмотром дамочки разглядывал водопроводные трубы и туалетную комнату, Николай проскользнул в кабинет. Тумбочки стола, как он и ожи­дал, были закрыты. Тут же фомкой он вскрыл дверцу. Сложил в свою сумку из-под инструментов все тетради, блокноты, карты и вышел в общую комнату.

 — Готово. — И посмотрел на женщину:—Что с этой мымрой делать будем?

 — Кокну я ее.

 — Не дело. Подай-ка полотенце и салфетку. Ей все равно капут.

В следующую минуту они крепко связали ей руки, заткнули рот и заперли в уборной. Все было сделано быстро, без лишних движений и суеты. Через полчаса бумаги были переданы Мельниковой, а поздно вечером она вместе с Леонидом пробралась в лес. После тща­тельного разбора бумаг мы обнаружили черновые наброски не только оборонительных сооружений, но и пометки размещения огневых точек, дзотов, переходов, небольших складов с боеприпасами. Все это совпадало с.нашими данными. В бумагах кроме личных дневни­ков мы обнаружили массу информации, представляю­щей интерес для Советской Армии...

Немного остынув, Пугачев спросил:

 — Почему в городе остались Кузьмины?

 — Николай заартачился. Говорит, я здесь приго­жусь,— ответил Леонид.

 — Это он зря.

 — Его поддерживает Иван Васильевич. Он считает, что фашист смолчит, иначе ему же будет хуже.

 — Может быть, оно и так, но все-таки риск.

Пугачев написал донесение и вместе с бумагами вручил его Холоденку. В партизанский край ушел и Леонид.

Вскоре в эфир полетели позывные «Аиста». А потом советская авиация несколько дней подряд бомбила Опочку. Бомбила именно те объекты, которые были раз­веданы нами.

 — Ай да «Аист»! Молодец!

 — Что и говорить — умная птица,— поддакнул Павел Пугачеву.— Наша, партизанская, птаха.

 — Нет, что ни говори, а без «Аиста» мы постоянно чувствовали бы себя оторванными от Большой земли.

Мы переживали особую радость. Чувствовали, что выполнили задание, и ждали приказа о возвращении в бригаду. Позднее нам стало известно, что, потеряв оборонительные сооружения, склады и другие воен­ные объекты, немцы отказались от чистки партизан­ского края и перенесли ее почти на два месяца.

На четвертый день после бомбежки в нашей зем­лянке было тесно. Из города вместе с Мельниковой пришел Николай Кузьмин. Это был человек отважный  и веселый. Задания, как он сам признался, выполнял без всякого страха, легко и азартно,

 — Может быть, незачем тебе в город возвращаться? — спрашивал Пугачев.— Если думаешь о жене, то не беспокойся, завтра Зина ее приведетю

— Нет, товарищи. Это мой родной город, и я никуда из него не уйду. А потом его вот-вот должны освободить.

 — Приказать я тебе не имею права, поступай, как велит совесть.

Стали прощаться.

     — А это от меня вам подарок,—сказал Николай и протянул Григорию наручные часы, а Павлу — пистолет вальтер.

 — Спасибо,—растроганно ответил Пузиков,— но откуда у тебя это?

 — Да так...— замялся Николай.

 — Да ты уж признавайся,—заметила Зина.

— Бью я этих фашистских гадов. Почти каждую ночь выхожу на охоту.

— Смотри, Николай, как бы боком тебе эта охота не вышла. Будь осторожен.

 — Ладно,— улыбаясь, неопределенно ответил Кузьмин.

Следующие дни стали для нас очень тяжелыми, трагическими днями. Все началось с Николая. Он так не прислушался к нашим предупреждениям и про­должал заниматься своей «охотой». Днем на кожзаводе, где он работал в последние дни, его схватили жандармы. Кто-то из женщин сразу сообщил его жене. Взяв грудного ребенка, она прибежала в Апимахи. Позднее мы перевели ее в лес.

 Гестапо каким-то путем напало на след нашей группы. Об этом свидетельствуют дальнейшие события...

 Зинаида Мельникова, побывав у Татьяны Николаевны Матыги, окольными путями пробиралась к месту нашего лагеря. Наверное, она несла очень ценные сведения, если даже нарушила одно из основных наших требований — не выходить на связь днем. Около леса рядом с Кудиновкой немцы пытались ее схватить. Де­вушка начала отстреливаться. Ее стали окружать.

И тогда Зина, чтобы не попасть в руки фашистов живой, поднялась и ринулась на оккупантов... В город ее привезли мертвой. 

Разведчики все чаще и чаще приносили нерадост­ные вести о концентрации немцев вокруг партизанского края. Особенно много их собралось под Опочкой.

Утром 16 апреля двадцать батальонов регулярных войск, власовские и полицейские подразделения при поддержке самолетов, пушек и минометов выступили против партизан со стороны Опочки, Себежа, Идрицы, Мозули и Латвии.

Немецкое командование решило разделаться с на­ми раз и навсегда. Это была тотальная мобилизация карательных и охранных формирований. Пользуясь близостью фронта, немцы подтянули резервные части регулярных войск. Захваченный разведчиками немец на допросе рассказал о планах большой карательной экспедиции против партизан. При нем имелся пакет, в котором говорилось: «...Несмотря на то, что многие банды прорвались к Красной Армии и увели с собой сотни жителей, сопротивление по-прежнему не осла­бевает. Вы должны принять самые решительные меры, чтобы покончить с этой опасностью в нашем прифрон­товом тылу.

Вас совершенно не должно интересовать, что оста­нется после ваших действий на этой территории».

Карательная операция была названа «Пасхальная чистка».

Начало операции назначалось на первый день пас­хи, 16 апреля 1944 года. Отсюда ее девиз: «С нами бог. Он всесилен. С его помощью бандитов покарает твердая рука солдата».

Надвигались тяжелые дни. На совещании команди­ров было решено, что каждый отряд будет действовать самостоятельно, не прерывая связи со штабом бригады. Хорошо, что в начале апреля мы получили самолетами боеприпасы. На этих же самолетах мы отправили в тыл больных и раненых.

Большой карательный отряд пытался с ходу форсировать реку Веть и уничтожить партизан, которые заняли оборону по берегу реки вблизи деревни Матве­ево. Карателям это не удалось. Партизаны отряда Кузнецова на переправе у разрушенного огурцовского моста встретили их пулеметным огнем.

Гитлеровцы ответили артиллерийским и минометным обстрелом. У партизан появились убитые и раненые. Уложив клади на выступающие из воды сваи, че­ловек тридцать вражеских солдат бросились в наступление. По ним ударили пулеметы. Солдаты срывались с кладей в воду. Тот, кто еще был жив,  обезумев, отталкивая себя льдины, пытались плыть к противоположному берегу. Но ни одному из них не удалось уйти от партизанских пуль.

В этом бою особенно отличилась группа пулеметчиков, которую возглавлял политрук взвода Иван Ананьев. Три пулемета были очень удачно установле­ны на огневой позиции возле огурцовского моста, и пулеметчики стойко отражали натиск карателей.

Опустилась непроглядная ночь. Расположившись на поросшем кустарником острове среди небольшого болота, партизаны ждали дальнейшего решения ко­мандования бригады. Все устали... Морозило. Мокрая одежда дубела. Хотелось обогреться и поесть чего-ни­будь горячего. Но об огне и горячей пище не могло быть и речи.

Час ночи. Гаврилов, Батейкин и Васильев, посове­товавшись, решили уводить людей из зоны боев.

— Заболотнова ко мне, — приказал Гаврилов.

— Я здесь, товарищ комбриг.

— Возьми рацию. Отвечаешь головой. Понятно?

— Ясно!

Комбриг мог этого не говорить: каждый из нас знал цену рации.

Колонна медленно тронулась. Петляя, мы шли к де­ревне Стаклина Гора. Движение ускорилось. Неожи­данно слева, с горы, на колонну обрушился огонь пу­леметов. Темноту ночи прорезали разноцветные трассы пуль. Колонна дрогнула. Все смешалось. Передние бросились бежать назад в глубину болота. Кое-как удалось собрать основную часть колонны. Комиссар Васильев и Батейкин, посоветовавшись с командиром отряда Василием Филипповичем Рыбаковым из пар­тизанской бригады Ф. Т. Бойдина, повели людей дру­гим маршрутом. Этот путь оказался удачным. Колонна вышла из окружения и достигла старого лагеря Рыба­кова в урочище-Лоховни. Все прибывшие разместились в землянках. Василий Филиппович приказал вскрыть яму с продуктами неприкосновенного запаса. Вскоре партизаны поели горячей болтухи.

Но не всех тогда досчитались. Многих рассеял тот шквальный огонь фашистских пулеметов. Не было и комбрига. Как потом выяснилось, от простуды и нерв

ного перенапряжения у него отнялись ноги. Партизаны, оказавшиеся вместе с ним, вынесли Алексея Михайло­вича на руках из топи. Эта группа сумела пробраться в лесной лагерь отряда имени Сергея Лазо.

Мне тоже не повезло. Во время обстрела я оказался возле немецкой засады. Пришлось окунуться в воду и ползком выбираться из опасной зоны. Под утро я окончательно выбился из сил. Присел на кочку и по­терял сознание. Очнулся от того, что кто-то шел на меня. Пальцы сжали автомат.

— Кто идет?

— Свои, — послышалось из-за кустов.

— Кто свои?

— Володя, это я, — устало произнес разведчик Фе­дор Михайлов.

Вторым тоже был разведчик, Алексей Васильев. Оба местные.

— Ну и зажали, гады,— обтирая шею рукавом, проворчал Михайлов.—Дважды пытались выйти, и дважды каратели нас обстреливали.

Совсем рассвело. Голодные, по пояс в воде, стояли мы друг против друга и перебирали разные варианты выхода из болота.

— Вот что, ребята, была не была, идите за мной,— сказал Алексей. — Заберемся на берегу реки в кустар­ники переждем до вечера. А ночью уйдем за реку.

Пасмурное, холодное утро нас застало в голых за­рослях кустарника.

— Здесь и остановимся, — сказал Федор,— сюда ни один гад не сунется.

Усталость поборола, все задремали. Прошел день. И. опять наступила ночь. Под ее покровом мы попыта­лись выйти к воде. Но вскоре поняли бессмысленность своей попытки: вокруг болота горели костры. Всюду были немцы.

Прошел еще один тревожный и мучительный день. Каратели несколько раз прочесывали болото. Стрель­ба, стоны раненых слышались с разных сторон.

На третью ночь я и мои товарищи все-таки пере­брались на другой берег реки. Всюду горели костры, хотя возле них никого не было.

— Даю слово, что немцы в засаде,—прошептал Федор,— знаю я их, гадов.

— Что же делать? - к кому не обращаясь, сказал Алексей.

— Братцы, бежим прямо на огонь, а потом резко свернем в темноту. А? — предложил я.

—  Давай!

Мы побежали прямо на костер, а потом резко свернули.

Фашисты сидели в темноте между кострами... За нашими спинами затрещали автоматные очереди. Мы упали и поползли по-пластунски.

Около деревни Матвеево услышали лай собак и немецкую речь. По дороге шла патрульная команда с двумя овчарками. Переждали в низине. Когда уда­лился патруль, наша тройка перевалила дорогу, быст­ро углубилась в большое болото. Обессиленные и промокшие до нитки, только под утро мы наткнулись на своих из отряда Филиппова, который разместился на острове озера Гарь.

— Сообщите фамилии прибывших,— попросил Гав­рилов.

— Федор Михайлов.

— Алексей Васильев.

— Владимир Заболотнов.

— Жив, Володя? Рация цела?

— Цела, товарищ комбриг,— снимая с плеч тяже­лую сумку, ответил я.

— Давай сюда.

Я передал рацию и в изнеможении опустился на нары.

Отряд Ивана Григорьевича Либы после тяжелого боя укрылся среди непроходимых болот на Лебединых островах за деревней Осиновкой Опочецкого района. 'Каратели и не предполагали, что там могли находить­ся партизаны. Но их выдал предатель по фамилии Григорьев.

Немцы пришли в Осиновку и вызвали к себе лес­ника Ивана Алексеевича Сорокина.

— Поведешь на Лебединые острова,— сказали они ему.

— Слушаюсь,— ответил лесник, а у самого обмер­ло сердце: ведь его сын Василий был разведчиком в четвертом отряде и погиб во время мартовской кара­тельной экспедиции, а дочь, работающая в заверняйском гарнизоне на кухне, выполняет задания командо­вания бригады.— Слушаюсь,— повторил Сорокин,— я только домой забегу, переоденусь.

— Десять минут тебе на сборы.

Иван Алексеевич, забежав домой, сказал дочери:

— Немедленно беги к Либе и сообщи, что меня заставили вести карательный отряд на их остров. И еще скажи, что поведу я их по открытой местности.

— Папа, тебя могут убить!

— Молчать! Скорее на остров!..

Сорокин повел немцев. Но чем дальше они заходи­ли в топь, тем больше погружались в воду.

Дядя Ваня, так ласково называли партизаны Со­рокина. По совету командования нашей бригады он работал лесником. Лесник в ту пору был важной фи­гурой. Гитлеровцы ставили лесников не столько для охраны леса (они сами безжалостно уничтожали его), сколько для шпионажа и выслеживания партизанских стоянок и баз. Естественно, и партизаны прилагали усилия, чтобы лесниками были свои люди.

Много пришлось поработать нашей разведке, чтобы прошел в лесники Иван Сорокин. В его преданности Родине и ненависти к врагу мы не сомневались. Умыш­ленное распространение провокационных слухов, лож­ное преследование самого Сорокина и его семьи — все было использовано для того, чтобы обеспечить доверие оккупационных властей к дяде Ване.

И это нам удалось. Иван Алексеевич беспрепятст­венно ездил в Опочку и другие гарнизоны, передавал немцам заранее подготовленные командованием бригады доносы на партизан и значился у фашистов не на плохом счету. Пользуясь этим, он ловко выужи­вал у врага ценные сведения, узнавал о намерениях противника и обо всем очень аккуратно и обстоятель­но докладывал партизанам.

В течение нескольких месяцев Иван Алексеевич поддерживал связь с советской патриоткой Раей Гав­риловой, которая работала в хозяйственной коменда­туре в Опочке. Рая сумела достать и передать парти­занам важные документы и ценные сведения об окку­пантах.

В то же время, зная в родных местах каждую лес­ную тропинку, Сорокин был незаменимым партизанским проводником. Своих лагерей мы, разумеется, от него не скрывали, а иногда он и сам помогал подыскивать подходящие места для стоянок. И вот наш уважаемый дядя Ваня ведет на партизан целый немецкий батальон.

Лесник слышал, как булькнула вода в высоких лакированных голенищах офицерских сапог. Фриц зябко съежился, злобно выругался. Шедший сзади за ним долговязый солдат зацепился ногой за корягу и с шумом упал, обмакнув в болотную воду свой дав­но не бритый подбородок. Сорокин чуть было не рас­смеялся, но, закусив губу, сдержался.

Мысль о том, что партизаны могут заподозрить дядю Ваню в предательстве, неотступно мучила его. Тем временем фашистский отряд все дальше и дальше углублялся в болото. Сквозь редкую болотную поросль Сорокин уже отчетливо видел темно-зеленые высокие деревья. Это Лебединый остров. Там — партизаны.

Уже начали встречаться камыши и даже ему, рос­лому человеку, вода стала по пояс.

Вдруг Иван Алексеевич почувствовал резкий тол­чок в спину. Он остановился и обернулся назад. Перед ним, стуча от холода зубами, по грудь в воде стоял все тот же коротконогий офицер.

— Так далеко ли этот проклятый остров? — с не­скрываемой злобой спросил немец.

— Точно не знаю, может быть, километра три до него осталось, а может, и больше.

— А будет ли глубже?

— О да, вода будет вот так,— Сорокин ткнул себя большим пальцем в грудь, чуть пониже горла.

Злобная гримаса искривила рожу гитлеровца.

«Сейчас засветит в висок из пистолета»,— подумал старик.

Но офицер внезапно повернулся и почти поплыл назад, спотыкаясь о коряги и кочки. Он подошел к дру­гому офицеру, и они некоторое время о чем-то совеща­лись.

— А может быть, есть лучший путь к острову? — перевел ефрейтор вопрос офицера.

— Лучше я не знаю, должно быть, нет. Видите, ка­кое море? — ответил проводник.

— Так веди, сука, назад, там я с тобой разберусь.

Как стопудовый груз свалился с плеч старика: «Слава богу, будь там что будет, а я своего добился».

— Вы напрасно ругаетесь,— как бы с обидой про­молвил Сорокин, поравнявшись с офицером.— Я же, видите, стараюсь...

Наблюдая за движением противника, партизаны поняли, что Сорокин умышленно заводит гитлеровцев в озеро, в самую непроходимую трясину. А если даже им удастся выбраться из нее, они появятся перед мсти­телями с самой невыгодной для них стороны. Южная оконечность острова наиболее высокая, а подходы к ней почти совсем открыты и очень топкие.

И, прошлое дело, когда каратели повернули вспять, бойцы не обрадовались. Наоборот, испытывали досаду: такой «кусок» уходит из-под рук. Некоторые даже поругивали дядю Ваню. Вслед за ними была выслана сильная группа автоматчиков во главе с командиром отряда «Смерть фашизму!» Андреем Чайкиным, наз­наченным вместо Чернова, ушедшего в 13-ю бригаду.

Сорокин почти был уверен, что, выйдя из болота, немцы прикончат его. «Что им стоит,—подумал он,— дадут в затылок, и пошел к праотцам...»

Но вышло, можно сказать, хорошо. Опоясав два раза плеткой — знай, мол, наших,— офицер отпустил проводника домой.

Немцы недолго были в Осиновке. Обшарив пустые дома в надежде чем-нибудь поживиться, они выступи­ли из деревни в направлении Опочки.

Не успел последний солдат скрыться за пригорком, как в деревне появились партизаны. Коротко погово­рив с дядей Ваней, парни с автоматами юркнули в лес.

Обойдя лесом населенные пункты, партизаны опе­редили врага и, никем не замеченные, устроили засаду на пути к шоссейной дороге.

Предвечерняя тишина огласилась автоматным ог­нем и гулкими разрывами ручных гранат. С фланга часто строчил пулемет Алексея Васильева. Стреляя на ходу, на дорогу выскочил автоматчик Николай Журавлев, его поддержали партизаны. Ошеломленные каратели бросились врассыпную. И пока гитлеровцы приходили в себя, Чайкин приказал отойти всем в лес.

Каратели, возвращаясь в гарнизоны, свирепствова­ли. Выполняя приказ своего командования, они жгли все на своем пути, убивали детей и стариков. Только в Идрицком районе было уничтожено более двухсот детей. Особенно зверствовали фашисты в деревне Глубочище. Многих жителей они закопали в землю за­живо.

Разведчица 3. В. Васильева	Командир взвода В. В. Филатов

Каратели доставили нам много печальных дней, но пришла пора и сквитаться. Командование обдумывало операцию по ликвидации армейского склада боепри­пасов, расположенного где-то за деревней Орлово. Требовалось быстрее его уничтожить. Дело в том, что вдоль большака Опочка — Мозули проходила вторая полоса обороны немцев под названием «Реер».

Выполнить это задание комбриг поручил Владими­ру Филатову. Смелый парень, командир взвода из пер­вого отряда с группой своих бойцов ночью покинули базу. Прошел день. Другой. К вечеру на третьи сутки группа Филатова вернулась на остров, где базировал­ся первый отряд. Владимир невесело доложил комис­сару Блокову:

— Облазили каждый куст, но этого чертова склада так и не нашли. Может быть, фрицы перевели его в другое место?

— Почему может быть?

— В лесу на берегу Иссы мы наткнулись на учас­ток, обнесенный колючей проволокой. Внутри его ос­тались только прокладки от двух больших штабелей.

Комиссар отряда долго смотрел на осунувшегося командира взвода.

— А ну, покажи, где этот участок,— и комиссар согнулся над картой.

— Вот здесь.

— Нет, это не то. Склад за рекой, где-то в районе деревни Орлово. Идите отдыхайте.

Блоков любил всякое дело доводить до конца. Он попросил Гаврилова откомандировать в первый отряд литовца Зарембу.

Прибыв в отряд, Заремба, волнуясь и путая рус­ские слова, сказал:

— Разрешите, я поведу моих друзей к складу.

— Хорошо, договорились,— одобрительно кивнул головой Блоков.

В этот раз за реку отправился взвод Кирюшина. Ночью партизаны скрытно переправились через Иссу. переползли открытое место и только вступили в пе­релесок, как тут же наткнулись на засаду. Немцы об­стреляли взвод с близкого расстояния. Сразу же был убит один из наших и двое ранены. Остальные рассея­лись в темноте. На базе собрались через двое суток. Заремба так и не вернулся, Его судьба осталась неиз­вестной. У некоторых партизан появились подозрения.

Разведчики, возвращаясь с заданий, докладывали комбригу печальные вести: в последней операции нем­цы сожгли многие деревни, а те, которые не тронули, словно вымерли — люди разбежались по лесам.

Мы уже освоили пути-маршруты через «мирные зо­ны» — так партизаны стали именовать лесные посе­ления из шалашей и землянок. В них в вечном страхе коротали время женщины, старики и дети.

В тот раз мы завернули в лесной лагерь у деревни Борисово. Михаил Корехов и Петр Денисенок уже по­бывали в нем раньше и знали многих его обитателей.

— Ой, лихонько мое, ребятки, как вы кстати. У нас раненый,— зачастила, всплескивая руками, тетка Марья.

— Кто такой, где? — спросил Корехов.

— Да у меня, но не поймем, чей он, вроде бы наш.

В землянке на нарах мы увидели обросшего щетиной мужчину. Его грудь и рука были перевязаны полотенцами, воспаленные глаза блестели.

— Заремба! — воскликнул Денисенок.

Да, это был литовец.

Той ночью, когда взвод Кирюшина попал в засаду, литовец был дважды ранен, но нашел в себе силы, что­бы переплыть реку. А потом, как он рассказывал сам, почти теряя сознание, брел и брел по лесной дороге. Под утро он все-таки рухнул. Женщины его нашли без сознания и перетащили в землянку.

В «мирной зоне» имелась всего-навсего одна лоша­денка. Женщины с какой-то непонятной в то время для нас тоской отдали нам лошадь, чтобы перевезти литовца. С огромным трудом -перевезли мы его по кладкам через болото к острову, на котором базиро­вался первый отряд.

Примерно через час в землянку, в которой устрои­ли литовца, спустился Владимир Филатов. В руках у него была карта.

— Ты еще не скоро встанешь на ноги, а время не ждет, надо кончать волынку со складом. Укажи, где он.

Заремба долго изучал карту.

— Вот здесь, — наконец тихо вымолвил он.— Сразу за хутором у дороги увидите большой валун. От него идите в сторону шоссе и попадете на склад.

Филатов и семеро парней той же ночью ушли в сто­рону Орлово. Обойдя места, где предполагались заса­ды, на вторые сутки они вышли к Иссе, Тишину позд­них сумерек нарушал всплеск волны.

— Командир, время подходящее, пора,— шепнул Алексей Хохлов.

— Нет, Алеша, давай еще понаблюдаем за тем берегом. Я не хочу больше краснеть перед комиссаром.

Филатов вытащил из вещмешка краюху хлеба, раз­делил ее на всех поровну. После «закуски» он сказал:

— А сейчас спать. Утро вечера мудренее. Дежу­рить будем по двое. Через пару часов меня разбудите.

Но сон к Владимиру не шёл. О многом он думал, но больше всего тревожило то обстоятельство, что в группе нет взрывчатки, если не считать тех трех четы­рехсотграммовых шашек тротила, которыми и пред­стояло взорвать склад. Все его парни понимали, что дело это трудное. Думал он и о том, что до сих пор остаются неизвестными пути подхода к объекту.

— Да спи ты, командир, спи,— прошептал кто-то из партизан.

Проснулся Филатов сам. Тут же проснулись еще двое.

— Как дела, Алеша?

— Тихо,— откликнулся Хохлов.

— Ложись отдохни.

Там, на горизонте, в кромку неба уже вгрызался рассвет. Вскоре появился правый берег. Было тихо, безлюдно. Один за другим просыпались бойцы. В ста шагах от стоянки на берегу лежал штабель бревен, видимо свезенный сюда зимой.

— Переправляемся,—толкая бревно, в форме при­каза сказал Филатов и первым скатил его в воду.

За командиром последовали остальные.

На другом берегу бойцы залегли в кустах и стали наблюдать за местностью. Впереди простирался луг,  примерно с километр шириной, а за ним и лес. Но прежде чем до него добраться, ребятам пришлось пе­режить немало тревожных минут. Луг оказался зами­нированным. Филатов чуть было не подорвался. При­шлось обходить луговину, переходить болото, снова ползти в редком кустарнике... Солнце уже скатыва­лось за горизонт, когда отыскали большой валун. Не­далеко от него в перелеске бойцы залегли. Неожидан­но появились немцы. Трое солдат шли вдоль дороги и время от времени проверяли кабель, который наверня­ка вел к складу.

— Хохлов остается за старшего, а мы с Магарьяном уходим к складу,— распорядился старший группы.

В сумерках Филатов и Магарьян наконец доползли до зоны, окруженной колючей проволокой. В глубине ее возвышался объемистый штабель ящиков. По до­рожке вдоль штабеля ходили парные часовые. Солда­ты с автоматами сошлись примерно посредине шта­беля и, о чем-то поговорив, разошлись в разные сто­роны. Этим «окном» и воспользовались ребята, Ни­колай поставил рогатки под колючую проволоку. В брешь первым нырнул Владимир, а вслед за ним и Магарьян. Ящики штабеля были обложены бревнами и накрыты сеткой. Филатов, не мешкая, просунул между бревнами к ящику со снарядами заряд тротила с зажигательной трубкой. Подпалив бикфордов шнур, пригибаясь, они бросились к лазу в проволочном за­граждении. Проскочив его, партизаны скрылись в ку­стах. По ним не стреляли, значит, не были замечены. Неожиданно плотный резкий вал — взрывная волна — сбил Филатова и Магарьяна с ног. И только затем раздался мощный взрыв. Земля вздрогнула. Сверху на их головы градом посыпались комья глины и камня. Вскочив, они бросились бежать вперед. Возле боль­шого валуна их окрикнули:

— Сюда, сюда!

Через речку они переправились под фейерверк ра­кет и трассирующих пуль.

На четвертые сутки вся группа вернулась на базу.

Комбриг перед строем отряда всем участникам опе­рации объявил благодарность.

Каким-то чудом на островок, где располагался штаб бригады, через кольцо карателей пришел пар­нишка-партизан из седьмого отряда. Этот отряд влил­ся в бригаду совсем недавно, был слаб и действовал вдали от основных сил.

— Товарищ комбриг, в бою убит командир отряда Груздев.

— Что такое? — переспросил Штрахов, входя в землянку.

— Убит Груздев, — повторил парнишка.

— А что с отрядом?

— Бездействует.

— Иди отдыхай. Потребуешься — вызовем.

— Слушаюсь!

— Да, положение тяжелое,— тихо сказал Штра­хов, когда они остались вдвоем с Гавриловым.— Нам не будет прощения, если не спасем отряд.

— Вы правы,— ответил Алексей Михайлович.— Кого же туда послать?

— Начальника штаба шестого отряда.

— Бородулина?

— Бородулина. Сегодня заседает бюро райкома, вот и поговорим о его кандидатуре.

Только что затих бой. Прямо под открытым небом состоялось бюро подпольного райкома партии. Ни­колай Бородулин, вызванный после боевой операции, мокрый, увешанный оружием, боеприпасами, стоял в кругу командиров, недоумевая, зачем он понадобился в такой момент. Комиссар бригады Васильев глухо­ватым голосом сказал:

— Николай, командование бригады и бюро под­польного райкома утверждает тебя командиром седь­мого отряда. Твоя задача — собрать всех партизан и развернуть боевую деятельность в северной части Опочецкого района. Мы уверены, что с этим заданием ты справишься.

Для Николая это было неожиданностью. Он стоял и не знал, что ответить.

— Не робей! Вместе с тобой пойдет Борис Уткин. Он будет начальником штаба,—подбодрил Гаври­лов.—Подбери еще двух надежных товарищей — и в путь! Так надо. Сам видишь, что творится вокруг.

Ночью Николай Бородулин, Филипп Яковлев, Бо­рис Уткин, санитарка Клава Пузыня и парнишка из седьмого отряда вышли в путь. Двое суток они проби­рались в Глубоковский сельсовет. «Пасхальная чист­ка» еще свирепствовала в Опочецком районе. Кара­тели жгли те деревни, население которых разбежалось по лесам и болотам.

С большим трудом группа Бородулина подошла к шоссе Опочка — Пустошка. Движение автомашин и в ту и в другую сторону было почти беспрерывным. Дорогу переходили по одному. Бородулин шел послед­ним. Оставалось каких-то два метра до противополож­ной стороны, когда он увидел идущую машину. Она мчалась прямо на него. Бежать было уже поздно, и он, с повязкой полицейского, пошел вдоль дороги. Не­мецкие солдаты не обратили на него внимания.

Добрались до Рясинского бора, что в восемнадцати километрах от Опочки. Кругом тишина. Здесь немцы чувствовали, себя спокойно. В основном это были фрон­товые части, отведенные на отдых или находящиеся в резерве. Они совсем не обращали внимания на лес. Ночью Николай Бородулин и Борис Уткин сходили в деревню Семенково, где встретились с командиром взвода из седьмого отряда Николаем Семеновым.

— Я назначен командиром отряда. К утру собери всех партизан,— пожав руку Семенову, заговорил Бо­родулин. Нам предстоит много дел, поэтому действуй.

Семенов, прослуживший в Красной Армии много лет, любил порядок и четкость. Отметив про себя ре­шительный характер нового командира, он торопливо надел телогрейку и ушел в темноту.

Узнав о прибытии нового командира, партизаны собрались в указанном месте. Первым со своими ре­бятами явился будущий помощник Бородулина раз­ведчик Николай Павлов.

— Товарищ командир отряда, отделение разведки прибыло в ваше распоряжение,— бойко отрапорто­вал он.

— Вот и хорошо. Без разведчиков нам нельзя,— ответил Бородулин.— Для начала выясните обстанов­ку в деревнях Рясино и Стешево.

Во второй половине дня пришло еще сорок пять партизан. В основном это были молодые ребята из Опочецкого, Кудеверского и Пустошкинского районов. В активных боевых действиях участия почти никто из них не принимал. Поэтому первой задачей было испы­тать отряд в бою. Оставив десять партизан с комис­саром отряда Степаном Степановичем Степановым для устройства землянок в Рясинском бору, Бороду­лин с остальными вышел на задание.

Николай решил первую операцию провести вдали от лагеря. Шли всю ночь. Когда рассвело, Бородулин разрешил сделать привал. Промокшие и усталые, пар­тизаны притихли. Такого напряжения они еще не ис­пытывали. Командир понимал состояние необстрелян­ных парней, поэтому как можно мягче сказал:

— Ничего, хлопцы, надо привыкать. Сейчас, пока наши разведчики проверят подходы к дороге, мы не­много перекусим, а потом ударим по фашисту, и всю усталость как рукой снимет. Это я по себе знаю.

Место для засады на шоссе Опочка — Дно выбрали в километре от хутора Холоденка. Немцы вырубили лес у дороги, и кучи хвороста возвышались здесь и там. За этим хворостом и притаились партизаны. Шос­се просматривалось в оба конца до двух километров. Путь отхода хороший.

Со стороны Опочки сначала послышался шум, а затем появились две автомашины. Они шли на боль­шой скорости. Бородулин решил их не трогать.

Спустя пять минут с той же стороны вновь послы­шался нарастающий рокот моторов. Шла колонна ди­зелей. Николай насчитал девять крытых брезентом ма­шин. Как только первая проехала линию засады, он звучно крикнул:

— Огонь!

Два ручных пулемета и винтовки ударили по про­тивнику. Три тяжелых дизеля перевернулись в кювет. А партизаны продолжали вести прицельный огонь по всей колонне. Четыре автомашины вспыхнули. Сквозь шум стрельбы слышались вопли. Немцы в замешатель­стве выпрыгивали на дорогу и пытались бежать, но тут же падали. Бородулин первым поднялся и бро­сился вперед. За ним устремились Николай Павлов и командир второго взвода Евгений Константинов.

Вскоре стрельба стихла. На дороге бушующими факелами полыхали автомашины. Возле них валялись убитые солдаты и офицеры. Захватив с собой оружие, боеприпасы и часть продовольствия, партизаны ушли в сосняк.

Отряд «пускал корни». Теперь фашисты уже не хо­дили в открытую. Партизаны подстерегали их на до­рогах. Командир решил еще раз всем отрядом устро­ить засаду на шоссе Опочка — Остров. Бойцы в удоб­ном месте установили две мины. Колонна из двенадца­ти автомашин двигалась в сторону Опочки. Первая мина взорвалась под «мерседесом», другая развороти­ла грузовик, переполненный жандармами. Заработали партизанские пулеметы, винтовки и автоматы. Бой раз­горался.. Командир взвода Константинов бросился к легковой автомашине, в которой четыре гитлеровца нашли свою смерть. Забрал два портфеля и личные документы офицеров. Казалось, бой уже выигран. Но со стороны Опочки появилась встречная колонна. Немцы прямо с автомашин открыли сильную стрельбу по партизанам, Бородулину ничего не оставалось де­лать, как подать сигнал к отходу.

Около пятидесяти оккупантов было уничтожено в этом бою. Среди партизан только трое получили лег­кие ранения. Добытые во время схватки документы Бородулин немедленно направил в штаб бригады и сразу же стал готовиться к новым боям. Он знал, что оккупанты теперь будут преследовать его отряд. И не ошибся.

B начале мая под вечер фашисты окружили Рясинский бор. А ночью к партизанам пришел перебежчик — молодой поляк Юзеф Славский. Он сообщил, что с фронта снят полк и направлен против них. Силы были слишком неравны, и Николай Павлович решил выве­сти отряд в северном направлении к деревне Высоцкое, чтобы за остаток ночи уйти километров на два­дцать от опасного района. На рассвете, обогнув озеро, отряд остановился невдалеке от деревни Хвостово. Дальше необходимо было проскочить открытое поле.

После короткой передышки двое разведчиков и Николай Павлович ушли в разведку и попали на за­саду. Разведчики были тут же убиты, а Бородулин ранен в ногу. С большим риском его удалось вынести за озеро в болото.

Борис, принимай командование. Я остаюсь здесь. Нельзя из-за меня сковывать действия отряда.

— Но...

— Никаких «но». Я приказываю. Выполняй! Я при­крою вас,—добавил командир.

С раненым остались Филипп Яковлев и Клавдия Пузыня. Это были испытанные люди. За боевые под­виги командование бригады представило обоих к пра­вительственным наградам. Несмотря на свои юные годы, Филипп был человек смелый, участвовал во всех боях бригады. А Клава—на редкость обаятельная и бесстрашная девушка. Начальник медслужбы бригады Щеглов не раз ставил ее в пример другим... Однажды Щеглов приказал Клавдии помогать при оперирова­нии раненного в живот партизана. Более двух часов длилась сложная операция. Она проходила без нарко­за. В критический момент, когда уговоры и слезы уже перестали действовать на раненого, Клавдия стала це­ловать партизана; Операция закончилась удачно. Ва­дим Дмитриевич Щеглов присел на пень. Вытирая вспотевшее лицо, он произнес:

— У тебя доброе сердце, спасибо...

Бородулин истекал кровью. А со стороны деревни Хвостово уже отчетливо слышалась немецкая речь. Каратели прочесывали болото. Партизанам стало ясно, что наступает их последний бой.

— Ну что ж, товарищи, давайте прощаться. Если немцы нас обнаружат, буду стрелять до последнего патрона. Живым не дамся,—тихо сказал Николай.— У вас еще есть возможность уйти.

— Я останусь с вами, командир,— решительно сказал Филипп.

— Я тоже,— тихо и спокойно ответила Клавдия.

— Спрячьтесь. Я постараюсь подпустить немцев поближе, а там...— Бородулин не договорил и, стиснув зубы, пополз по трясине навстречу карателям. Потом оглянулся и, не увидев своих товарищей, облегченно вздохнул: «Наверняка метров тридцать прополз». Впереди раскинулся небольшой открытый участок болота. Позиция была подходящая, и Николай приготовился к бою.

Метрах в сорока из-за кустов вышел с автоматом высокий немец и обстрелял островок. Николай не ответил. Немного постояв, солдат подал условный сигнал. Через несколько минут на открытый участок вы­шла группа фашистов. Каратели шли прямо на Ни­колая.

Оставалось двадцать метров, а он все ждал и смотрел на солдат, с трудом различая их лица. От большой потери крови силы покидали его. Но Николай поднял автомат. Фашисты падали один за другим, а Бородулин все стрелял, стрелял... Потом наступила тишина. Он потерял сознание...

Очнувшись, Бородулин попытался подняться, но тут же упал от резкой боли. День блекнул. Перевалившись через труп фашиста, Бородулин пополз туда, где остались Филипп и Клавдия. Первым он отыскал свое­го помощника. Уткнувшись в пушистую моховую коч­ку лицом, Яковлев, казалось, спал. Николай перевер­нул его на спину. Филипп был мертв. Взрывом гра­наты ему разорвало грудную клетку.

Клавдия с пробитым пулей виском лежала в ивня­ке. Николай с большим трудом перетащил тело де­вушки на поляну.

Отчаянная злость и тоска овладели им. Закинув за плечи автомат, превозмогая боль, Бородулин встал на ноги. Все остальное проходило словно в тумане. Сняв с убитого фашиста большой ботинок, он натянул его себе на раненую ногу. Затем вынул из ранца сол­дата сигареты, закурил. Вырубив тесаком что-то вро­де костыля, он взял немецкий автомат, прикрепил на ремень подсумки с патронами и, опираясь на палку, двинулся в сторону леса. С большим трудом Бороду­лин выбрался на сухое место и присел на ствол по­валенной сосны. Его тошнило. Он напряг все силы, чтоб только не потерять сознания.

— Они вернутся, они обязательно вернутся,— шеп­тал Николай Павлович.

Опустилась ночь. Николай забылся. Вдруг в одно мгновение сознание вернулось к нему. Он отчетливо услышал, как кто-то тихо пробирался по мху. Рука по­тянулась к автомату.

— Кто идет? — хрипло выкрикнул он в темноту.

— Свои.

Николай узнал голос Бориса Уткина.

— А Филипп, Клава?— спросил Борис, оглядывая кусты.

Николай молчал. Молчали и подошедшие парти­заны.

Не сумев разгромить партизанские бригады, фа­шисты уничтожали все, что могли. Полыхали пожары. Над землей повис дым. Гарь лезла в глаза. Всем было трудно в это время, особенно детям. Истощенные от голода, оборванные, немытые, они молча переносили все невзгоды наравне со взрослыми. Калининский об­ком партии направил в партизанский край пострадав­шему населению продовольствие, одежду, медикамен­ты. В зону действий народных мстителей вылетело двадцать пять самолетов. Обратным рейсом они дол­жны были забрать на борт самый дорогой груз детей.

Для скорейшей эвакуации ребятишек каждая пар­тизанская бригада должна была организовать их сбор в районе своих действий и подготовить посадочные площадки.

В последний день мая Павел Пузиков, Петр Денисенок, Иван Горецкий и я возвращались в лагерь Лоховня. Зашли в Лиственку. Деревня словно вымерла. Первой из жителей мы увидели Анастасию Яковлеву. Она шла, пугливо озираясь по сторонам.

— Тетя Настасья!

— Ох, до чего ж мы дожили: из своей хаты бежишь как оглашенная,— вместо приветствия начала На­стасья.

— Тетка Настасья! Сегодня с собой мы забираем ваших детей для отправки на Большую землю.

— Ты что, Пашка, сдурел? Я лучше умру, чем раз­лучусь с ними! — в сердцах ответила женщина.

Зная, как тяжело ей с тремя малолетними детьми прятаться от карателей по лесам, разведчики напере­бой стали уговаривать Анастасию, но она не согласи­лась. Когда же, уже уговорив других женщин Лист- венки отправить своих детей в тыл, разведчики уводи­ли с собой пятерых мальчиков и двух девочек, их ос­тановила Анастасия. Прижав плачущих детей к себе, она строго сказала:

— Смотри, Паша, не оплошай, большую ответст­венность на себя берешь.

— Все будет в порядке,— прощаясь, ответил Пу­зиков.

Ночью первая партия детей из деревни Лиственки и двенадцатилетний разведчик Витя, которого однаж­ды подобрали партизаны, на самолете отправились в советский тыл. А через трое суток от них получили письма. Девятилетняя Тамара Михайлова из деревни Лиственки писала:

«Нас встретили очень хорошо, вымыли в бане. На­кормили. Дали печенье, молоко, творог, а тем, кто по­меньше, дали сладких пирожков. А потом водили в кино, мы спим теперь на койках».

Второе письмо было от нашего Витьки-разведчика.

Когда эти письма мы зачитали родителям, многие жители поняли, что Родина серьезно заботится об их детях даже в такое трудное время.

В эти дни в нашей бригаде был сформирован еще один отряд. Командиром его назначили Николая Григоренко. Люди отряда охраняли рацию и штаб бригады, обеспечивали порядок на аэродроме и принимали уча­стие в розыске детей. Особенно отличались находчи­востью пожилой командир отделения Василий Яков­лев родом из Лиственки, участник финской кампании, орденоносец, и его помощник семнадцатилетний Ни­колай Степанов. Они хорошо знали местность. Днем ходили по многим глухим местам и всякий раз при­водили оборванную и изголодавшуюся детвору. А ночью встречали самолеты, разгружали боеприпасы и помогали усаживать в фюзеляж и кабину детишек.

...Лесная поляна. Разложены сигнальные костры. Дети жмутся друг к другу. Но вот садится самолет, за ним второй, третий.

— Ура! Наши! Наши прилетели! — кричат ребя­тишки.

Комиссар четвертого отряда Михаил Федорович Крылов, на которого возложена обязанность по эва­куации детей на Большую землю, поторапливает пар­тизан, разгружающих самолет:

— Побыстрее, побыстрее!

Михаил Федорович не спит несколько ночей под­ряд. Он принимает и отправляет самолеты.

Взревели моторы, и По-2, набрав скорость, уходят в ночное небо.

Костры погашены. Партизаны уходят в лес за дру­гими ребятами.

Отправка детей в советский тыл проходила в очень напряженной обстановке. Всюду рыскали карательные отряды. Поэтому вокруг аэродрома командование бригады выставило заслоны. Партизаны часто вступа­ли в бой с фашистами, рвавшимися к посадочной пло­щадке.

Воздушный мост через линию фронта действовал безотказно. Видя, что на нашем аэродроме скопилось много ребят, летчик, улетая с очередной группой ма­лышей, сказал комиссару Крылову:

— Готовьте ребят, я через час вернусь.

Прошло более двух часов. Партизаны и дети начали волноваться. И только в третьем часу ночи неожидан­но из-за высоких сосен бесшумно вынырнул темный силуэт самолета. Спланировав, По-2 приземлился по­середине поляны. Все побежали к нему.

— Хлопцы, не волнуйтесь! — крикнул бегущим к машине партизанам летчик Курочкин,— Быстро мою команду в самолет!

В сереющем рассвете самолет поднялся в воздух и на бреющем полете полетел к линии фронта.

За несколько дней из района действий 3-й бригады, в том числе и седьмого отряда, в тыл отправили три­ста сорок детей. Всего из партизанского края — более полутора тысяч.

Наступил жаркий июль. Линия фронта приблизи­лась вплотную к партизанскому краю. Было понятно, что немцы на калининской земле пребывают послед­ние дни. И вот пришел приказ начальника Калинин­ского штаба партизанского движения Соколова бло­кировать все дороги, оказать самую активную помощь наступающим частям Советской Армии.

Раннее утро. Бригада в полном составе готовилась к своему последнему бою в тылу врага. Фашисты от­ступали из Опочки. Они зверствовали в ней три года и сейчас торопились уйти от расплаты.

Комиссар бригады Васильев перед боем собрал коммунистов.

— Нужно так проводить фашистов,— сказал он,— чтобы оставшиеся в живых запомнили эти проводы на всю жизнь.

— Сделаем,— ответил кто-то за всех.

Бойцы и командиры давно ждали этот день, давно готовились к нему.

У шоссе Опочка — Мозули, вблизи деревень Белоусово, Лаптево, Мишнево, отряды разместились на по­логих буграх. Штаб бригады и бригадная разведка находились в центре засады. Партизаны еще издали заметили вражескую колонну. Впереди двигались раз­ведчики. Сытые, рослые кони картинно гарцевали. Обоз, груженный награбленным имуществом, следо­вал за конниками торопливо и скученно. Мы насчи­тали около трехсот подвод, а они все выезжали и вы­езжали из-за поворота.

В засаде ждали команду. Кузнецов, исполнявший обязанности комбрига, почему-то не торопился. В чер­ном кожаном пальто, затянутом ремнями, он был по­хож на комиссара времен революции. С этим чело­веком мы разделили много радостных и горьких минут.

Начальник медицинской службы 3-й бригады В. Д. Щеглов	Командир отряда А. С. Кузнецов

Александр Семенович родился в Кронштадте в 1907 году в семье рабочего судостроителя. Еще подро­стком пошел по стопам отца — нанялся работать на па­роходный завод. Парень много перенял от революци­онных балтийских моряков. В 1924 году вступил в комсомол. Он участник финской кампании. С первых дней Великой Отечественной войны — доброволец Угрюмовской дивизии народного ополчения. В оборони­тельных боях за Ленинград в 1941 году дважды был ранен. Впервые я с ним встретился в селе Урицком в 1942 году. В лесах на калининской земле он коман­довал истребительным отрядом, затем возглавлял раз­ведку бригады. Позже, около года, был командиром второго отряда. Одним словом, достойный преемник комбрига Гаврилова.

Прощаясь перед отправлением. за линию фронта, больной Алексей Михайлович говорил:

— Знаю тебя давно. Верю, как самому себе.

— Все будет как надо. Поправляйся, дружище,— проникновенно и тихо ответил Кузнецов.

...Неожиданно у деревни Мишнево заработал пуле­мет: отряд Либы поднялся в атаку. В ту же минуту Кузнецов дал очередь из автомата. Мгновенно ожила партизанская засада. Гитлеровцам некуда было бе­жать: за дорогой простиралось открытое поле. Их всю­ду настигали наши пули.

Уничтожение фашистов длилось около двух часов. За это время здесь полегло более трехсот вражеских солдат и офицеров. К месту боя стали подходить от­ступающие фронтовые части противника. Заработала их артиллерия. В воздухе повисли три красные раке­ты: команда партизанам к отходу. Позади оставался двухкилометровый участок дороги, заваленный трупа­ми фашистов, лошадьми, подводами и награбленным имуществом.

Когда бригада отошла на два-три километра, над дорогой появилась десятка краснозвездных штурмо­виков. Они начали добивать отступающего против­ника.

В этот день еще несколько раз мы видели наших штурмовиков. Они парами проносились над дорогами в поисках вражеских частей.

На вторые сутки перед вечером бригада размести­лась в низкоррслых кустах невдалеке от проселочной дороги. Штаб бригады работал напряженно. В разные стороны ушли разведчики. Отряды поочередно отды­хали. Ночь прошла беспокойно. Охранение первого от­ряда «Смерть фашизму!», занимавшее оборону у до­роги, дважды вступало в бой с подразделениями про­тивника, пытавшимися приблизиться к партизанам. Но утро было удивительно тихим, необычным. Ведь последние дни все кругом грохотало, стонало. А тут тишь. Лишь ветер откуда-то приносил звуки редкой канонады.

Во второй половине дня 17 июля 1944 года 3-я Калининская партизанская бригада в двадцати пяти ки­лометрах юго-западнее Опочки, вблизи деревни Зао­зерье, в составе семисот восьмидесяти четырех че­ловек встретилась с передовой частью Красной Ар­мии.

Дозор бригадной разведки, двигаясь впереди ос­новных сил, подал сигнал «внимание». С высотки спу­скалась цепь вооруженных людей. Определить было трудно: то ли это отступающие немцы, то ли наши. Павел Пузиков и Иван Холоденок спрыгнули с коней и кустами пробрались к проселку.

— Мы партизаны 3-й бригады, а вы кто? — закри­чал Пузиков.

— Полковая разведка! — ответил военный в маск­халате.

— Наши! Наши! — закричал во всю силу Павел и побежал вперед.

Через несколько секунд он был уже в объятиях войсковых разведчиков. Все это происходило на гла­зах бригады. Бойцы рванулись вперед. Некоторые ко­мандиры попытались остановить партизан, но радость долгожданной встречи была настолько сильна, что удержать общий порыв было невозможно.

Громкое «ура» катилось по перелескам.

Много раз Кузнецовский переезд вставал прегра­дой на нашем пути. В этот жаркий июльский день мы впервые вышли на него открыто и двинулись вдоль железной дороги в сторону Идрицы.

На каждом километре пути под откосом валялись вверх колесами исковерканные вагоны и паровозы.

— Наша работка! — улыбаясь, довольно говорил Юрий Дешевой.

В растянутой походной колонне шли те, кто, рис­куя жизнью, ночами пробирался к магистрали, чтоб в очередной раз пустить под откос эшелон с фаши­стами.

Душный день клонился к закату. В четырех кило­метрах от Идрицы, у озера Белого, стоял веселый шум. Сюда собрались народные мстители многих партизанских бригад Калининской области. Сосновый бор был полон говора, радостных возгласов. Запылали партизанские костры. Несмотря на трудности послед­них дней и сильную усталость, партизаны не ложились спать. Многие просто не могли понять: как это вдруг можно, не опасаясь, свободно петь песни в кругу то­варищей, спокойно лежать на сухом песке.

Я тоже не находил себе места. Здесь, у озера Бе­лого, я познал первые смутные тревоги и радости пар­тизанского разведчика. Много раз тайно, в сложной и опасной обстановке пробирался сюда по ночам к на­шим людям. Невольно вспомнился Прокоп Филиппо­вич Ващенко, его семья и его будка у железной доро­ги. «Живы ли те, кто помогал нам?» — думал я. А во­круг меня у теплой воды между редкими большими соснами, подложив под голову вещмешки или ватники, вповалку спали сотни партизан, и каждый, наверное, видел мирные сны.

Калининский штаб партизанского движения, представители обкома партии работали в ту ночь до утра. Нужно было решить дальнейшую судьбу тысяч бойцов и командиров. Многим предстояло влиться в боевые части 2-го Прибалтийского фронта. Значительная же группа командиров направлялась на восстановление народного хозяйства. А молодежь комсомольского возраста, имеющую опыт партизанской войны и сред­нее образование, направляли для учебы в военные учи­лища.

Утром к озеру прибыл отряд Бородулина. Николай Павлович еще не оправился от ранения и лежал на телеге. Он привез с собой пленного полковника, ко­мандира немецко-фашистской дивизии. Звание немец заслужил еще в 1917 году, работая директором одного из военных заводов Круппа. Полковник сдался по соб­ственной воле. Хотя ему никто не угрожал, он насто­роженно поглядывал на окружающих.

Во второй половине дня состоялся митинг, посвя­щенный полному освобождению от оккупантов терри­тории Калининской области. Всем нам пришлись по душе слова члена Военного совета фронта генерал- лейтенанта В. Н. Богаткина:

Мы постоянно чувствовали ратные дела парти­зан. Разгромом гарнизонов, взрывом вражеских эше­лонов вы расстраивали тыл оккупантов. Денными дан­ными о противнике вы помогали нам разгадывать его замыслы и выбирать правильное направление ударов по врагу. Вы ощутимо помогли нам в освобождении Калининской области от гитлеровцев.

Сразу же после митинга более пяти тысяч партизан влились в действующие части 2-го Прибалтийского фронта.

Комиссар нашей бригады Николай Васильевич Ва­сильев, утвержденный первым секретарем Опочецкого райкома партии, построил в походную колонну тех, кто должен был составить ядро партийно-советского аппарата района. Увешанные оружием партизаны вхо­дили в Опочку, Разрушенные улицы казались вымер­шими. Но буквально через час на центральную пло­щадь к Дому Советов сошлись сотни жителей города. Со слезами радости они встретили народных мсти­телей...

Прошло более трех десятков лет, как отзвенели в боевых походах песни калининских партизан. Отзве­нели в походах, но не забылись, мы и сейчас поем их за праздничным столом, вспоминая добрым словом павших и живых товарищей.

Года за два до 30-летия нашей Победы на секции ветеранов калининских партизан мы решили: чтобы люди не забыли о тех, кто отдал свою жизнь за Ро­дину, увековечить их имена. По нашему предложению в деревне Шейно, где многие месяцы работал парти­занский штаб области и откуда мы начали свой бое­вой путь, жители Торопецкого района заложили курган партизанской славы. На его открытие собралось очень много народа. Сюда прибыли участники партизанско­го движения со всех уголков страны. Из Ленинграда приехал бывший начальник штаба партизанского дви­жения Калининской области С. Г. Соколов. Годы взя­ли свое. Седой, но энергичный старик генерал воз­бужденно осматривал ветеранов.

...Замерли люди. Под звуки музыки бывший под­рывник 6-й партизанской бригады Г. М. Зайцев уста­новил на бетонный постамент капсулу со священной землей с братских могил павших партизан. В эти тор­жественные минуты Степан Григорьевич Соколов за­жег Вечный огонь. Сняв с головы папаху, волнуясь, он сказал:

— Пусть наш курган напоминает всем людям о той суровой борьбе, которую вели народные мстители с гитлеровцами! Пусть эта земля вечно хранит тепло сердец героев, которые, умирая, заслонили собой мать землю русскую! Пусть пролитая ими кровь расцветет на кургане цветами!

Мы, несколько членов секции ветеранов калинин­ских партизан, после этого торжества побывали в Псковской области, в бывшем партизанском крае. Нам было поручено вручить памятные знаки «Кали­нинский партизан» нашим товарищам в Опочке, Ид­рице и Себеже. Нам хотелось, чтобы, увидев этот знак на груди пожилого человека, все знали, что это и о нем песня:

Ой, туманы мои, растуманы,

Ой, родные леса и луга!

Уходили в поход партизаны,

Уходили в поход на врага...

Там, где мы вручали наши знаки, всегда собира­лось много людей. Приняв знак, многие ветераны, не выдерживая, смахивали рукой слезы. Что виделось им в эти минуты? Что вспомнилось?

В июне 1974 года Опочецкий райком партии и ис­полком райсовета Псковской области пригласили в Опочку бывших партизан 3-й Калининской партизан­ской бригады по случаю 30-летия освобождения горо­да и района от оккупантов. В числе первых из Москвы приехал доктор исторических наук Алексей Иванович Штрахов. Заметно поседел главный партизанский ко­мандир. У нового здания райкома партии встречались соратники. Вот Штрахов обнял бывшего командира 3-й партизанской бригады майора в отставке А. С. Кузнецова, проживающего в городе Приозерске Ленинградской области. Друзья военных лет расцело­вались. Они не стесняются непрошеных слез.

А вот и еще гость — М. П. Павлов. Один из зачи­нателей партизанской борьбы в Опочецком районе, а ныне генерал-майор, он продолжал службу в рядах Советской Армии.

В объятиях схватились, увешанные боевыми награ­дами, пять отважных подрывников: Николай Павло­вич Бородулин из Рыбинска — работает мастером на заводе, наставник молодежи; Николай Павлович Ши­тов — директор крупного совхоза под Вологдой; Ана­толий Ефимович Чибизов — секретарь Рязанского облисполкома; Анатолий Александрович Клюбин — учитель из Старого Оскола и Юрий Александрович Дешевой — инженер ленинградского Кировского про­изводственного объединения. Нельзя без волнения смотреть на встречу наших уважаемых партизанских медиков. Хирург Вадим Дмитриевич Щеглов приехал из Ленинграда. Он офицер запаса, продолжает тру­диться. Начальник партизанского госпиталя Александ­ра Филипповна Анисимова давно именует себя «твер­ским водохлебом». Из Великих Лук приехала медсест­ра Нина Ивановна Моисеева, а ее подруга Елена Пет­ровна Староватова живет в Витебской области.

К райкому партии группой подходят бывшие политработники бригады. Среди них уважаемые жители Великих Лук комиссары отрядов Николай Ионович Лежнин и Семен Филиппович Лукашев. Рядом шага­ет парторг бригады Валентина Кузьминична Борисо­ва, приехавшая из Калинина. Среди них и бывший начальник штаба четвертого отряда Иван Васильев и его боевая подруга Александра Блинова-Васильева. Они приехали из Марганца на Украине. Пулеметчик Василий Живолуп прилетел из Казахстана.

Организаторы этой встречи — жители Опочки, быв­шие разведчицы Полина Павловна Шабашова-Запорожец, Ольга Андреевна Михайлова, Мария Павловна Харченко, заместитель командира бригады по развед­ке Григорий Никанорович Батейкин и многие партиза­ны, что живут сейчас в городе,— всех встречали сер­дечно.

— А теперь пусть представятся наши разведчи­ки,— громко предложил Батейкин.

Из группы гостей вышел коренастый, с седеющей шевелюрой мужчина:

— Иван Флоринович, капитан запаса, работаю инструктором парткома Волгоградского тракторного завода, — и он шагнул в круг друзей.

— Юрий Барабанов — капитан запаса, тружусь в городе Калинине старшим юрисконсультом.

— Владимир Заболотнов — майор запаса, рабо­таю инженером в проектном институте города Кали­нина.

На встречу прибыли и те, кто в июльскую ночь 1943 года сжег фашистский гарнизон Слободка: Ни­колай Харченко, Григорий Пугачев, Николай Шканд и Николай Дмитриев.

Опираясь на трость, к нам подошел Геннадий Мякшин. За ратные дела на фронте, куда он был направ­лен после партизанских походов, ему присвоено зва­ние Героя Советского Союза. Он житель Опочки. Представляются все новые и новые товарищи. Они ко­ротко рассказывают о себе. Из Таллина приехал наш партизанский кинооператор Семен Семенович Школь­ников. Он трижды лауреат Государственной премии, заслуженный деятель искусств республики, работает режиссером на студии «Таллинфильм».

Но на «перекличке дружбы» многих нет... Не было уже среди нас отважного комбрига Гаврилова, погиб­шего под Берлином, секретаря подпольного Опочецкого райкома партии, комиссара бригады Николая Ва­сильевича Васильева, командира 20-й бригады Михаи­ла Алексеевича Ершова, комиссара этой бригады Сте­пана Тимофеевича Головкова, начальника штаба бригады Алексея Сергеевича Зубехина, мужественных командиров отрядов Алексея Петрова, Ивана Черно­ва, Андрея Чайкина, Петра Филиппова, Михаила Па­нова, комиссаров отрядов Андрея Блокова, Михаила Крылова и многих других.

Начинается построение. В свободной колонне уча­стники войны, отмеченные многими правительственны­ми наградами за ратные и трудовые дела. Тысячи го­рожан и тысячи колхозников, собравшихся со всего района, забрасывают колонну цветами. Колонна про­ходит на городской вал. Там внизу, в огромной чаше амфитеатра, более двадцати тысяч народа. Все они стоя криками «ура» приветствуют ветеранов.

После торжеств в городе участники партизанского движения выехали на места боев. Побывали на моги­лах друзей, осыпали их цветами.

В Россонах, центре братского партизанского края, нас также тепло встретило местное население. Здесь братская могила, в которой вечным сном спят около двух тысяч партизан и фронтовиков. На черной гра­нитной плите золотыми буквами высечено:

Бессмертной славе богатырей земли белорусской, воинов Советской Армии и партизанских бригад имени Сталина, имени Рокоссовского,

3-й и 7-й Калининских.

Вечно жить вам в памяти народной!

Каждый из нас склонил голову. Каждый скорбел о павших, о гибели командира Калининского партизан­ского корпуса Василия Васильевича Разумова.

На этой братской земле в борьбе с оккупантами положили свою жизнь многие бойцы и командиры. В партизанской столице Двор Черепето нас встретили все, от мала до велика. И опять легли цветы на брат­ские могилы павших партизан и мирных жителей, за­живо сожженных карателями.

В Карзуново нас с особой теплотой встретила Анна Савельевна Горецкая. Наша партизанская мама, как и прежде, заботливо хлопотала у стола. Она стара­лась получше угостить нас.

В конце того же года Анна Савельевна Горецкая приехала в Калинин. Ее пригласили в Дом-музей ком­сомольской славы имени Лизы Чайкиной на встречу с красными следопытами — учащимися 11-й средней школы. Анна Савельевна была желанным гостем мно­гих наших боевых друзей, живущих в Калинине. Она крепко подружилась и с моей мамой — Полиной Ни­колаевной.

У Анны Савельевны погибли на фронте два сына. Третий, последний, ее сын, мой боевой друг Иосиф Горецкий, инвалид Великой Отечественной войны, умер совсем недавно. Много выпало невзгод на долю этой женщины, но ничто не смогло сломить ее. Около пятнадцати лет она работала председателем колхоза «Россоны», на тех самых землях, где мы в годы войны сражались против оккупантов. Анна Савельевна из­биралась депутатом Верховного Совета республики, дважды— членом Центрального Комитета компар­тии Белоруссии, оставаясь такой же простой и добро­душной женщиной-матерью, свято берегущей память о сынах своих, отдающей безграничную щедрость сво­его сердца людям.

Они сидели рядом на диване: две женщины, две матери. У обеих годы перевалили за три четверти века, они тихо беседовали. Я смотрел на их сухие руки с вспухшими венами и думал: «Наверное, они потру­дились за несколько жизней сразу». И эти две матери олицетворяли для меня одну, их образ сливался с об­разом матери-Родины.

...И вновь мы ехали из Калинина, в края нашей огненной молодости. Ехали, чтобы встретиться с бое­выми друзьями, чтобы вместе отметить 30-летие Побе­ды советского народа в Великой Отечественной войне. Маршрут намечался длинным. Обком комсомола и секция ветеранов-партизан попросили нас выполнить ряд почетных поручений — принять участие в митин­гах на могилах павших партизан. В составе делегации полковник запаса И. Г. Сушков, подполковник запаса А.  Ф. Шорохов, а также бывшие командиры партизан­ских отрядов В. Ф. Рыбаков и В. И. Терещатов.

Первая остановка — село Алексеевское Локнянского района. Здесь мы встретились с бывшими партиза­нами 3-й бригады А. И. Васильевым и В. П. Ульяно­вым. У братской могилы воинов и партизан состоялся митинг. Много было сказано волнующих слов. От нашей делегации выступил Виктор Ильич Тереща­тов:

— Среди тех, кто покоится в этой братской моги­ле, и мой друг — Герой Советского Союза Николай Горячев. Я помню его восемнадцатилетним, удивитель­но отважным разведчиком. Во время прорыва на Боль­шую землю он совершил в этих местах свой последний., подвиг и ушел из жизни, оставшись в ней вечно молодым...

Разъезд Журавы. Здесь навечно остались лежать семнадцать комсомольцев. В послевоенные годы жители Новохованска на братской могиле поставили обелиск. Пионеры узнали имена и фамилии всех семнадцати партизан, завязали переписку с их родными и близкими. В новохованской школе сердечным гостем бывает седоволосая, старая женщина из Калинина — мать Игоря Линчевского Мария Ивановна Линчевская. Поддерживать постоянную связь с новохован­ской школой стало ее потребностью. Перед ней держат отчет многие учащиеся этой школы. Они как бы сверяют свои дела, свои поступки с поступками ее сына Игоря, Сергея Лысенко и других партизан.