Учительская профессия в жизненном пространстве «мы, крестьяне, затем, колхозники и они учителя» привлекала с раннего детства. Нас, детей, в семье было пятеро. Четверо из нас стали учителями. Случайности здесь нет. Пятилетним сорванцом помню учителя «дядю Синицына», приходил к отцу, подолгу беседовали между собой. Врезалось в память: «Выжил бы Ленин, все было бы по-другому». Со мной дядя Синицын (учитель нач. классов Каресельской школы) разговаривал по-взрослому, учил читать стихи, познавать живой мир природы. Мне это очень нравилось. Синицын в 30-е годы исчез, как папа выражался, «вместе с Мишкой Колыхновским и Иваном Александровичем», моим крестным. Иван Александрович потом объявился в Сибири, писал письма восхищался сибирской природой. Из его писем запомнилось: «Павел Парамоныч (это мой отец), грибов здесь несметное множество, поставишь конскую корзину и наберешь целую, не сходя с места». После ареста «Мишки Калыхновского» у нас был обыск, искали его оружие, охотничье ружье и браунинг. Не нашли, хотя оно было именно у отца, как это потом выяснилось. Вернусь к учительской профессии. Дошкольником усвоил, что все взрослые относились к учителям с особым уважением. При встрече старики снимали картузы, здоровались, кланяясь, мужики рукой приподнимали шапки и кивали головой, женщины считали за честь поговорить с учительницей. В школьные годы уважение к учителям, к профессии учителя укрепилось, и к седьмому классу я решил окончательно: буду учителем. Все годы, с первого и включая седьмой класс, 'был в отличниках. Учиться любил не на словах, а на деле. С благодарностью вспоминаю первую учительницу Екатерину Федоровну, классного руководителя с 5 по 7 классы Малинину Александру Александровну. Вела она русский язык и литературу. Быстрая во всем. Входя в класс с журналом, на ходу говорила: «Здравствуйте, садитесь», или просто «Садитесь» и сразу начинала урок. Без дела на ее уроках никто не сидел. Никогда «оптом» не ругала нас, провинившегося звала к столу и беседовала при всех как-то с достоинством, что ли, не унижая в своих выражениях, за что мы свою классную руководительницу и обожали искренне. Директором нашей Заверняйковской семилетней школы, новое двухэтажное здание которой было построено в 1936 году (тип старого здания Макушинской школы) в предвоенные годы был Малинин Михаил Федорович, муж Александры Александровны. Все мы, выпускники седьмого класса 1941-го сходимся в оценке и воспоминаниях о нашем директоре. Всегда подтянутый, чисто выбритый и аккуратно-причесанный, в темном костюме мри галстуке или в рубашке, заправленной в брюки. Начинал урок, стоя заполнял первые записи в журнале В это время мы могли легонько пошуметь. Как только положил журнал и поднял голову - «муха пролетит -слышно». Интересно рассказывал историю, всегда шире учебника (мы с Ленькой кое-что отмечали в своих записных книжках), при опросе никогда не требовал изложения выше сведений учебника, но повышал оценку, отмечал, если мы что-то излагали из его рассказа. Небольшого роста, крепко сложенная фигура, открытый умный, погруженный в мысли, всегда слегка напряженный серьезный взор лица. Вспоминаем: директора мы как будто и не боялись, но всей своей личностью он внушал превосходство в коллективе, как учителей, так и наших родителей, л вот завуча, Николаева Ивана Николаевича, не могу объяснить почему, боялись все. Проходил он по коридору всегда размашистым стремительным шагом, с властной строгостью на лице, в темном костюме пиджак нараспашку. Панов Василий Дмитриевич и Александров Иван Александрович вели математику и физику. Особенным эти учителя не запомнились. Обычные учебные занятия. Лещикова Мария Николаевна, биолог, отличалась горячностью, могла за одного отчитать весь класс, не стесняясь в выражениях, за что, пользуясь общим уважением, особой любовью у нас в воспоминаниях отметить не могу. Однако, будучи взрослым, Марию Николаевну очень уважал. В 1940 году она как-то опоздала на урок по расписанию на 20 минут и была уволена. На ее место (7 класс) пришла молодая учительница Доброхотова Лидия Семеновна. Красивая, стройная, высокая, не скупящаяся на шутку, она запомнилась как географ. Рассказывала вся в движении с указкой, часто оперируя картой. Ее красивые черты лица, веселый взгляд, вообще вся, казалось, маленькая головка на длинной классической шее, играла жизнью. Любили и любовались на уроках. До шестого класса немецкий язык преподавал Лившиц Евгений Захарович. Он не владел ни методикой, ни педагогикой, как я теперь понимаю, поэтому его уроки проходили как-то 'нескладно, с плохой дисциплиной учеников. Особенно его донимал Ленька Яковлев. Поднимет руку и ждет. «Что тебе, Яковлев?» - «Евгений Захарович, ди диле, ди деке - это по немецкому и по еврейскому?». Евгений Захарович вспыхнет и к директору. Леньку отправляют в кабинет, от директора приходит тихий. Через несколько уроков история повторяется. В 1939 Лившиц с семьей уехал из наших краев, немецкий язык стала преподавать Ефросиния Григорьевна Алексеева, только что окончившая педучилище. Она быстро навела порядок с дисциплиной на уроке, и мы забыли все неурядицы с Евгением Захаровичем.

Выпускные экзамены начались с 20 мая. В первых числах июня нам выдали аттестаты. Долго не думал. Сходил с Иваном Акуловым в Опочку, сфотографировались, как на паспорт, написали заявление, и следующим походом отнесли в Опочецкое педучилище. Мне сразу сказали, что принят на 1-й курс без экзаменов, как отличник (за 4-й, 5-й, 6-й, 7-й класс у меня были похвальные грамоты). Через неделю объявили войну. Учиться не пришлось. Документы об образовании съела война.

21 июня 1941 на колхозной лошади я приехал в Опочку на Ленинскую 20 за сестрой. Она окончила Опочецкое педагогическое училище и 21 июня у них был выпускной вечер. По этой причине пришлось заночевать. Заехал во двор общежития, распряг на ночь лошадь, привязал к телеге, дал сена, через некоторое время напоил и улегся спать на Сониной кровати. Надо мной говорило радио в черной тарелке репродуктора. Девчонки с вечера пришли поздно, возбужденные, нарядные, шумели все утро, переговаривались, то хохотали, то обсуждали, кого куда распределили. Из репродуктора вдруг голос Левитана: «Сегодня, 22 июня без объявления войны...» Все веселье девчонок как ветром сдуло. Притихли, какие присели на койки, другие словно оцепенели, а когда прослушали сообщение полностью, сперва поникли, потом, что было потом, описать невозможно. Плакали, прощались, обменивались адресами, просили друг друга писать, собирали чемоданы, сдавали белье, кого-то уже провожали. Мы с Соней (старшая сестра) вынесли на телегу свои  небольшие пожитки, Соня побежала прощаться, вернулась как в воду помоченная, села в телегу и к вечеру были дома (До Заверняйки от Опочки 20 км).

3 июля объявили эвакуацию. Папа не раздумывал, послал меня в поле за колхозной лошадью (какую поймаешь), велел запрячь в телегу (выбери покрепче, не забудь смазать колеса). Выехали в эвакуацию 4 июля: наша семья (мать, отец, нас пятеро, младшему брату Жене не было еще 5 лет, сестренке - 10, мне - 15, старшим сестрам - 17 и 18 лет); семья Богдановых (наши близкие родственники,'четверо: дядя Костя, тетя Аня, Катя - 18 лет, Валентин - 14 лет); семьи Малининых (директор школы Малинин Михаил Федорович, его жена Малинина Александра Александровна, мать Михаила Федоровича, сестра Михаила Федоровича Мария - 16 лет, только окончила Опочецкое педагогическое училище и была по распределению направлена на работу в Иркутскую область), дети Малининых - Надя 1,5 года, Юра 6 лет). Мы, Парамоновы и Богдановы на колхозных лошадях, кое-что из одежды, мешки муки на телегах, съестные припасы, сзади привязаны коровы. Малинины на лошади пионерского лагеря почти налегке. Поясню, Сразу по окончании учебного года на базе Заверняйковской семилелетней школы был организован пионерский лагерь. Каждое утро - пионерская линейка и физзарядка под баян. Маршировали под мелодию песни «Москва майская» (Утро красит нежным светом стены древнего Кремля. Просыпается с рассветом вся советская земля. Холодок бежит за ворот, шум на улицах сильней. С добрым утром, милый город, сердце родины моей и т.д.). Баянистом был Володя Авотин, из Опочки, мой двоюродный брат (погиб в войну). Лагерь был распущен, дети отправлеаы по домам, материальные ценности отвезены в Опочку в течение одного дня 3 июля. 4 июля тронулись в путь проселочными дорогами по маршруту: Заверняйка, Цибановка, Кониново, Шейки но, Мимо Жадра, Гарусова, Звонов, Глубокого, далее Козлово, Филево, DЩукино и стоп! Между Филевым и Щукиным после более суточного пути лошади пристали. Остановились на ночлег. Назавтра совсем близко, как потом выяснилось, в Гарусове, Глубоком шли бои, затихшие к сумеркам. Немецкие самолеты впереди нас бомбили и обстреливали гурты колхозного скота, отгоняемые в тыл. Переночевали еще ночь. Посовещались, мужчины решили: нужна разведка, бой в Щукине. Мама, я и Мария от Малининых пошли обратным путем. В Шейкине я взобрался на дерево (деревня на горе): в Цибановке у дома Мельника - немцы, в Заверняйке - движение немецкой техники и войск. Вернулись на стоянку в этот же день. Бой в Щукине затих. Переночевав еще ночь, мужчины совещаются. Папа: «Михаил Федорович, поезжай один. Ты налегке, лошадь хорошая. Ты партийный. Оставаться нельзя. Может быть пробьешься. На пае не смотри». Помолчали. Михаил Федорович расстегнул ремень. «Посмотри, Павел Парамонович...» На белоснежном белье крупное белое насекомое. «Откуда, Пал Парамоныч?». Папа: «От переживаний, Михаил Федорович». Стали к отъезду собираться Малинины, папа ь^/ш со своей телеги мешок муки, кинул им в дроги. «Хоть лепешек ребятам спечешь». Михаил Федорович поклонился в пояс. Прощались навсегда. Слез не скрывали. Это было восьмого июля. 10 июля

немцы взяли Опочку. Фронта не стало слышно. Папа и дядя Костя дальше екать не решились. Простояв «лагерем», как мы выражались, между Филевом и Щукиным две недели (немцы не появлялись) по приказу оккупантов в листовках, разбросанных с самолетов, беженцам вернуться по домам и зарегистрироваться в немецкой комендатуре под страхом смерти 20 июля тронулись в обратный путь. Проезжая в лесу по Глубоковскому большаку, вдруг, совсем близко впереди послышался шум моторов автомобилей. Отец, за ним дядя Костя быстро съехали с большака на открытое место, папа приказал всем выстроиться в ряд перед телегой, снял шапку. Две открытых машины с высокими бортами приближались медленно по разбитому песчаному большаку. Мы замерли. С автоматами, направленными на нас, из кузовов машин смотрели немецкие солдаты в касках и зеленых мундирах. В каждой машине человек по тридцать. Выстрелов не последовало. Когда машины скрылись из виду, папа, надевая шапку, сказал: «Слава Богу, первый раз пронесло». Домой, в Заверняйку, мы приехали 22 июля, не встретив больше ни одного немца. В доме все стены избиты гвоздями, наскоро сделанными полками. Две двухэтажные деревянные кровати немецкого производства походного типа, сор, пустые консервные банки... Только накануне съехала немецкая часть, новая не заступила. Папа распорядился разжечь печку, ломал и сжигал все, что горит, кровати разобрал, закинул на хлев и прикрыл соломой и сеном (потом пригодились). К вечеру все было прибрано, как будто мы и не уезжали. Что-то из спального, перину, подушки возвратили соседи, какую-то одежду - тоже. Двух поросят сберегла тетя Малаша, папа одного отдал ей. Кур и кроликов съели немцы, с криком и стрельбой ловили до последних. Магазин, школа - разграблены. У магазина 12 могил с березовыми крестами и касками на них. Невеселые новбсти. В первый день оккупации 7 июля немцы расстреляли двух парней. Сашу, дорожного рабочего-каменщика - просто так, увидели и застрелили, молодой, значит, переодетый солдат («О, рус зольдат», и тут же застрелили, рассказывала тетя Паия Лещикова). Володю поймали двое дюжих фашистов теми же выражениями: «О, рус, зольдат». С силой подцепили штыками (немецкие штыки исполнены в виде ножей-кинжалов) сзади под ребра, вспороли живот. Подпирая ладошками, выпадающее из живота, парень в агонии перебежал шоссе и свалился в траву, на стежке к колодцу, обливаясь кровью. Те же убийцы спокойненько подошли и двумя выстрелами за уши пристрелили жертву. Хоронили парней без гробов и людского прощания, тихонечко. Лица на Володе не было, сплошное кровавое месиво от разрывных пуль (См. «Книга памяти», т.7, стр. 371, 386 и 354-367). На этом расправы не закончились. 10 июля расстреляли всех мужчин, 11 в Заверняйке, двенадцатого в Закатах за тех 12 крестов, которые маячили у магазина. По дороге в Опочку в лесу отступающие красноармейцы обстреляли колонну немецких машин с живой силой, погибло 12 немцев. Их и похоронили в Заверняйке, за них и мстили фашисты. Расстреляв мужиков и троих красноармейцев, вышедших с поднятыми руками из кустов придорожья, выстроили в ряд всех женщин и детей деревни. Несколько минут и деревня бы опустела: «Лязгнули затворами, мы схватились друг за друга и закрыли глаза», рассказывала Лещикова Екатерина Ивановна (ей было 11 лет). На счастье подкатила от Опочки легковая машина, и немецкий офицер отменил казнь. Как потом стало известно, немцы 10 июля взяли Опочку.

Такие страшные новости рассказали нам люди, когда мы возвратились в свой дом.

Назавтра в Заверняйку заступила новая немецкая часть. За нашим огородом поставили кухню. Сытые, веселые, с губными гармошками немецкие солдаты ходили по хатам it горланили: «Матка, шпик, масло, яйки, давай, давай, быстро» и обшаривали все полки со съестным. С горшка с молоком сливали сливки. Разделывали поросят, в растопленном сале варили-жарили блинчики. Высокий худощавый фельдфебель, завидев меня на улице, помахивая к себе ладонью, приказывал: «Ком хер, ком хер, бистро!». Деваться некуда, подбежал. Немец, указывая на замок двери колхозного сарая (там было клеверное сено), стал требовать ключ. Я стал доказывать, что нет у нас ключа, «найн, найн» - мотал я головой и разводил руками, пожимая плечами. Немец поддернул на руках кожаные перчатки и с руки на руку дал мне две пощечины пак, что я отлетел от него сразу на несколько метров, вскакивая, уловил: хватается за пистолет. Что было духу ринулся к постройке соседки, несколько пуль цвикнули с обеих сторон по песку. Нырнув за постройку, перебежал улицу, не оглядываясь, через хранилище (колхозное хранилище для картофеля, отсюда и место по названию закрепилось, как Хранилище), кладбище, шоссе, школу и затаился под высоким обрывом Великой (кросс за считанные минуты не менее километра). В сумерках перелесками, кустами пришел домой с противоположной стороны через свой огород. Первое «знакомство» с врагом не прошло даром. Забегая далеко вперед, скажу: мстил врагу с ненавистью.

Так началась оккупация. По распоряжению новых властей колхозное имущество поделили (в основном  лошади и сельхозинвентарь), земли - также по типу общинного землевладения (не по полям, а каждое поле отдельно, по полосам-участкам по жребию, кому что перепадет). Единоличники (целые деревни были в нашем краю) к колхозным землям не касались. Интересный факт, лично мне уже после освобождения рассказал Бичуренко Макар из деревни Белоглазово (7 единоличных хозяйств).

Пишу от первого лица рассказчика.

Когда пришли немцы, моя Тотька (Татьяна, жена) вышла к ним с хлебом-солыо на вышитом домотканом полотенце. Собралась вся деревня. Через переводчика офицер спрашивает, что это такое. Моя говорит: «Мы единоличники, мы не подчинялись советской власти». Переводчик перевел. Офицер властно что-то наговорил переводчику. Все притихли. Переводчик: «Офицер сказал вам, что власти надо подчиняться. За неподчинение немецким властям - расстрел». Дядя Макар помолчал, добавил: назавтра застрелили Петьку, в солдатских штанах был. Никто нас не приглашал, сами пришли в колхоз после освобождения. Немцы за один раз научили подчиняться власти.

Странно было видеть, еще более осознавать: дядя Миша (Анушенко Михаил Лнуфриевич), заготовитель сельпо (нынче райпо), балагур и весельчак в быту и на работе, стал немецким важным бургомистром. Застенчивый юноша Яша Козлов - его волостным писарем. Появился «участковый» немецкий (из бывшего поселения «Заслоны»). Мой друг Ленька Морозов исправно возил в Опочку и сдавал немецким властям гарцевый сбор Цибановской мельницы. Быстро стал калякать по-немецки. У немцев появились тайные осведомители, и им многое, происходящее в деревнях становилось известным. Фронт ушел далеко, и год-полтора никто ничего не знал о военных событиях на фронтах Великой Отечественной войны. В деревнях пахали, сеяли, убирали урожай, на требования бургомистра и старост сдавать хлеб, в зимнее время ~- валенки и полушубки, не спешили откликаться действием. Отец мой, колхозный кузнец и земледелец, занялся своим ремеслом и землей. Я - в кузнице за молотобойца, в поле - за пахаря и ездового. В первое лето 1941 года в августе девушки, собирали по утру ягоды в лесу, встретили троих вооруженных мужчин в гражданском, и, придя домой, узнали, что на Щучье (17-й км от Опочки по шоссе на Себеж) пулеметной очередью была расстреляна немецкая легковая машина с шестью высокопоставленными дорожными начальниками и немецкими офицерами. Убито шесть, забрано оружие, машина сожжена. Две недели жил в Заверняйке уполномоченный немецких властей из Биржи труда. Все население было взято на учет. Стали приходить повестки молодым явиться на Биржу труда или в комендатуру. Кто являлся, отправляли в Германию. Наши не спешили. Тогда немцы стали делать облавы. Так оказались в неметчине Андреев Вася, Родионов Толя, Корнеева Маша. Вести об облавах разлетались мгновенно. Как прятались? По-разному: кто под сеном в сарае или под стогом, кто в подполье устраивал ход, убегали в лес, в поле, в тайник на огороде. В одну из облав я сеганул за огород, кустами в перелесок и взобрался на отшибе стоявшую сосну, притаился в ветвях. Немцы прошли под сосной. Просидел до темноты.

Зимой 1942 за рекой в деревеньке Ярцево ночью зашла группа вооруженных людей, подкрепились хлебом и молоком, курили «Беломор» и оставили советские листовки. Потом, спустя годы, стало известно, что подобные группы засылались в немецкие тылы с Большой Земли для организации партизанского движения. Появились партизаны и в наших краях. Этой же зимой сожгли несколько мостов - на шоссе Опочка-Себеж. Немцы стали готовить школьное здание под размещение гарнизона в Заверняйке. Партизаны сожгли школу. Выследили и расстреляли бургомистра, писаря мобилизовали и увели с собой вместе с другим парнем (Сергей, из д. Наратово). Через некоторое время они появились дома (сбежали от партизан домой). Обоих выследили и расстреляли. Продолжающиеся отправки молодежи в Германию подтолкнули сперва патриотически настроенных, затем почти всех в нашей округе уйти партизанит!,. Не только юноши, но и девушки подавались к партизанам. Военно-обязанных мобилизовали, подростки уходили добровольцами. В родном краю из 168 погибших в годы войны защитников Родины, занесенных в «Книгу Памяти», 21 партизан погиб в боях и боевых операциях партизан против немецко-фашистских захватчиков. За 1942-й - 1943-й годы партизанское движение в нашем краю нарастало за счет местного населения. В партизанские отряды уходили девушки, подростки, мужики. Летели под откос вражеские железнодорожные эшелоны, уничтожались немецкие управы и предатели, взрывались мосты и железнодорожные пути. Обеспокоенные действиями партизан немцы развертывают сеть военных гарнизонов. Так в Опочецком районе обосновываются укрепленные военные гарнизоны в Макушине, Ладыгине, Рясине, Глубоком, Духнове, Щукине, Есенниках, всех не перечислишь. В середине зимы 1942 - 1943 годов устанавливается постоянные военные гарнизоны в Заверняйке и Копотиловке из немецких войск (Русская освободительная армия изменника Власова) армянской национальности. В командовании из немцев только фельдфебель как комендант и переводчик. В Опочке в Здании ГПТУ - 6 располагаются конные казаки, конюшни там же в хозяйственных постройках теперешних мастерских училища. В здании первой школы расквартированы подразделения Эйнвойнер кампф Аптейлинг, также сформированные из бывших военнопленных (украинцы, татары, русские). Функции кавалерийского эскадрона казаков и «ЕКА>- «Защита», населения от партизан, (как и у власовцев). Так формируются немецкие подразделения карательных экспедиций против партизан: регулярные войсковые части - власовцы-полицаи. Несколько примеров расправ а родном краю. 1943-й год, Рождество Христово. Казаки и армяне из Заверняйки налетели на деревню Наротово. Случайно или по доносу в соломенной крыше Сорокина Митрофана нашли винтовку-трехлинейку. Семью арестовали. Назавтра согнали в кучу весь народ (в деревне тогда было 38 хозяйств). Арестованные: сам Митрофан, жена Агрипина Лукьяновна, сыновья Дмитрий, Иван -перед строем. Нет 10-летнего Федьки, прячут женщины между себя. Не выдержал парнишка, высунул голову. «Федька, ко мне, не мыкаться тебе по белу свету одному» властно позвал отец. Расстреляли всех (см. «Книгу Памяти», т. 7, стр. 379, 380). По сей день на окраине леса за полем бывшей большой деревни — холмик с крестом на могиле семьи Сорокина Митрофана. Естественно, семью расстреляли, постройку сожгли. Впоследствии каратели выжгли всю деревню за связь с партизанами, село не восстановилось.

Конец ноября 1942 года.

Деревню Букалово каратели окружили плотным кольцом, никого не выпускали, арестовали и расстреляли за связь с партизанами по доносу старосты 9 человек (см. «Книгу Памяти» т. 18, стр. 285).Среди них - семью Левашовых. Родителей застрелили на глазах дочери. Шестнадцатилетнюю Тоню отвели в сарай и пытались изнасиловать. Девочка, уже зная свою участь, сопротивлялась и отбивалась с таким остервенением, что насильник не выдержал и, изрешетив жертву пулями, выскочил из сарая с ободранным носом. Рассказывали - расстрелял весь автоматный диск так, что от лица девушки ничего не осталось («Книга Памяти» т. 18, стр. 285).

Июль 1941-го. В деревне Острилово у Фимы задержался лейтенант Красной Армии. Звали Василием. Рассказывает Панов Виктор Денисович, д. Виселки Пригородной волости, уроженец д. Кониново. Люди в деревне всполошились от стрельбы. От Острилова по дороге летит Васька, что жил у Фимы. За ним - полицаи и немец на мотоцикле, в люльке две собаки-овчарки. Васька в черной рубахе, в руках по пистолету. В него стреляют и он стреляет. Ранил немца, тот приотстал на мотоцикле, полицаи кроют матом, кричат: «Стой, так-то и так твою мать, не уйдешь, все равно застрелим». Ранили Ваську в руку, перебили ноги, свалился. Кончились патроны, повернул ствол себе в висок и застрелился. Полицаи подбежали и давай колоть, мертвого уже, штыками, всего скромсали. Мало, натравили двух овчарок, те изорвали тело лейтенанта в клочья. Лежал до следующего утра, всю ночь. Назавтра заставили зарыть тут же, у дороги на месте когда-то бывшего здесь старого заброшенного погоста с часовней Могильная гора. Кладбище с вековыми соснами в обхват служило местом захоронения умерших некрещеных младенцев и бездомных людей. После революции деревья спилили, деревянные кресты и надгробья с остатками развалившейся часовни спихали в низину, гору распахали. Последний огромный валун только в 50-е годы трактором столкнули туда же. При попытках перезахоронения останков Василия могилу не нашли, все сравнялось с землей. Пашня. По сведениям от Фимы окруженец родом был из Островского района. Захватили его полицаи читающим книгу. Из-под подушки выхватил два пистолета и отстреливался с обеих рук (см. «Книгу Памяти» т. 18, стр. 275).

Февраль, 1942. На улице метет поземка. Нас с Ермолаем Ануфриевичем немцы, нагрянувшие из Опочки, захватили врасплох за заготовкой дров. Переводчик, ломая русский язык, велел сгрузить дрова. На дровни погрузили ящики с патронами, пулеметы, на каждую повозку уселось по 5-6 немцев и велели ехать вперед. Было их человек около сорока. Лошади шли шагом, до Конинова (Краснооктябрьский с/совет) немцы шли пешком. Там мобилизовали еще несколько подвод и под вечер были в деревне Агурьево Лобовского сельсовета. Днем разыгралась метель, поэтому немцы сразу же рассыпались по хатам. Дядя Ермолай смекнул: давай, Витя, попробуем удрать, пока нет постов. Развернулись, пришпорили уставших лошаденок и скрылись за поворотом. Домой приехали ночью. Через несколько дней всплыла печальная история. По доносу бургомистра Федьки каратели расстреляли в Агурьеве семью Шабышевых за связь с партизанами, двух женщин в возрасте чуть более 30 лет (сестры) и двое детей: Галю до 5 лет и Аркашу - до 3 лет. Женщин - за связь с партизанами, за что же малых детей??! Расстрелы и пожарища на этом не закончились. Требовали указать, где прячется молодежь о i отправки в Германию. Где партизаны, где их лагерь? Кто кормит партизан?

Здесь описано то, что пережито и запечатлелось в голове. Все?! Далеко не все!

Шло время, росла ненависть к оккупантам. По заданию партизан местные девушки стали вести работу среди власовцев гарнизона о переходе к партизанам. Дважды по пути из Опочки в Заверняйку власовцы попали под засады партизан. Убитых хоронили на местных кладбищах, на свои, на немецкие, оккупанты убитых ни полицаев, ми власовцев не ложили. Наметившаяся было связь оборвалась, троих, контакт которых был замечен в работе по переходу к партизанам, по доносу своих же, арестовали и в назидание другим отвезли в Остров и повесили (Арама, Андрея, был взводным, и Якова). Это по весне 1943-го. Крепло партизанское движение. Гарнизон зарылся в землю. Но это не помогало. Партизанские засады и мины находили немцев, власовцев, полицаев, немецких старост-службистов, все чаще. Обстановка накалялась, и новый взводный Бабасян пошел через наших девушек на контакт с партизанами отряда Рыбакова (4-я К11Б) и 1 июля 1943 года гарнизон власовцев Заверняйки в полном составе с оружием перешел на сторону партизан. Накануне в гарнизон поступил немецкий боевой танк. Танкистов (трое немцев) убили сами власовцы, фельдфебель в ночном белье выпрыгнул в окно, партизанские пули не догнали его в ночи, путь в немецкий гарнизон Есенники фельдфебель знал. Скажу с уверенностью: если бы фельдфебель погиб, каратели Заверняйку не пощадили бы. По каналам разведывательных служб партизан в Опочке позднее стало известно, что фельдфебель исключил участие населения

Заверняйки в переводе гарнизона РОА к партизанам, заявив, что местное населен ., относится к властям «лояльно». Знаю эту «лояльность» по себе, нашей семье особенно, по отцу, который был тайным агентом партизан с 1942 года (за что после освобождения был награжден медалью «Партизану ^отечественной войны I степени»). Тем более, что фельдфебель хорошо знал работу своих осведомителей из местного населения в гарнизоне, которых люди быстро вычислили и не давали повода обмануть себя.

Появление партизан решили судьбу многих как парней, не ушедших в партизаны ранее, так и девчат! Все подались к партизанам. Достаточно посмотреть на список погибших партизан в боях в тылу врага: в нашем краю их 20 из 168, отдавших жизнь за свободу и независимость нашей Родины. В этом списке 31 - расстреляны немцами из гражданского населения. Статистика такая: 846 избирателей было зарегистрировано на последних выборах в нашем краю, перед войной. (Отец был председателем избирательной комиссии). Но больше половины - женщины, почти в каждой второй семье были парни либо призывного возраста, либо на действительной службе или в школах ОЗУ (фабрично-заводские училища), либо в РУ (ремесленные училища). Гак что после освобождения в нашей местности из мужского населения остались подростки, старики и инвалиды Гражданской войны (кто хромой, кто безногий, кто с вырванной челюстью). Так что военнообязанных перед войной было около 180, погибло 130.

Не очень охотно взяли меня в партизаны. Но шла одна из старших сестер Люба, ей оставаться было нельзя, как и другим девчатам, через которых власовцы вышли на связь с Рыбаковым. Отец сказал: «Иди, сынок». Мама провожала без слез. Так, в свои семнадцать лет, я - в боевом отряде. Две недели нас, новобранцев, обучали обращению с оружием, способам ведения боевых операций, некоторым элементам субординации. Русская трехлинейка, немецкий карабин, канадская винтовка, автомат ППШ, немецкий автомат, СВТ (полуавтоматическая винтовка), противотанковое ружье, гранаты РГД, «лимонка», противотанковая - ьее, как остряки среди нас говорили «Галопам по Европам», основное - русская трехлинейка. В Армии новобранцы принимали присягу, в партизанах - партизанскую клятву перед строем и командованием. Помню от слова до слова всю жизнь: «Я, Парамонов Виктор Павлович, вступая в ряды партизанского движения, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь

что не выпущу из рук оружия, пока последний фашистский гад не будет уничтожен на нашей земле;

за сожженные города и села, за смерть детей наших, за издевательства над моим народом я буду мстить врагу жестоко, беспощадно и неустанно;

а если по трусости или злой воле я нарушу эту свою священную клятву, пусть смертью покарает меня суровая рука своих товарищей.

Кровь - за кровь, смерть - за смерть».

Так цементировалась в этих кратких скупых словах воля к борьбе и победе ьад сильным и коварным врагом. Это было во второй половине июля 1943 года в партизанском отряде 4-й КПБ (калининская партизанская бригада)МАЙОРА КОМБРИГА Бойдини Федора Тимофеевича. С 25 июля 1943 года, после принятия клятвы-присяги зачислен в отряд № 1 4-й КПБ в качестве рядового. Закреплено личное оружие канадская винтовка с боезапасом патронов, «лимонка» (граната) и противотанковая граната. Мы, новобранцы, предупреждены: за утрату оружия -военный трибунал. Боевая жизнь началась с участия в засаде на 16 километре шоссе Опочка-Себеж. Взвод партизан после 40-километрового ночного перехода занял позиции вдоль шоссе. Разведчики сходили в деревню Вересенец и принесли деревенского хлеба. Перекусили прямо на позиции, запивая хлеб болотной водицей. Эта разведка едва не стоила полным уничтожением партизан. За разведчиками потянулся «хвост» предателя и немцам стало известно место засады партизан. Подтянув силы из гарнизонов Заверняйки, Васькова и Ладыгина враг прижал засаду к шоссе. Наступление началось с флангов от Заверняйки и Васькова. Немцы шли с горы во весь рост, открыв шквальный огонь, кричали: «Партизан, сдавайс, ви окружен». Пулеметчик Жуков, подняв руки с дегтярем (пулемет дектярева), отделился от засады и вышел навстречу немцам. Решив, что партизан сдается, немцы на миг прекратили стрельбу. Этого оказалось достаточно, чтобы засада развернулась во фронт, а Жуков внезапно прямо с рук дал по немцам длинную пулеметную очередь. Бой длился недолго, партизаны под прикрытием деревьев би.и. лрицельным огнем, немцы залегли на опушке, а часть их пыталась отрезать нам отход, внедрившись в лес. Нас с бойцом Половкой отсекли от основной группы и прижали к шоссе. Лавируя между холмов и отстреливаясь сперва ползком и перебежками попытались присоединиться к своим, выскочили прямо на немцев. «Ложись, целься», приказал Половка, и мы полетели вдоль шоссе, продолжая

отстреливаться. Со Слободского большака застрочил пулемет. Рванулись в придорожный кювет, потом в лео, выскочили на вересенское поле, оторвались и нырнули в спасательный лес. Не успели поднять головы, как снова шквальный огонь. Прижали к болоту. Ползком, слившись с сырым мхом и, вдавливаясь в него, мы поползли в редколесье карликовых сосен так, что за холмами не просматривались. Не выбирая сухого места и, не поднимая головы, впились в мох. Болото хорошо просматривалось, стрельба вскоре прекратилась, немцы нас потеряли. Так, не переговариваясь и не шевелясь, мы дождались ночи, перейдя гать (топкое место, устланное когда-то бревнами, в воде древесина сохраняется долго) углубились в лес, где-то за озером Рубежное вышли па слободской большак и ночью пришли в деревню Одерево. Там стояли партизаны 5-й КГ11> Марго, обогрели нас, обсушили, накормили и уложили на сеновал. Поспав несколько часов, к вечеру пришли в расположение своего отряда. Нас уже не ожидали, считали погибшими. Сестра Люба, свои девчата плакали от радости. Разведка Рыбакова уже знала исход боя: убито 9-12 вражеских солдат, партизан Грачик раненым взят в плен и привезен в гарнизон Заверняйки.

... Спустя много лет мать рассказывала. Убитых немцы привезли в Заверш;йку и уложили, накрыв брезентом, перед нашим домом в полисаднике, 12 трупов. Никого из домов не выпускали, прохожих задерживали. Грачика привезли в штаб к Богдановым. Били, требовали назвать местных партизан. Не выдал. Расстреляли возле ручья за ефремихиным сараем. Тетя Проня (Прасковья Минаевна Акулова, жена Ефрема, отсюда — «ефремихин сарай») видела казнь в окно. Рассказала мне так: «Грачика приволокли к сараю, идти он не мог, избитый, лицо в крови. Дачи в руки лопату и заставили рыть яму, он не мог. Вырыли яму, втолкнули туда живого, несколько раз выстрелили в него и закидали землёй. Земля над ним ходила ходуном, нескоро затих. Трагична судьба этого человека.

Когда служил немцам в войсках РОА, Грачик выделялся из других. Его работой был арест учителей Егоровых Софии Тимофеевны и Константина Тимофеевича (их расстреляли в Ровных Нивах, см. выше), участие в других карательных операциях. Противоречивые чувства одолевают меня до сих пор к этому человеку, которого знал на протяжении полугода и до подробностей помню в лицо. С одной стороны, активный службист врагу будучи власовцем, с другой - лютой смертью будто бы искупил свою вину. Назвал бы он местных партизан, нас, которых знал в лицо, участвовавших в этом бою, семьи наши были бы расстреляны. Выдержал, знал немца: назовешь -смерть и не выдашь - смерть. Конец один. Побыв месяц в партизанах, человек понял: враг будет разбит, народ не простит предательства. И выдержал пытки, чем спас от расправы десятки жизней людей в семьях Заверняйки и окрестных деревень, которых за полгода службы немцам хорошо знал лично.

... Когда я работал в редакции по «Книге Памяти», лично опросил всех в своем краю, как поступить с Грачиком. Не простили люди его, имя и могила его останутся безвестными , как и тех власовцев, которые погибли в боях с партизанами. Не прощают люди предательства, даже, если оно искуплено смертью.

Второй открытый бой с карателями, будучи в отряде Рыбакова, мы новички, уже приняли обстрелянными. От Опочки немцы подошли к Лавищам с двумя танками. С гарнизонов Заверняйки, «Лысая Гора» (у деревни Леохново Себежского района Томсинского с/совета) от деревень Острилово, Жуки на Прихабы двинулась вторая группировка немцев. Эту группировку (гнали отобранных у сельчан коров) партизаны встретили станковыми пулеметами, установленными на возвышении в Прихабах, и, не приняв боя с группировкой, усиленной танками от Заверняйки, отошли к основным силам отряда Рыбакова а Лавищи, за гнилую речушку. Как установила потом разведка, группировка немцев в Жуках прекратила движение (коровы тоже разбежались «по домам»), бой завязался в Лавищи. Гнилая речушка со взорванным мостом преградила путь танкам. Наши ПТР-овцы открыли по танкам огонь из противотанковых ружей, головной танк был подбит. Немцы заняли оборонные позиции, не допуская возможности партизанам атаковать. Под шквальным огнем с обоих сторон, прикрываясь за подбитым танком, танкисты второго танка сумели отбуксировать подбитую машину и отошли с позиций на перегруппировку. Тем временем Рыбаков снял отряд с позиций и перевел через речку по понтонному настилу из бревен через начальные позиции немцев им в тыл и походным маршем занял деревню Борки. Перегруппировавшись, усиленная подошедшими от Заверняйки частями с артиллерией и минометами карательная экспедиция немцев более двух часов шквальным огнем обстреливала пустые позиции партизан, затем, переправившись через реку «преследовала» противника до самой железки (железнодорожное полотно на Ригу через Пустошку, Идрицу, Себеж) «не встретив никакого сопротивления». Как оказалось впоследствии, это была

отработанная к 1943-му году тактика партизан: с истощением боезапаса в открытом бою, дотянуть до, ночи, или, при возможности, скрытым маневром, уйти противнику в тыл, или в запасные лагеря где-нибудь на островке среди болот - в трясину немцы не лезли. Две недели отряд спокойно стоял в деревне Борки (Себежский р-н, Бояриновский с/с), совершая мелкие вылазки с боевыми операциями и для сбора продовольствия. Поясню последнее. Если партизаны отрядом, бригадой, частью бригады (в бригаде насчитывалось 4-6 отрядов с общей численностью от 400 до тысячи и более человек) занимали несколько не разоренных войною населенных пунктов, нас распределяли по хатам (хозяйствам) по нескольку человек в зависимости от материальных возможностей хозяйства. В этом случае крестьяне кормили свою группу партизан в течение всего периода их стоянки (от одного до нескольких дней). Отрядом мы могли при благоприятных условиях питаться таким образом до двух недель. То же - во время рейдов (разовое питание в крестьянских семьях). Если жили в землянках в лесах или на островах, либо останавливались в истощенных войной деревнях (например, в партизанском крае соседних районов Белоруссии, где к 1943 году не было крестьянского хозяйства, у которого сохранилась бы корова или какой-то продовольственный запас) формировали группы партизан либо в заготовки, или на боевые операции по захвату продовольствия у врага (засады, нападения на немецкие колонны, обозы с продовольствием, разгром объединенными силами немецких гарнизонов, волостных управ, «уборка урожая» на посевах немецких хозяйств, как например, под Идрицей несколько партизанских бригад в один день собрали и увезли урожай ржи огромного немецкого поля). Заготовки - это фактически езда по деревням и просьба: «тетеньки, дай, что можешь». К 1944 году районы Белоруссии, частично Себежский, Идрицкий, Пустошкинский, Опочецкий районы были опустошены (особенно Себежский и Идрицкий; Красногородский, Кудеверский, Локнянский - побогаче). Бывало и так, что хозяйка делилась последним куском суррогатного хлеба. И наоборот, отказывали наотрез, все, мол, забрали. Здесь держи ухо остро: не успеешь пройти деревню, как налетят полицаи или казаки, а то и обстреляют из-под воротни или с чердака. Такое не прощалось.

Забегая вперед,

Несколько слов о лжепартизанах (особенно в Красногородском районе в 44-м году). Оккупанты формировали целые группы. Они шастали по деревням, чаще по ночам и ду-ду-ду прикладами в окна или двери. Забирали все, что попадется на глаза, вплоть де детского белья, именуя себя партизанами. Естественно, какое могло быть доброе отношение к таким «партизанам» у населения. Когда на протяжении всей послевоенной мирной жизни мне об этом рассказывают, я говорю: в этом случае к вам приходили или мародеры под видом партизан, или из спецподразделений немцев лжепартизаны. Как действовали партизаны: подходишь или переходишь от дома к дому в деревне и чуть-чуть слышно пальцем в окно, или в дверь, так, чтобы даже собака не залаяла и соседи не услышали (недобрый сосед донесет немецким властям). Причем, доброжелательные люди всегда подскажут, где надо быть на чеку совсем не заходить (бедность, сами голодают). Так что абсолютные враки: «партизан стучит прикладом в дверь: «открывай!» сами себе врагами мы не были, чтобы поднимать гай, осторожность и просьба -самые верные критерии успеха операций «заготовки». И такое бывало: «Сынок, сколько ж тебе годков? Присядь, перекуси, небось голодный». И принесет кружку козьего молока и пару сырых яиц. Ну, как тут не вспомнишь такую тетеньку?! Проглотишь, и пошел дальше.

За мародерство, если такое случалось, наказание одно: военный трибунал и расстрел перед строем. Помню, перешел к нам, партизанам, аж начальник холюновского моста, с женой. Зачислили в разведку и взяли под наблюдение (двойники по одному и тому же заданию). С месяц служил достойно, однако, намародерничал в деревне. Военный трибунал - расстреляли перед строем. Жена осталась в отряде партизанкой.

Другой случай. Остановились в деревне на ночлег. Парни втроем разорили у женщины улей пчел. Зачинщика (пчела укусила, лицо разнесло) - расстреляли перед строем за мародерство, двум другим - грозное предупреждение (и всем - в назидание). Жаль было Кольку.

И еще. Андрей (имя другого не помню), двое уехали в разведку. Не было часа три. А в их отсутствие нагрянули немцы и пришлось вступить в бой. Немцы ретировались. Вернулись с позиций в это же село после боя. Явились мальцы с разведки. Андрей докладывает комиссару бригады, а тот вынимает пистолет из кобуры. За ложное донесение (с запахом самогонки) -расстрелял на месте. Помню, Андрей выбежал из хаты, перебежал улицу и сунулся лицом вниз у порога хлева. Построили отряд прямо здесь, где лежал расстрелянный  и судили трибуналом его товарища.  Этому сохранили жизнь под приговором «искупить вину в боевых операциях».

Или такое. В одном из ответственных заданий наша группа из пяти человек подошла к деревне с «тыла» (не по дороге, а с позадворков). Трое притаились у бани, мы с товарищем осторожно вошли на не обнесенную забором усадьбу дома в середине деревни. Прислушались -ни звука. Я мыщелком трижды осторожно постучал в сени. Дверь скрипнула, отодвинулся засов. В проеме - женщина в накинутом на плечи платке и валенках на босу ногу, подает знак «тихо» (таращит глаза, вытягивает губы и приставляет к ним дрожащий указательный палец). Я нырнул в сени под длинную пулеметную очередь мимо крыльца по друзьям у бани. Хозяйка моментально дверь на засов. От бани дали несколько автоматных очередей друзья. Поднялся сполох: в деревне стояли немцы и полицаи. Спрашиваю у женщины: «Гарнизон?» Утвердительно кивает головой. На дороге за углом хаты - пост с пулеметом. Незаметно уйти невозможно. Говорю: «Что ж, мать, помирать будем вместе, затаиться можно? Немцев много?» - «Ночью не уйдешь, если днем, когда уедут на «промыслы, один пост на вышке». Подумав и окинув меня с головы до ног, женщина открыла дверь в уборную и откинула лазейку в тайник (кто-то здесь бывал, место - на подростка, мне - как по заказу). Все стихло, мерзну, жду. С рассветом полицаи пошли по хатам (от бани -следы двух, назад - один). Двое заходят к хозяйке. С руганью: «Где партизан?». Божится женщина, в хате нет, ищите - за двор не отвечаю. Помурыжили, вышли, запахло дымком сигарет. Один другому: «Верно, гад, по дороге сиганул, там поста не было...» Ушли. Я уже застывать стал, дремота одолевает. Не слышал, как и доска отодвинулась: «Иди, сынок, обогрейся. С этого конца уехали, пока с поста увидят - далеко будешь». Погрелся. Лихорадит. Собрался с духом. Карабин под полушубок, гранату в карман, подсумки с патронами на ремень под полушубком. Вышел на свет божий. Шел, не оглядываясь, как сказала женщина. Впереди горка, уже поднялся, сзади окрик: «Стой, стрелять буду», скосил глаз - с вышки, лязгает затвором. Рванул под горку, в сторону, в не совсем замерзший ручей, по воде, выпрыгнул в куст и к вечеру был в отряде. Под пулеметную очередь ноги несли с невероятной скоростью. Назову деревню - Лежовка, наш лагерь - в Рясинском лесу. Теперь прикиньте: если бы «ду-ду-ду» в дверь — спастись от пуль было бы невозможно. Много лет спустя девушки из Лежовки рассказывали, как баба Майя партизана в уборной прятала и как он удрал, вот это партизан.

Если соблюдать хронологическую последовательность, после боя в Щучье в Борках отряд Рыбакова стоял недели две. Приходила (из гарнизона!) из Заверняйки мать повидать сына с дочерью. Мама шла с узелком одежды для нас с Любой. Около десятка километров прошла через несколько партизанских дозоров, везде пропустили. Мать партизан идет к детям из немецкого гарнизона. Не понять этого было нельзя самым придирчивым дозорным. Я был па задании, повидаться с мамой не пришлось. Этому счастью порадовалась сестренка Люба.

Из Борков рыбаковцы перешли железку (только со второго раза и то с боем, в котором смертельное ранение в живот получил Ваня Зайцев) и остановились сперва в деревне Припищи, затем в деревне Армея Себежского района. Отсюда ходили рвать железку, подрывать железнодорожный состав, громить гарнизон полицаев. Подрывы железнодорожного полотна известны как «рельсовая война». Выслеживаешь патрулей, и к стыкам рельсов, прикладываешь 200-грамовую шашку тола (взрывчатка - толуол) с капсюлем, соединенным с кусочком бикфордова шнура, на конце которого фитиль. Достаточно искры, чтобы фитиль начал тлеть. От него загорается бикфорд, от бикфорда - капсюль и детонирует взрыв толовой шашки. 200 г. тротила вырывает на стыке куски двух рельсов. Заложишь шашек 6-8 - и гикать. Уже в безопасном месте, когда заговорят заряды.

Толовая пудовая мина поднимает паровоз над полотном и сбрасывает с пути. Зрелище колоссальной силы: сноп огня и дыма, паровоз, продолжая двигаться по инерции вперед, слетает с пути, тянет за собой 5-6 вагонов, громоздящихся друг на друга, последние 6-7 сбиваются в «гармошку» и разлетаются по сторонам. Естественно, вся местность по сторонам ж.дорожного полотна у немцев пристреляна, если диверсию по подрыву проводят только подрывники (3-5 человек), скрыться, уйти легче. Если операция сопровождалась засадой (обычно взвод), в отряд возвращались группами или по одному-двое, разгоняют, одно спасение - лес, болото. Бывали случаи, когда уходили не все, кто-то погибал, даже жертвуя жизнью. Два примера.

22 декабря 1943 года Леня Ивченко с двумя товарищами получил задание подорвать железно-дорожный эшелон на участке полотна Великие Луки - Себеж. Оставив товарищей в

укрытии, Леня пропустил немецкий патруль, выскочил на пышащее жаром полотно, заложил мину, и услышал перестук приближающего эшелона. Разматывать шнур? - Поздно, показался паровоз. Бежать?.. Не выполнив задания?.. (Мина натяжного действия может не сработать). Подпустив паровоз вплотную, с силой дернул шнур взрывателя на себя... В отряд вернулись двое.

Или. 11 октября 1942 года. Семнадцатилетний Борис Зайцев получил задание подорвать вражеский железнодорожный эшелон. Отличаясь необыкновенной смелостью, изворотливостью и смекалкой, Борис, как никто другой, был известен в бригаде легендарным смельчаком (в одном из открытых боев в рукопашной схватке уничтожил трех гитлеровцев, за боевые дела единственный в 3-Й КПБ уже был награжден Орденом Ленина). На участке Пустошка - Идрица трое подрывников успешно заложили мину, Борис, замаскировав заряд, скатился с насыпи и скомандовал отход. Благополучно и скрытно отошли с полкилометра, когда раздался оглушительный взрыв, лязг и скрежет искореженного металла. Поезд шел с живой силой и техникой на фронт от Идрицы. Довольные подрывники зашли в деревню Толстуха. Леня послал товарищей искать подводу, чтобы поскорее добраться в отряд, сам подошел напиться. Женщина у колодца шепнула: «Староста дома». Давно плакала смерть по матерому и изворотливому предателю. Но не успел Леня открыть дверь, раздался выстрел. Так по неосторожности оборвалась жизнь отважного партизана (3-я КПБ, Гаврилова).

В Армее отряд Рыбакова базировался весь август 1943 года и большую часть сентября. 25 августа группу молодых партизан пригласили в штаб отряда. Василий Филиппович Рыбаков, комбриг 4-й КПБ Федор Тимофеевич Бойдин комиссары и начальники штабов отряда и бригады. Зачитали приказ о передаче списочного состава группы партизан 4-й КПБ в состав 13-й Калининской партизанской бригады комбрига майора Григория Федоровича Бабакова. Бригада формировалась заново на базе части 13-й партизанской бригады Мкгрошина (комиссар Бабаков). К марту 1943-го в бригаде было в 5 отрядах 600 партизан. Соединение вело тяжелые бои с карателями, и при попытке перейти линию фронта, было рассеяно. Часть партизан перешли линию фронта, часть рассеянных влились в другие партизанские бригады, Бабаков с 70-80 партизанами пробился в партизанский край, был назначен командиром 13-й КПБ и формировал бригаду заново. Ему и передали нашу группу от Рыбакова. Я попал в 1-й отряд Логинова. Было сформировано пять отрядов: Логинова, Волкова, Парфиевского, Яковлева, Мирсанова. Сформировавшись, бригада перешла из Белоруссии в зону боевых действий, определенную штабом партизанского движения - в Кудеверский и Новоржевский районы, затеи с февраля 1944-го базировалась в Красногородском районе. Зоны боевых действий распространялись на Локнянский, Пустошкинский, Идрицкий, Опочецкий, Себежский, Красногородский районы, -вылазками на Латвию. Между крупными боями с карателями, когда партизаны выступали объединенными силами бригад Калининского партизанского корпуса под командованием комкора Штрахова А.И., отряды базировались порознь, занимая деревни или в запасных лагерях лесов. В Новоржевском, Кудеверском, Локнянском, Пустошкинском, Опочецком и Красногородском районах катастрофических проблем с питанием не ощущалось, если не считать отдельные периоды, когда после боев с истощенным боезапасом отсиживались в каком-то из запасных лагерей в глухомани лесов. Но и там были кое-какие запасы: в котлах варили рожь зерном, по ночам выползали в топи, где в трясине при переправе погубили штабных лошадей, резали и подолгу варили конину. Днями таились так, что ни одна немецкая «рама» (разведывательные самолеты) не могла ничего заметить. Но больше недели-двух такого не бывало. Вылазками добывали боеприпасы, оружие, продовольствие в тылах карательных экспедиций и снова, получив пополнение вооружением и боеприпасами из-за фронта, не давали оккупантам покоя ни днем, ни ночью. К 1944 году было хорошо отлажена помощь партизанам с Большой Земли. Партизанские бригады получали подкрепление боеприпасами, оружием, взрывчаткой, продуктами, забрасываемыми самолетами из советского тыла. При возможности посадки самолеты вывозили в советский тыл раненых и больных партизан, детей мирного населения, укрывающихся от карателей в партизанских лагерях. В общих потерях, нанесенных Калининскими партизанами врагу, только с января 1943 по июль 1944 партизаны 13-й КПБ разгромили 4 вражеских гарнизона, 5 волостных управ, пустили под откос 2 эшелона врага с живой силой и техникой, взорвали 12 шоссейных мостов, подорвали 36 автомашин, бронемашину, уничтожили 4 склада с продуктами и боеприпасами, провели 24 боя с карателями, уничтожили более 1270 немецких солдат, офицеров и изменников, 1500 ранили, 50 немецких солдат и офицеров захватили в плен, среди них был и фельдфебель-переводчик гарнизона Кудеверь. В гарнизон немцев Кудеверь наши ребята проникали трижды. 30 декабря 1943 через агентуру бригады было установлено, что в кудеверской

тюрьме приговорены к смертной казни 15 мирных жителей за связь с партизанами. Бывшему полицейскому кудеверской полиции Смирнову, разведчикам А. Смирнову и Лндреенко было поручено освободить заключенных. Проникнув в Кудеверь, они перебили охрану тюрьмы (двух жандармов-немцев и полицейского) и освободили 15 заключенных. При погоне убили еще 5 немцев и 3 полицейских. Дважды еще были совершены диверсии в Кудеверь под руководством Коли Прудникова, бежавшего из этого гарнизона русского военнопленного, хорошо знавшего расположение, подходы и охрану гарнизона. Партизаны при этом сожгли конюшню, а двух кавалерийских лошадей под седлами и сбруей доставили в отряд. Третьим заходом взяли в плен кудеверского фельдфебеля-переводчика. После допроса в штабе бригады, затем в штабе корпуса немца вернули к нам в отделение под строгий надзор (дал ценные сведения, готовили к отправке за фронт). Поняв, что угроза смерти миновала, фашист, звали Роман, часто вступал с нами в политику, доказывал, что немцы - арийцы - высшая раса, что Гитлер проиграл войну из-за жестокости по отношению к полякам, чехам, русским и т.д., и, что если бы он (то есть сам Роман) знал, кто ему сонному скомандовал «Хенде хох» (руки вверх), он бы не сдался, а мы были бы уничтожены. Позднее Романа стали брать в серьезные задания по захвату «языка». В марте или в начале апреля 1944, когда стало известно, что немцы стягивают силы для новой карательной экспедиции, фельдфебеля от нас забрали бригадные разведчики. Тщательно подготовившись, шестеро из них, переодевшись немцами, вписались в колонну немцев на мозудевском большаке. При проезде штабной машины Роману было приказано приостановить ее, что он выполнил довольно четко. Операция сорвалась: немцы увидели у трех из шести останавливающих русские автоматы, и шофер -'дал газ. Естественно машину срезали огнем автоматов (все шестеро, находящиеся в легковой машине немцы были убиты первым залпом), приняли неравный бой, но все, в том числе и переводчик, вернулись в бригаду (ранен один). Была возможность бежать и ранее. Например, с 7 по 11 февраля 1944 калининские бригады, в том числе и наша 13-я, вели непрерывные бои с карателями, наступавшими на партизан со стороны Себеж - Заситино в северном направлении; Опочка - Мозули - в Южном; Идрица - Лавищи - в западном; Латвия в восточном направлении. Немцы стянули против партизан до 10 тысяч солдат с танками, артиллерией, бронемашинами (в том числе 283-й пехотный русско-латгальский батальон, немецкий резервный полицейский полк (разношерстные изменники, и/почта 47158), лжепартизанский отряд Мартыновского, отряды Себежской, Опочецкой, Красногородской полиции под командованием изменника Мочалова. Партизаны нанесли врагу большой урон (только убитыми более 400 немцев и изменников), но к исходу 11 февраля, израсходовав боеприпасы, партизаны манипулируя и ведя бои с противником, прочесывающим леса, отошли и укрылись в лесах и болотах между реками Исса и Синяя. Естественно, удрать в эти дни Роману к своим было возможно не однажды. Стойко держался нашего отряда и отделения, хотя в боях не участвовал. В эту экспедицию каратели сожгли много деревень, ведя наступления на партизан в деревнях Хокино, Гребешино, Горушки, Лиственка, Горюшино, Стаклина Гора, Козельцы, Мишнево, Ермолова Гора, Афанасьева Слобода, Заварзино, Городище и др. Пострадало мирное население. В партизанских отрядах накапливалось все больше раненых, мирных жителей и детей (в укрытиях партизанских отрядов).

С приближением фронта наша 13-я КПБ перебазировалась в Красно* ородский район. Укрывались в Мозулевских лесах и болотах. Основной лагерь отряда Логинова - в землянках в районе западных мест, называемых Золотой Остров, Белый Остров. Запасные укрытия .- на небольшом острове, поросшем стройными сосенками среди топкого болота. Основные вылазки -мозулевский большак, пути передвижений немцев и изменников Мочалова гарнизонов Мозули, Ляшоны, Кресты, Покровское и др., ближайшие районы Латвии. В деревнях появляться всегда опасно, свирепствуют лжепартизаны Мартиновского и Мочал овцы. Вблизи базируется отряд Порфиевского. Штаб бригады, комбриг Бабаков - с нами. Воевать комбриг любит, покоя немцам и изменникам нет. Разведчики докладывают: немцы стягивают силы с прифронтовых регулярных частей, усиливают гарнизоны, Так готовилась одна из решающих (по замыслу оккупантов!) карательных экспедиций по «полному уничтожению партизан» - так называемая «Пасхальная чистка». Первая проба пришлась на наш лагерь.

10 апреля 1944. Нас подняли около 8 утра по тревоге. Заняли заранее подготовленные позиции двумя отрядами Логинова и Порфиевского. Движение сил противника обозначилось из гарнизонов Мозули, Ляшоны, Покровское по направлению к лагерю, в количестве более 400 (немцы, полицаи, латыши), в т.ч. - отряд изменника Мочалова. На подходе к лагерю силы противника рассредоточились и притихли. В нескольких направлениях была послана разведка.

Видел собственными глазами: жрут и пьют много! Так и докладывал Бабакову, то же доложили и другие партизаны, возвратившись из разведки. Лежим. Скорей бы! В 10.50 началось. Пьяные, в френчах, прут накатом, замысел - смять партизанские позиции с ходу под прикрытием пулеметов и минометов. Бьем прицеленным огнем, видим как падают убитые и раненые, а уцелевшие уже у наших позиций. Огнем, гранатами в упор расстреливаем фашистов. В азарте боя не дрогнули вчерашние мальчишки, атака врага захлебнулась. Личным примером стойкости в бою отличились все командиры: командир отряда Логинов, комиссар Козенков, нач. штаба Сердюков, комвзвода Семашкин, политрук Семин, командир отделения Савейко. Пулеметчики Аристов, Фролович, минометчики Бобров, Паша Корольков, да и все бойцы, ни один не вышел из боя, не струсил. Достигнув наших позиций, Фроловичу бросили гранату прямо под пулемет, самого ранило в руку. Соседи тут же прикончили кидавших. Ранило Лазарева (командир по разведке), наступавшие пытаются его отрезать, на место погибших лезут другие, разведчик Жуков пытается оказать помощь Лазареву, вытащить с поля боя. Убит. Кончились патроны в автомате, Лазарев продолжает отстреливаться из пистолета, понимает: возьмут живым. Прощальный жест пистолетом в сторону своих и ... дымок у виска. Атаки врага захлебнулись, расстреливали немцев и изменников прямо в упор. Откатившись, противник, видя в себе явно превосходящие силы, пытается обойти нашу оборону с флангов, зайти в тыл обороны нашего отряда (отряд Логинова). Фланги были усилены подразделениями отряда Парфиевского, а нам было приказано отойти с боем (боезапас на исходе, команда - только прицельный огонь).

В результате 2,5 - часового боя противник потерял убитыми более 50 солдат, офицеров и изменников и откатился восвояси. Наши потери: убитых - 3, раненых - 4, разбит 1 пулемет.

Обманным маневрированием командование вывело наши подразделения в запасной лагерь среди топкого болота.

С 4 апреля крупную карательную экспедицию немцы начали против калининских и белорусских партизан, стянув большое число войск и окружив Освейские, Дриссенские и Себежские леса. Партизаны объединенными силами прорвали окружение, вышли в тыл противнику и укрылись в болотах в районе Боровые.

С 16 по 20 апреля гитлеровцы бросили против партизан, базирующихся в Опочецком районе, силы в количестве более 9 тысяч немцев и изменников, располагавших артиллерией при поддержке 20 самолетов. Против партизан были задействованы гарнизоны Заверняйки, Мишнево, Макушино, Мозули, Покровское.

22 мая начата немецкая карательная операция в Себежском районе. В Латвии (Балви, Вилака) немцы проводят карательную экспедицию против латышских партизан бригады Самсона. И т. д. За весну 1944 немцы провели против партизан 18 карательных экспедиций с применением артиллерии, легких танков и авиации. Тактика одна: окружение партизанских зон, сплошное прочесывание лесов, выжженная земля, расстрелы, аресты. Партизаны пробиваются из окружений, наносят удары по флангам и тылам и укрываются в запасных лагерях среди топей и болот. По официальным данным в середине июня в районах дислокации партизан скрывалось от немцев около 9 тысяч (8 860 чел.) мирного населения, в том числе 2000 детей. Только в апреле против партизан было брошено более 20 тысяч карателей, проводивших тактику выжженной земли. Пожары, расстрелы женщин, детей, стариков, угон в Германию работоспособного населения. Немецкие каратели и их прихвостни нередко обливали бензином захваченных стариков, женщин, детей, поджигали, а разбегающихся кололи штыками и резали ножами. По официальным данным в апрельскую экспедицию только в Себежском районе каратели расстреляли и заживо сожгли 262 мирных жителя, более 50 детей, угнали с собой 581 человека, многих потопили в реках и озерах. Среди мирного населения и партизан свирепствовал тиф, малярия и другие инфекционные заболевания. Количество раненых партизан в результате боевых действий увеличилось до 200 человек.

Отвоевался и я: 30 апреля 1944 вражеская осколочная мина накрыла меня чуть ли не прямым попаданием, взорвалась прямо под ногами. Говорят, пробежал с перебитыми ногами и окровавленной головой несколько метров и рухнул. Так что знаю тяготы раненых партизан, детей, стариков и женщин не понаслышке, а с первых рук, по себе. В партизанский госпиталь нас, раненых, перенесли ближе к посадочной площадке малой авиации (У-2, Р-5, в основном самолеты 13-го ГВФ (гражданский воздушный флот) майора Сидлеревича), специально подготовленный для полетов через фронт к партизанам в районе д. Лубьево. Перенесли взводом, с боем при переправе вброд через реку Синяя у границы с Латвией.

Хорошо замаскированная землянка на островке среди болот. Посередине проход, застилается свежими еловыми лапками каждый день заново. По обеим сторонам прохода - нары, тоже устланы еловыми лапками, на них - что у кого: шинель, полушубок, суконное одеяло, что-то из одежды под головой или сенная подушка. На одной стороне нар - раненые, на другой -больные тифом партизаны. За каждой из групп ухаживают разные нянечки, наши девушки-партизанки. Перевязки приходит делать фельдшер. Пока есть бинт и реваноль - сносно. В какое-то время раны обрабатывать нечем. Помню обработали керосином (в землянке - коптилка) и, торцевое окошко из чего-то полупрозрачного. Май, зелень просыпается, вынесут на солнышко, снимешь повязки с ног, раны - воронки, из которых капают выделения (особенно неприятно - на лице, осколок в височной кости). Листья шелестят на березках, соловьи поют, будто и нет войны. Но вот чуть слышно затарахтела «рама» (разведывательный немецкий самолет), на островке вмиг все замирает. Особенно сложно было прятать корову, которую буквально перенесли наши товарищи (отбили у немецкого обоза). Ее укрытие постоянно обновляли свежей зеленью. Потом корову отдали детям, я быстро слабел. Рядом - Колька, ранен в живот, постоянно стонет. Ругаемся — ты не один, заткнись, всем плохо ... У тех и других (раненые, тифозные) полно вшей, но заражений тифом среди раненых нет, у каждого свои. Разумеется, надеемся на эвакуацию в советский тыл. Кого можно, больных тифом переправляют домой, к родителям. Например, Екименко Егор Павлович в партизанах заболел тифом. Тяжело, попросился умирать домой. Переправили в д. Виселки к родителям, тайно, рядом гарнизон (Заверняйка), немцы каждый день. Если заходят, мать машет руками: «Тиф, тиф!» - убираются сразу. Выжил!

Знаем, партизаны ищут переходы, но фронт теперь сплошной, переходов нет. Одна надежда - «Уточки» (У-2), принимали не раз: зимой - на озерах, расчищенных площадках - по чернотропу. Самолеты пока не садятся, но слышим их каждую ночь, Большая Земля шлет вооружение, боеприпасы, продовольствие. Что-то попадает нам, больше - детям. В 20-х числах мая - первые посадки. На случай нападения немцев - при нас оружие и.гранаты. Ночь с 5 на 6 июня выдалась спокойной, не спим, так, в дреме, от боли сна нет, левая нога посинела, вздулась. Лежу в полузабытьи. Вдруг в дверь врывается холодок, меня подняли перед собой чьи-то сильные руки и вынесли, положили на носилки, прикрыли моим полушубком и впробежку понесли в ночь. Понял, когда услышал звук пропеллера и увидел самолет. Те же сильные руки подняли меня в полусидячем положении и усадили в люк самолета позади летчика, сверху на голову и туловище, сколько хватило - на ноги укутали моим полушубком. Короткий разгон - и самолет в воздухе. Чем выше, тем холоднее. Полет через фронт - 3 - 3,5 часа. При перелете через фронт - в. небе прожекторы, бьют вражеские зенитки. Это - как сон. Чувствую снижение. Отмечаю: как долго летели, как холодно было, такого холода в жизни моей еще не было. Машина зацепилась за землю, пробежала, остановилась с работающим мотором, двое в белых халатах поверх полушубков осторожно подцепили руками за бедра, уложили на носилки и задвинули в санитарную машину. Долго ли, коротко ли везли, как выносили, что делали со мной, не могу вспомнить всю жизнь. Только очнулся я в чистом белье, в койке, на нормальной постели, в большой светлой комнате (госпиталь располагался в какой-то из школ г. Невеля). По-видимому, при перевозке с аэродрома меня укололи обезболивающими и снотворными (много ли надо: 42 кг в 18 лет, возьму большим и средним пальцами ногу в икрах - и пальцы сойдутся).

Утром обход. Слышу: «Состояние тяжелое, раны запущены, истощен ...». Что-то еще. Откидывают одеяло, ноги перебинтованы, снимают повязки. Говорят тихо, улавливаю новые слова «газовая гангрена» ... «ампутация ...», готовить немедленно...» и что-то еще. Сестра поправляет повязки. Укрывает. Приходит женщина, присаживается на койку, взяла мою руку в свою, понимаю - врач. Смотрит так пристально, прямо в глаза. Спрашиваю: ;мто такое гангрена, ампутация...», первый раз слышу, не зная значения этих слов. Гладит руку, держа ее в другой. Объясняет ... Успокаивает, другого выхода нет, ... сделают протез, поправишься, еще танцевать будешь ... Не было тогда (не знаю, как теперь, как будто так же) спасения от газовой гангрены, кроме как ампутация, а впоследствии случалось, что кого-то и это не спасало. Я все понял: или ампутация, или смерть. Твердо мигом решил, слаб телом, не сломлен духом: «Делайте, что надо, только скорей». Слова «... ампутация, немедленно» - как сейчас слышу. Помню маску, резкий запах наркоза. Все ... Вечер, разносят раненым, больным ужин, на койке - та же врач, что готовила к операции. Чувствую необходимость поправить положение левой ноги, поднимаю одеяло - там пусто. Врачу: «Мне уже ногу отрезали?!.» А я сейчас сон видел, как будто на море плавал ... Мой отец 12 лет на море плавал... И я - тоже плавал...» Женщина тяжело вздохнула: «... Ну вот, пришел в себя, теперь все будет хорошо». Оказывается, четыре часа не могли меня вывести из наркоза. И, как следствие, все последующие операции (было их семь в госпиталях, восьмая — в 93-м, нелегкая, но удачная, благодаря чему продолжается жизнь). Ничего больше не предпринимая, кроме шины на оставшуюся ногу, самолетом из ЭГ 2659 г. Невель перевезли в г. Калинин, комфортабельно: на крыльях самолета - специальные обогреваемые кабины с отодвигающимися крышами, под которыми помещаются нссилки с раненым. В Ржеве - посадка на подзаправку, до Калинина - без посадок. Здесь запомнилось одно: в обед тяжелораненым приносили 150-граммовую порцию вина (портвейн). Только перевязывали раны, и ничего более. Из Калинина поездом привезли в город Фрунзе Киргизской ССР в Э.Г. 4178, в котором лечили с 28 июня по 23 декабря 1944 года. Реампутацию левой ноги, извлечение мелких осколков из правой ноги и головы - все шесть операций делали с интервалом от 18 до 5 дней. В мое тело возвращалась жизнь. Врачебная помощь, внимание персонала, доброжелательная атмосфера, победы на фронтах ВОВ, посещение шефов, девушек и женщин (часто с благодарностью всматриваюсь в их лица в альбоме до сих пор) - все содействовало выздоровлению. Еще лежачим раибольным записывался на курсы подготовки колхозных бухгалтеров - счетоводов. Преподаватель проводил занятия прямо в палате. Был своеобразный экзамен, нам, окончившим курсы, выдали справки и сразу предложили после выписки из госпиталя работу в качестве колхозных счетоводов в хозяйствах колхозов Ферганской области. Я не записался - поеду по выздоровлении домой. Уговаривали, обещали женить на красивой киргизке, обеспечить жильем, гарантированной работой. Были записавшиеся, я бредил Родиной, своей родной Заверняйкой.

Неописуемой радостью было сообщение ИНФОРМБЮРО по радио об освобождении деревень Себежского, потом Опочецкого района, родной Опочки и Заверняйки. Полетели на Родину письма. Первое письмо от меня получили двоюродные племянницы из деревни Одерево и принесли родителям. Следом и им пришли мои послания: и радость - жив, и печаль - навек инвалид. Первое письмо из родительского дома получил через месяц, уже в августе, писала старшая сестра Соня (Парамонова София Павловна): все живы, Люба с войны вернулась, как и все партизанки, ей сразу же предложили открыть начальную школу в Заверняйке в здании уцелевшего ветпункта. Соня уже работала заведующей избой-читальней в арендованном помещении прямо у соседки. Отец, мать - в колхозе, брат Женя пошел в 1-й класс, младшая сестренка Аля лежит в тифу, дома (1930 г.р.), тяжело болеет.Живем в землянке. Дом сгорел, где жили у соседей - тоже сгорели. На весь колхоз - один старый «Беляк» (кличка лошади) в Екимцеве. Бережем Алютку (Сонина дочушка 1942 г.р.), Марко (муж Сони, отец Алюшки) погиб в партизанах. Ждем, поправляйся скорее, приезжай домой. Радостно - все живы. Грустно, на моей Родине - разруха полнейшая, болеют тифом, желтухой, малярией ... Мужиков нет, подростки, женщины, старики. Особенно много людей болеют малярией, У нас уцелела корова. Приезжай скорее, мама отпоит парным молоком, как в детстве ... И так далее. Письма стали приходить все чаще, жизнь налаживалась огромными усилиями женщин, стариков, детей. В колхозе посеяли озимую рожь зерном, которое люди попрятали от немцев, зарыв в землю. Пахали вручную (плуга и бороны таскали скопом женщины) и на коровах. Хлеба в поле убирали тоже вручную. Как потом оценили в народе - урожай в лето 1944 года был неплохой, и до весны 1945-го жили с хлебом. Самым голодным оказался 1946-й год. Но об этом потом.

Став на костыли, стал ходить в сапожную мастерскую. Мастер дядя Федя вскоре понял, что у меня выходит неплохо с освоением этой профессией, стал поручать работать на серьезных заказах, шить новые хромовые сапоги, дамские лодочки. За осень 1944-го научился многому. Сделали протез. Шагнул и рухнул от боли. Предложили реампутацию. Осколки к этому времени все крупные повытаскивали, мелкие (гл. образом в стопе и подъеме стопы) зарубцевались давно, сидели в сосудах и между сухожильями в черных капсулах. Тревожили, но извлекать было опасно, чтобы не навредить больше, чем сделать пользы. Реампутацию делали под местным. Привязали к столу, две, медсестры удерживали руки. Урывками видел, как пилой отрезали кость, как перевязывали сосуды и нервы (натянут пинцетом, как струну, зажмут, перевяжут, отрежут и оставшиеся - прыг в «пасть» ..., потом засыпали эту «пасть» стрептоцидом и зашили, 12 швов. Было очень больно, когда работали с костью резали пилой, обрубали кромки медицинским зубилом. Ни пикнул, как и посей час всею жизнь при фантомных болях. На 18 день швы сняли. Получился мягкий обрубок ноги с синевой на конце. Через месяц-полтора снова пробую протез. Вспоминаю врача: «Сделают протез - танцевать будете ...». Да, «потанцевал» изрядно, пока стал не ходить, а передвигаться. Мешало все: боль, ограниченность подвижности в суставах оставшейся ноги. Но ремонт закончен. Я жив, бодр духом - еду домой. 23 декабря 1944 подогнали телегу, запряженную лошадью, и с помощью сопровождающей женщины от госпиталя, я отправился в обратный путь. Москва встретила радушно и внимательно. Люди без обращения помочь делали это с бескорыстным вниманием. Все хлопоты с компостированием билетов делала сопровождающая Елизавета Петровна. Военным эшелоном доехали до Пустошки, проездные билеты были до Риги, я планировал сойти в Идрице, в крайнем случае - в Себеже. От Идрицы до дома ближе всего. Меня пропустили, сопровождающую с Пустошки высадили. В Идрице мне помог ехавший тоже из госпиталя домой попутчик, парня отпустили домой долечиваться после ранения. Сойти нам пришлось прямо в снег. Кругом ни одного здания, только невдалеке деревянный домик из брусьев. Добрались. Это и был временный вокзал. Какими путями, не знаю, но назавтра подъехали сани, и резвая лошадка по разъезженным проселкам часа через два повезла по родным местам. Вот и родная Заверняйка: пепелище на месте родного дома, землянка на огороде. Меня не ждут в этот день и час (7 января 1945 года). Заслышав скрип саней и «Тпру ...» открывается дверь, с криком «Виктор, мама, Виктор приехал ...» выбегают все ..., кроме папы. Расцеловали, привели, раздели, усадили на скамью. Спрашиваю: «Папа в кузнеце?!» - Мама: «В больнице папа: палец отстрелил». Поясню.

Отец был прекрасным охотником и стрелял из ружья без промаха по любой дичи. На пари мог положить ружье на землю и поразить брошенную вверх шапку, успевая схватить с земли ружье, взвести курок и выстрелить. В первые же дни оккупации последовал грозный приказ: «Сдать оружие немецким властям, кто не подчинится - расстрел». Отец не сдал свое ружье и охотничьи боеприпасы, замуровал в нише кузнечного горна в кузнице. После освобождения вынув, захотел стрельнуть по воробьям. Как держал левой рукой стволы на прицеле, обняв патронник, так и стрельнул. Ружье выпало из рук двумя частями, большого пальца нигде не нашли вместе с осколками разорванного ствола. Попал в больницу. Печальная история! Для кузнеца это - трагедия, как держать клещи при ковке без большого пальца? ... Сижу, рассказываю, расспрашиваю. Ездового мама накормила (как раз Рождество Христово 7 января), угостила, и довольный, дядя отправился домой.

Быстро разнеслась весть: приехал, привезли Витьку Парамонова, без ноги, привязана искусственная, сидит, как человек. Вваливается соседка, тетя Дуня Козлова, с порога со слезами, причитает, головой качает: «Сынок мой дорогой, кормилец ...», остановилась передо мной: «... Ахти, говорили без ноги ...», нагибается, щупает коленки через ватные брюки (гак одет в зимнюю дорогу в госпитале), «Есть ноги», поднимает голову, просит пройтись, встал, пройти не могу. Она: «Стало быть, правду говорили...».

Через два дня звонок из райвоенкомата, требуют привезти, сопровождающей .надо документы оформить на обратный путь. Нашли в колхозе лошадь, все сделали так, как надо. Сопровождающая попала в Опочку на попутной военной машине прежде меня.

Не сидел без дела с первого дня. Прежде всего обул семью, папе сапоги сшил, Але сапожки из искусственной кожи, ободранной из подбитой и брошенной немецкой легковой машины -такие нарядные получились (Аля перенесла тиф и малярию, умереть не дала мама, выходила, правда, в дальнейшем все это нашлось и она, самая младшая из наших сестер, ушла из жизни, едва вышла на пенсию, первой в нашей семье). Старшим сестрам, маме из чего попало, какую-то обувь смастерил. Помню, к Любе приехал в школу инспектор, тыловик. Она пришла на урок в сплетенных из то ли шпагата, то ли тонких веревочек обувка, похожих на тапочки, и без чулок. По уроку, и как к заведующей начальной школы особых замечаний не было, все в пределах возможного. «Вы посмотрите на себя, учительница, во что вы обуты?!.» Сколько слез Люба вылила, одному Богу известно. Обувку эту она мастерила сама по тому образцу, что делали в партизанах: или из сырой кожи коров (научили армяне), или из веревочек, из чего только можно. А чулки - забыли, какие они есть, что это такое. Сразу после освобождения никаких ни чулок, ни носков, кроме как связанных самими, не было, а это было в сентябре 1944 г. Еще шла война, и во всем люди довольствовались тем, что есть.

Пришла весна, фронт ушел на запад. 1945-й, потом 1946-й были в нашей местности с самой весны самыми тяжелыми. Поколение военных лет знает: ли все, что только можно есть: пекли блинчики из крахмала мерзлой картошки, добытой на картофельных нивах; ребята жевали сосновую смолу и сосновые побеги, ели белые стебли осоки, варили крапивные щи, из какой-то муки пекли суррогатный хлеб, добавляя в тесто всякую всячину, вплоть до льняных пелов. Выжили, у нас никто с голоду не умер в эти трудные годы. Зато, едва налившееся зерно сейчас же пускали в дело, картошке радовались (а сажали чуть ли не шелухой, были бы глазки). Но - это трудности военного времени. Никто не роптал.

Когда вскрылась река, отец научил меня ловить рыбу на переметы. Я уже расхаживался. Помогал мне дядюшка Костя. Я ему делал рыболовные крючки, он помогал мне добывать вьюнов из речного песка. Забрасывали переметы на ночь, таскали с раннего утра. Без рыбы домой не приходили. 9 мая, проверив переметы, волокусь через деревню с торбой хорошей рыбы. Смотрю, выбегает из дома в одной станушке (тип нижнего белья) тетя Мотя, на плечах накинут платок волосы растрепаны. Впробежку перегоняет меня. «Тетя Мотя, что случилось?» - «Ой, Витенька, Победа!» - и бегом к сельсовету (располагался у Богдановых, туда был звонок из военкомата). Как-то сразу все кругом засветилось, - такое неописуемое состояние души и тела. Дома, сообщив новость, я сразу укрепил на нашей землянке красное полотно на длинной палке, и все, кто бы не проходил мимо, сразу чувствовали что-то необычное и тут же узнавали: «Кончилась война. Победа!» Как-то стихийно собралось много народу в школе, принесли балалайку, и началось гулянье. Ликовали целый день. Я сидел на скамье, и радовался, и грустил. Радовался победе, грустил, оценивая свое состояние. Разговорили девчата, привели домой. С этого дня началась изо всех сил борьба за духовное и физическое совершенство: надо вписаться в жизнь таким, каким я есть, в первую очередь, научиться ходить. Где-то в земле на печине (печина - место сгоревшего дома) в подполье спрятанный в войну разобранный немецкий велосипед (в первые месяцы оккупации с братом Валентином Богдановым «прикарманили» от беспечных, приехавших на речку купаться, немцев). Нашел, собрал. И пошло поехало. Ходить, прыгать, пытаться сесть на велосипед. Бился, падал, не отступал. Сердобольные женщины придут в кузницу к отцу по делам (ухват сковать, горшок починить, ведро запаять) просят: «Парамоныч, отбери ты от Виктора велосипед, хуже скалечится...». Так постепенно стал лучше ходить, разрабатывалась стопа, стала сгибаться в подъеме. Мелкие осколки стали понемногу исчезать из-под пальцев и от сухожилий (потом, спустя пятнадцать-двадцать лет появились в сосудах бедра и медленно продвигались (и уменьшались!) к коленку, сейчас остался у коленка один). На велосипеде снял левый шатун с педалью, сделал подножку для протеза. На правую педаль - петлю. Ага, поехал: и стопа, и колено стали разрабатываться быстрее. Через месяц-полтора поставил обе педали с ремешками. Вставлю стопу протеза в петлю, оттолкнусь, ловлю ногой правую педаль с петлей. И поехал, как с обеими ногами. Понемногу стал давить на педаль протезом, культя набирала силу. И вот радость: сел и поехал без ремней на педалях. Сильнее, сильнее, в горки стал въезжать, садиться по типу здорового человека, забрасывая ногу через седло. Это была победа, большая для меня и основательная. К концу лета 1945-го я уже мог на велосипеде съездить в Опочку (20 км туда и 20 км обратно в один день). Попробовал и в Себеж, свернулся обуденком, привез с хлебного завода несколько буханок хлеба.

В конце июля начале августа трижды ездил из Себежа на товарниках в Ригу за хлебом. У нас еще на селе не было продажи печеного хлеба, в городе - только по карточкам, а в Риге уже печеный хлеб продавали свободно. Нас латыши не долюбливали, называли русскими мешочниками, но из очередей не выгоняли. Наберешь #а несколько дней мешка три буханок, наймешь извозчика, довезет до товарной станции (обычно я присоединялся к двум мужикам, пришедшим с войны по первой демобилизации, сподручней), поймаешь товарняк на Москву, до Себежа доедешь, а потом до дому разными путями. Однажды, какие-то военные продали нам по четыре мешка сухарей воинского запаса. Это была огромная удача: надолго хватило всей семье. Но все это между делами. Сапожничал: понесли заказы на туфельки-лодочки девчатам. Измерю ногу сделаю липовые колодки, сам заготовки сошью (мамина Госшвеймашина сейчас у ее внучки шьет), деревянные липовые каблучки обтяну хромом, за милую душу девчонки носили. А плата -что у кого есть и кто сколько может, зерна любого, больше всего принесут ведро - спасибо, а то и с пуд, у кого есть, семья всех восемь человек. Для колхоза все амбарные замки перечинил (обычно ключи). Пришла пора жатвы — понесли серпы. Папа зубрить не мог, пальца в руке большого нет. Я

до войны уже помогал папе серпы зубрить в колхоз и так, в хозяйства. В эту первую послевоенную жатву несколько сот серпов перезубрил, в колхозы, гражданам, трудодни писали, но в первые годы после войны больше 150-200 г на трудодень зерна не выходило. Ни денег, ни других продуктов на трудодни не было, не так как до войны. Отец с матерью до войны (по 1941) работали в колхозе, а нас детей, пятеро. Хлеб зерном разный папа на трудодни возами привозил: рожь, горох, ячмень, как-то гречиха была. Картошка, турнепс, мед (пасека в колхозе была), яблоки и т.д., все делили по трудодням. Мама умела хорошо готовить, а для нас, детей - сыт, обут, одет, чего больше надо? Держали корову, мама всегда выпаивала теленка; контрактовали в колхоз. Держали овец до 14-16, гусей, кур, кроликов, по два коромника в год (на отрубях - отрубями отоваривали за проданное государству молоко, летом - хряпа, картошка, свекла, присыпка из колхозного зерна, о комбикорме понятия не было). Держали свиноматку, продаст папа поросят, едет в Ленинград, захватит еще мяса чемодан, продаст, отгуда привозит ситец, сукно, белье, всегда французские булки, баранки - мы рады! В послевоенные годы мы так и не дожили до того, что ели в детстве без колбас всяких, о которых понятия не было как магазинных. Домашние мама всегда делала к Рождеству, крупяные зажаривала на противне: ох, и вкусные они! Ливерные делала впрок, ничего похожего на теперешние, таких сейчас не встретишь. Когда забивали овцу или барана - всегда сальник, это блюдо сейчас забыто. Весной каждый год коптили свиные окорока и полоти свинины. Готовые подвешивали в неотапливаемой половине дома. Между обедами, захочешь перекусить (родители на работе, берите сами) - кусок хлеба и ветчины -вкусно и сыт. Сахар толысо кусковой, синеватый. Папа набьет кусочками или щипчики такие для сахара были, чай обычИо фруктовый, такого настоящего грузинского или индийского не помню. Пьем в прикуску, прямо с кипящего самовара, с блюдечек. С бани - всегда самовар с чаем, понятия не было, чтобы стопка с бани, и вообще, водкой, выпивкой не отмечали даже работы толокой. И это помню, еще до колхозов. Рей молотить, лен ли мять, постройку сомшить или разобрать, чтобы нижнюю связь подрубить - толока. Рей ржи обмолачивали цепами досветка, то есть до завтрака, тогда только собирались на завтрак, ели плотно, сытно, и хозяйка (мама) готовила что-то повкуснее и покрепче: жаркое с мясом, зажаренную утку, если есть дичь после охоты - это деликатес, как и зайчина в подливе и поджарке. Лен мять - тоже рей досветка толокой. Льномятки ручные, по четыре сильных мужика за рукоятками на валах, и подавальщик только сноровистый. Работать люди умели! Придет зима, мама садится за прялку, лен, шерсть. Напрядет матушек, к Рождеству ставит став, ткет льняное полотно или сукно. Лет с трех-четырех помню, засматривался и удивлялся, как мама командует руками и ногами, как быстро гоняет челнок с пряжей между основы и как потихонечку на вал прибавляется полотно. Или жнет в поле. Серп так и летает под рукой с горстью стеблей. Наберется в полную пясть - одним махом в сноп, наберется сноп, раз, два и завязала. Перед концом работы снопы составлять в бабки помогают те из нас, кто побольше. Спрячемся в бабке и полной грудью дышишь свежестью соломы и зерна. Такого теперь дети не знают.

Сейчас любят рассказывать и смаковать разное - в колхоз загоняли, иконы разбивали, чуть побогаче кто - раскулачивали. У нас первый колхоз возник в 1931, из пяти хозяйств, крепких, не самых бедных. Разрастался постепенно, то укрупняли, или снова расходились на более мелкие. Целые деревни оставались единоличниками (Белоглазево, Наротово, Красногорка, Байдаки, Речка) вплоть до начала ВОВ (1941). Как помню, единоличники жили материально не лучше колхозников, беднее. Знаю по родственникам, тетушкам по отцу (в Ермолове, Белоглазево). Колхозные семьи жили сытнее, крепче. Папа стал колхозником как-то автоматически, начиная с того, что обрабатывал первый колхоз в кузнеце с самого начала его образования. Потом вступил официально, сдав в колхоз лошадь (Зорька) со всем инвентарем, корову (Венгерка), обобществили амбар и гумно. Всю жизнь в нашей семье колхозная работа у родителей была основной; Какие-то домашние дела могли быть не доделаны, но не колхозные. Не за страх, а по совести: общественное хозяйство для отца было дороже своего всю его жизнь с тех пор, как я стал осознавать себя субъектом семьи. Даже в послевоенные годы, когда большая часть общественной работы не была оплаченной. Папа шел в кузницу всегда до завтрака, и мы, кто-либо из нас, детей, выходили на улицу и горланили: «Пап, снедать иди», или «Пап, завтрак готов», и только с приходом отца усаживались за стол, после чего спешили в школу.

Возвратившись из госпиталя и перепробовав различные виды труда, понял, что не могу преодолеть серьезную деятельную жизнь (и это без прикрас!) меня гореть в жизни звал Николай Островский, его «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей», потом Алексей Маресьев с «Повестью о настоящем человеке» Полевого, в какой-то степени «Железный поток» Серафимовича. Могу ошибиться в построении фраз, но не в главном, что сидит в мозгах: «Жизнь дается один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было больно за подленькое и мелочное прошлое, и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь, все силы были отданы борьбе за освобождение человечества». Или: «Если бы у меня была одна нога и один глаз, я бы работал как скаженный на всех фронтах социалистического строительства».

Забытая за военные лихолетья мечта стать учителем всплыла в августе 1946. Проанализировал свое положение: мне 20 лет, за плечами 7 классов, или сейчас, или никогда. Сел на велосипед и приехал в педучилище. Идут приемные экзамены на первый курс. За директора Савуренок Кирилл Савельевич. Представляюсь. Внимателен: «Не знаю, Парамонов, что с вами делать». Мне понятно: нет никакого документа об образовании, но погиб он здесь, в педучилище, в 1941-м. Как бы угадывая мои мысли, Кирилл Савельевич оторвался от бумаг: «Ладно, пойдемте». От основного здания переходим Коммунальную в дом барачного типа на месте теперешней райбиблиотеки. Представляет меня Тихону Федоровичу, как инвалида войны, документов об образовании нет, хочет учиться. Усадили в группу, пишу диктант. Стараюсь.. Закончили. Сдаем сразу, не перечитывая. Ждем результаты на улице, так сказано. Появляется Кирилл Савельевич: «Парамонов, идемте!». Идем. Тихону Федоровичу: «Как Парамонов написал?» Тихон Федорович; не отрываясь от работы: «Вполне грамотно, хорошо». Вышли на улицу. Кирилл Савельевич кивает в сторону группы девчат: «Идите с ними, сдавайте математику». Я, не задерживаясь: «Не могу я сдавать математику...» - «Почему?» - измеряет меня с головы до ног и обратно. Говорю: «Я ничего не знаю, я все забыл...» Это было горькой правдой (кроме основ арифметики). Как бы для себя вслух, напряженно думая: «...Что с вами делать?.. Ладно, Парамонов, приходите учиться. Условно». Крупным шагом Кирилл Савельевич пошагал к себе.

Так, 1 сентября 1946-го я сел за парту после пятилетнего перерыва двадцать четвертым в группе девушек 1 «А» курса. Студент! Живу в общежитии в числе семерых парней в полуподвальной комнате в здании, где на втором этаже - квартиры учителей и библиотека педучилища (сейчас это здание соединено с основным корпусом педколледжа). Студенты размещались в трех комнатах со стороны парка, в угловой жили девочки, в двух других - парни. Вместо коек - деревянные топчаны, один на двоих. У каждого - сундучок под койкой, все съестное из дому там, под полом - крысы, по ночам бегают по нам (помню, на лицо прыгнула -вскочил, как ошпаренный). Ужин варили сами в круглой печке, складывались, у кого что есть. Основа варева - картошка, если есть, с добавлением капусты, лука мяса или свинины, под готовность обязательно добавляли сметаны, если было - масла, творога. Получалась тушенка, самое вкусное блюдо за весь день! Ели горячую, иногда, прямо с чугунка, в котором варили, собравшись в кружок, больше так, не то, чтобы «повар» раскладывал каждому в его миску. За повара и мойщика чугунка — по очереди, чашку, ложку мыли каждый свои, под умывальником или на дворе (водопровода не было).

Завтракали и обедали в столовой педучилища по карточкам в счет стипендии. Хлеб после войны был только по хлебным карточкам, зато дешевый. Коммерческий хлеб появился где-то к 47 году, 10 рублей килограммовая буханка (1 рубль после реформы денег), но такой хлеб не дожил до нее, карточки отменили и в столовой стали ставить на столик тарелку с хлебом, если не съедали, можно было взять кусочек с собой. По выходным все разъезжались по домам за подкреплением. Мама для меня (а через два курса пришла учиться и младшая моя сестренка), потом для двоих за неделю собирала творог, сметану, брали из дому картошку, крупу, варенья, огурцы, капусту, .хлеб в добавку к карточкам, потом хлеб отпал, что-то из домашней выпечки. Не шиковали, но голодающих не было. Помню, как-то в книгах потерялась хлебная карточка, почти месячная. Прокормили меня хлебом всем курсом. Почему в книгах? Не было портфеля или чемоданчика, жили на дворе педучилища, все сразу нести на занятия не надо было, прибежишь на перерыве, что-то оставишь, другое возьмешь. В нашем выпуске было 4 группы: А, Б, В, Г, на гоэкзамены вышли 96 человек.

По всем предметам учеба давалась хорошо, кроме математики в первом семестре. Щадила меня Евгения Ивановна, много занимался сам. Пока не прогнал курс семилетней школы, ничего не выходило. Но на конец второго полугодия и алгебра с геометрией пошли на «4», а потом и на «5». Основным учебным зданием, как и административным, был корпус бывшей гимназии на Ленинской, 20. Вход в здание - со двора, со стороны пожарной каланчи, прямо на второй этаж. Налево - кабинет завуча, направо - бухгалтерия (проходная) и кабинет директора. По прямой, с выходом на Ленинскую - зал (проходной), направо и налево - учебные кабинеты, они же классные комнаты. На первом этаже (отдельный вход со двора со стороны каланчи до основного входа) -учебный кабинет-класс; вход со стороны Пушкинской - пищеблок и столовая педучилища. В одноэтажном здании на месте Дома Детского творчества, вход со стороны ул. Ленина, направо -кабинет химии, по прямой (коридор) налево - маленькая комната-общежитие, по прямой - тоже общежитие для девочек. В небольшом одноэтажном здании между основным старым корпусом педколледжа (б. гимназия) и основным зданием, выходящим на Пушкинскую размещались два учебных класса. В здании типа барака на месте Сбербанка, только ближе к Коммунальной (частично место библиотеки) размещался один класс-кабинет и общежитие девочек. Основное общежитие ПУ располагалось на ул. Ленина, 60. На месте дома Администрации была «забегаловка» (разливное вино, пиво, закуски) и фотография. Напротив - здание Нарсуда и прокуратуры. На месте здания сельхозуправления - автобусная станция. В зале ПУ тоже размещалась учебная аудитория, для проведения мероприятий столы уносили в соседние комнаты. Директором педучилища был Рамицын Дмитрий Никитич. Классным руководителем в нашем 1 «А» два курса был Константинов Александр Константинович. Когда его назначили завучем -Смирнова Прасковья Ильинична (химик, биолог). Географию вела Предэ Зенита Семеновна, математику - Иванова Евгения Ивановна, историю - Васильев Алексей Алексеевич, физкультуру и рисование - Петров Иван Терентьевич, арифметику и методику арифметики - завуч Савуренок Кирилл Савельевич. Музыки не преподавалось, не было специалиста (1 курс). Курс истории КПСС читал Рамицын. Преподавательский состав (я перечислил только тех, кто работал с нами, в других группах были и другие преподаватели: Львов Михаил Михайлович, математика; Савуренок Зинаида Игнатьевна, биолог; Николаева Пелагея Константиновна и др.) После всего пережитого в период оккупации, когда малейшая оплошность могла закончиться жестокой расправой и смертью; после суровой, полной опасностей, грубоватой партизанской жизни, когда приказ был основным критерием твоего поведения и участие в боевых операциях могло стать последним мгновением жизни, а для многих так оно и было, после мучительного выживания и внутренней борьбы за жизнь, после лечения в госпиталях; после невероятных усилий вписаться в трудовую жизнь своим искалеченным телом, - после всего этого учеба в педучилище в течение первого курса казалась сказкой. Все во мне пылало светом прекрасной действительности. Преподаватели относились к нам с особым вниманием и уважением, общение на занятиях и вне их - только на Вы. Мне запомнилось, что даже при полном незнании ответа на вопрос Евгения Ивановна (алгебра, геометрия) на мое «Не знаю» даже стеснялась поставить в журнал двойку. И никаких выговоров, скажет только: «Останьтесь, позанимаемся». Все налаживалось трудом. Корректность в обращении, высокая культура поведения, требовательность к знаниям, новизна наук поднимала нас, студентов на новую, более высокую планку жизни. Я был па десятом небе!

Подошла пора экзаменов за первый курс обучения. Много готовился. Что-то неловко стал чувствовать левым глазом. То ли взрывной волной, может быть, комом земли глаз был поврежден при ранении, налившись кровью, но потом это прошло как-то само собой. Только видел похуже. И вдруг снова такое. Дмитрий Никитич, заметив неладное, забрал меня в кабинет, молча усадил на стул и стал названивать кому-то. Слышу, разговор обо мне. Говорит, что сейчас пришлет студента, он инвалид войны, просит хорошо посмотреть по поводу допуска меня к переходным экзаменам. Я встревожился. Дмитрий Никитич положил трубку. Видит мою взволнованность. «Вот что, Парамонов, пойдете в больницу, прямо к главврачу, по-видимому, вас нужно освободить от экзаменов. Со зрением шутить нельзя». Так я оказался снова на больничной койке, и через некоторое время после экзаменационной сессии мне сообщили, что переведен на второй курс, как освобожденный от экзаменов по болезни. Около двух месяцев лежу в больнице, болезнь прогрессирует, глаз уже не видит, очень болит, разрывает глазное яблоко, налитое кровью. Начинает слепнуть второй глаз. Срочно направляют в Ленинград, в глазной институт. Дали направление, девчонки из группы посадили на автобус до Острова. На левом глазу повязка, правым сколько-то вижу через слезу. Схожу в Острове с автобуса. Слышу знакомый голос: «Виктор, это ты? Что с тобой?..». Двоюродная сестра Зина Авотина с мужем, едут домой, в Ленинград. В те времена тоже подобно периоду ельцинской бархатной революции, из города в город сновали челноки с барахлишком, зарабатывая на этом на хлеб. Только тогда это называлось не бизнесом, а спекуляцией, преследуемой законом, но еще не так строго. Приезжаем в Ленинград, с поезда переходим к троллейбусу. Зина говорит Василию (ему сейчас за 90, Зины уже нет в живых): «Жди здесь, смотри, чтоб чемоданы не свиснули, я отвезу Виктора». Заходим в троллейбус, сажусь на свободное место к пожилой женщине, она поворачивается ко мне лицом, я с удивлением и восторгом: «Тетя Шура, здравствуйте!..». Родная тетушка, мамина сестра, коренная ленинградка, пережившая блокаду. Зина быстро сориентировалась и передала меня тете Шуре, она и привезла меня в приемный покой Глазного института имени профессора Гиршмана. Это было Кавгуста 1947 года. Не могу назвать имени профессора, в кабинет которого почему-то меня провели две медсестры под руки, усадили в кресло, сняли повязку, ушли. Профессор осмотрел оба глаза, проверяя реакцию на свет и изображения. Пристально всматривается прямо в лицо: «Молодой человек, чтобы спасти зрение правого глаза, левый нужно удалить, лечить поздно». Я как сидел, так и выплеснулся навзрыд: «Ну вот, теперь глаз!..». Тут же вытерся, сжался в комок. Самообладание вернулось также быстро, как и сорвалось. Только в сознании пронзилась аналогия: там, в госпитале: или ампутация, или смерть, здесь... - вырезать глаз, чтобы остаться зрячим. Значит такая судьба моя ...

Провели в палату. Большая часть больных совершенно слепы, глаза внешне нормальные, различают только свет и тень. Больше двадцати еще совсем молодых мужиков. Это-фронтовики. В Германии из железнодорожных цистерн причастились. Кто умер, кто ослеп, кому-то ничего не стало, но таких меньшинство. Лечению слепота пока не поддаётся. На второй или третий день сделали операцию. Обкололи глаз обезболивающим, задрали веки вверх-вниз, чем-то закрепили. Боль исчезла, чувство такое: у меня в глазнице не глаз, а камень. Глаз удалили, промыли глазницу, наложили повязку, в палату шел сам на костылях под патронажем двух медсестер. Правый глаз меньше стал болеть, лучше видеть, закапывали что-то, ниже глаза делали какой-то укольчик. 10 августа сняли повязку и подобрали глазной протез, 12 августа выписали. В сопроводительных документах просьба: оказывать больному помощь в приобретении проездных билетов. Читаю диагноз в справке: «Травматический иридоциклит, травматическая катаракта, вторичная глаукома левого глаза». Левый глаз удален, острота зрения правого 0,6. Устные рекомендации: избегать умственных и физических перенапряжений, работ, связанных с возможностью физических травм, постоянное наблюдение окулиста, в течение года - очки-консервы (светобоязнь). Когда я поднялся, почему, откуда, катаракта, я четыре года практически не ощущал недостатка в зрении, глаза были здоровыми, врач объяснила, болезнь развилась через годы, как результат тупой травмы, контузии или ранения, на основе умственного и физического перенапряжения. И то, и другое было: в течение учебы на первом курсе я усиленно тренировался физически (езда на велосипеде, ходьба, помню, трижды намеренно ходил пешком домой (20 км на протезе бедра)), усиленная физзарядка (хотя от физкультуры был освобожден), ходьба без трости. Возможным это стало не сразу. Протез, сделанный в госпитале, я освоить по-настоящему не смог, как и повторный, сделанный на Торопяцком протезном заводе. Узнав от коллег по несчастью, что хорошие протезы делают в Ленинграде, стал писать во все социальные инстанции с просьбой изготовить мне протез на Ленинградском протезном заводе. Отказы. Написал письмо лично Сталину. Прошло около двух месяцев. Письмо Министерства социального обеспечения в адрес областного отдела социального обеспечения, мне - копия: разрешить Парамонову В.П. изготовление протеза на Ленинградском протезном заводе. Об исполнении информировать Министерство социального обеспечения в месячный срок. На третий день после этого письма получил наряд ОБЛСО: через три недели привез из Ленинграда третий протез, сделанный по спецзаказу, удобный, легкий (нитролаковый), бегать, конечно, и на нем не выходило, но на велосипеде вскоре не отставал от здоровых ребят, зимой встал на лыжи. Стремление достигнуть физического совершенства тренировками, духовного - усиленными занятиями (ставил цель сдать за первый курс все на отлично, принят на учебу условно, без документов об образовании, напоминало о себе только при инспекторских проверках работы педучилища комиссиями ОБЛОНО или министерства, что и сыграли со мною злую шутку со зрением. (Боялся отчисления).

Приехав домой из Ленинграда со стекляшкой в глазу, я затаился, и только через год в семье все разъяснилось, когда, умываясь, на глазах у мамы из глаза выпал протез.

1 сентября пришел в свою группу на второй курс, как ни в чем не бывало. Недостаток зрения и болезненные с этим явления несколько осложнили учебу, ио приспособился быстро: девчонки читали учебники или записи, я старался схватить основное и пересказывал, и мне хорошо, и для них полезно, К концу второго курса зрение поднялось с 0,6 до 0,8 - 0,9. От консервов (дымчатые очки) перешел на (-) 1, с оценкой зрения в очках 1,00. На втором курсе плотно втянулся в общественную работу: участие в художественной самодеятельности (наши концерты в колхозах собирали полные залы изб-читален, возникавших кое-где клубах в пустующих домах со времен войны), в комсомольской, профсоюзной работе, в шефстве над группами-классами первокурсников. Помню, в феврале 1948 по решению профсоюзного комитета меня и Ефимова Антона Ефимовича наградили санаторными путевками в Кисловодск. Я отказался, ехать не на что ..., да и одеться, в общем-то, не во что. Пригласил в кабинет директор, оказал денежную помощь в счет стипендии. И мы поехали. Антон дал мне свои сапоги и фуфайку, сам - в шинели. В Великих Луках в ОблОНО, областном комитете профсоюза женщины заметили, что при нас нет ни чемоданов, ни вещмешков, спросили: где наше сменное белье, в санатории им не обеспечивают. Признались: у нас ничего нет. Нас попросили не уходить, оформив документы, через некоторое время вручили нам небольшие пакеты в домашних сумочках: там было по две смены нижнего белья и НЗ продуктов на дорогу. Погода в Кисловодске оказалась весенней, внимание и лечение -трудно желать лучшего. Домой, на учебу, мы вернулись посвежевшими, окрепшими, жизнерадостными. Отставание по программам преодолели быстро, учеба вошла в свою колею без последствий. Переводные экзамены сдал все на отлично, и окончательно утвердился студентом ОПУ. В летнее время дома занялся столярным делом: сделал обеденный стол для семьи, деревянный диван, обшил большую часть уже заново отстроенного дома вагонкой, которую делал из досок вручную. Дом на старом пепелище в Заверняйке мы семьей стали строить в первое же лето после освобождения. Колхоз отдал наш же обобществленный в 1932 году амбар, бесплатно был выписан лес. Чтобы поставить сруб, напилить (вручную (!) другого способа не было) досок на пол, брусьев на оконные и дверные коробки по найму, отец взял в госбанке беспроцентный кредит (выплатили полностью в пятидесятые годы, многим, кто не выплатил, государство списало). В лето 1946 г. из землянки переселились в дом, в одну из отделанных комнат, другая оставалась нежилой. Работы было впереди еще много, ею я и занимался в каникулярное время летом 1947, 1948, 1949 годы. Полностью обшил дом, сделал все оконные переплеты в жилой комнате (наружные и внутренние рамы), филенчатые двери, входной тамбур с крыльцом. Столярному делу меня научил Иван Алексеевич на уроках труда в мастерских педагогического училища. Начал с портретных рамок, потом под его руководством я сделал раму, твердо усвоив технологию, аналогично сам потом применил эти знания в домашнем строительстве.

Третий и четвертый курсы обучения в педучилище прошли без срывов. Старшекурсниками мы утвердились хозяевами педагогического училища, и в воспитательной работе администрация и преподаватели опирались на нас, актив профсоюзной и комсомольской организаций, наиболее активных и авторитетных студентов. Насколько доверительного была такая работа можно судить по тому, что во многих случаях разбирательство персональных дел студентов (если выразиться официально) происходило без присутствия преподавателей или кого-то из администрации. И обещание, данное своим старшим товарищам, у которых разбираемый студент (студентка) все время на виду, всегда возымело положительным воздействием. Помню, нахулиганили двое из наших старшеклассников. Им грозило отчисление. Дмитрий Никитич вызывал нас по одному, чтобы выяснить точно подозреваемых. Дошло дело до меня. Я сказал: «Дмитрий Никитич, не примите это за ложное товарищество. Я знаю, кто они. Разрешите нам разобраться в своей среде, больше подобного не повторится». Дмитрий Никитич: «А все-таки кто, хотя бы зачинщик». Я не назвал даже намеком, считал, чтр если выдам, буду предателем. На этом разбирательство со стороны администрации закончилось. Мальчишки дали нам крепкое клятвенное слово, закончили педучилище и были неплохими учителями, и оба в последствии оказались на высоких должностях партийных работников. Все время вместе, все время на глазах: они стали совсем другими и в учебе, и в поведении. Потом, на длинном пути педагогической работы (47 лет) воспитанию коллектива и в коллективе я придавал решающее значение.

На третьем курсе мы перешли учиться в отстроенное двухэтажное здание основного корпуса теперешнего педколледжа. Занятия стали проходить строго по кабинетной системе. На первый курс поступила моя младшая сестренка, Аля, перенесшая после освобождения грозные болезни. Старшие сестры Соня и Люба ушли из семьи. Соню направили работать в Сумароковскую начальную школу, потом в Притчинскую семилетку. Люба вышла замуж за военного летчика и уехала с ним в Львов, затем в Кречевицы Новгородской области, откуда - в Армавир Краснодарского края. Младший брат Женя учился в Заверняйковской семилетке. Видя затруднительное материальное положение двоих студентов из семьи Парамоновых, Дмитрий Никитич утвердил меня лаборантом кабинета физики и поместил жить с сестренкой вместе в маленькую комнату общежития на месте теперешнего Дом Детского творчества. Старался вписаться в общество развлекательных мероприятий как в ПУ, так и в каникулярное время дома, в деревне, в лето 1948-го прямо на базаре я променял велосипед на немецкую гармошку, и все лето дома в нежилой комнате учился играть, обычно вечерами. Папа ругался, не даю спать, но когда стало что-то получаться, перестал ругать. На третий курс пришел гармонистом. О, теперь я не был лишним ни на вечерах в педучилище, ни на гулянках в деревне. И в молодежной среде приближался к жизни нормального, нужного молодого человека. Исчезало чувство инвалида (при второй группе с 1944-го), хотелось делом и словом во всем быть на виду, жить нормальной человеческой жизнью. С тех пор так оно и есть: я знаю, что я инвалид, знаю, что болен, но если встал и могу двигаться, всегда в делах, которые измеряю не тем, что делал, а что сделал. И так каждый прожитый день, включая выходные и праздники. Скучновато? Нет. Здоровая компания с гармошкой или баяном, (теперь и другая музыка пошла) бывала всегда к месту, то же -деревенские свадьбы, художественная самодеятельность, гулянки в деревне, на улице ли, в клубе. Девчонки зайдут за мною домой, гармошку снесут, отыграю (до мозолей на руках), домой один топаю. Как-то не клеилась у меня ответная любовь. Как будто все хорошо, встречаемся, дружим, а замуж выходит за другого. И так не раз, девушки уходили, любовь оставалась при мне, до моей суженой — Валентины Павловны.

Два последних курса учебы пролетели незаметно. Государственные экзамены сдавали в теперешнем актовом зале колледжа, там же был выпускной вечер. Наш выпуск 1950 года был первым четырехгодичным выпуском обучения, 96 человек. На выпускном вечере 7 июля 1950 нам вручили Дипломы государственного образца с присвоением квалификации «учителя начальных классов». Было и радостно, и грустно. Я - учитель, впереди новая жизнь, новая работа. На 4-м курсе по рекомендации директора был принят кандидатом в члены ВКП(б). Работать всех направляли по системе распределения и заявкам. Я получил назначение во вторую среднюю школу города Опочки. Сразу же записался на курсы по подготовке учителей математики и физики для семилетних школ при Великолукском учительском институте. Занятия проходили при педучилище с выездом преподавателей из областного центра. По окончании курсов здесь же приняли от нас вступительные экзамены на заочное отделение Великолукского института. Приехав домой с дипломом отличия, ко мне пришел директор Заверняйковской семилетней школы Матвеев Петр Матвеевич и уговорил идти на работу в родную школу. С 12 августа 1950 года я — учитель математики Заверняйковской семилетней школы. С началом учебного года -сопутствующие нагрузки: русский язык, литература, в своем воспитательном классе, ботаника, физика. Программный материал семилетней школы не представляет затруднений, как и методика преподавания этих предметов по знаниям, полученным в педучилище. Наполняемость учащихся большая, в 5, 6, 7 классах - параллели. Нагрузка 32 часа в не/делю (еще не хватало учителей), зарплата 960 рублей (старыми деньгами, ставка за 18 часов - 540, плюс дополнительная нагрузка, классное руководство, проверка тетрадей). Состав учащихся неоднороден, даже в 5-х классах есть 16-17-летние переростки, еще дают о себе знать годы войны. Микрорайон школы большой (не было еще семилетних школ в Высоком, Притчах), ребята ходят каждый день за от 3 до 12-15 километров (Балахи, Волково, Подлипье, Ярцево, Шейкино, Елдино, Пьяново, Иванково, Корни, Кониново Краснооктябрьского сельсовета, Кониново Каресельского (сейчас Пригородного) сельсовета, Кареселка, Бахарево, Степеницы, Швецово, Калинкино, Цибановка, Рубаново, Ермолово, Шкелево, Ковыряево, Виселки, Жевляки, Екимцево, Заверняйка, Васьково, Вересенец, Копотиловка, Михейково, Языково). Сразу же приходится приспосабливаться учить детей на уроках, не перегружая домашними заданиями. Из дальних деревень ребята приходят домой не раньше 7-8 часов вечера, а утром отправляются в школу в шестом, в снег - и раньше. Интерната при школе нет, столовой нет. Школьные здания разбросаны на расстоянии километра. За свободный урок едва успеваешь перейти из здания в Желваках в здание Заверняйки, Электрического света нет, фонарь, керосиновая лампа. Зимой в 9 еще темно без света, кто приходит в школу пораньше, без света быть нельзя. За подготовкой к урокам засиживаюсь допоздна, иногда часов до 2-3 ночи (много времени идет на проверку тетрадей по русскому языку и математике, каждый урок продумываю основательно, пишу подробные планы). По партийной линии сразу же комсомольская политшкола (12-15 комсомольцев) колхозной молодежи. Ходят и не комсомольцы. РК КПСС утверждает внештатным пропагандистом, сперва комсомольской школы, затем партийно-хозяйственного актива колхоза «Красная Деревня» затем, отделения «Заверняйка» совхоза «Красный Фронтовик». Это общественная нагрузка остается на мне до 1976 года (год закрытия Заверняйковской восьмилетней школы). Вместе с партийным активом занимаются учителя школы. Занятия раз в неделю по вечерам. Нагрузка не из легких, подготовки много, самому надо быть в курсе всех политических событий и вопросов хозяйствования. Не помню, чтобы итоговое занятие проходило без присутствия представителей Опочецкого РК КПСС, Великолукского, потом Псковского ОК КПСС. Но основная работа - школа, ей все силы и знания. Очень быстро понял, что сближение с ребятами происходит более результативное через внеклассную, внешкольную, пионерскую и кружковую работу. Первым увлечением озорных мальчишек оказалось, как ни странно, садоводство. Вырастили в подвалах на дому, путем стратификации семян сеянцы яблони и груши. Заложили в феврале, всходы появились в апреле-мае. Дома выставили ящички на свет. В апреле принесли в школу. Много, сотни. Что делать? Поговорили с директором, выбрали участок (земли школьного участка 5 гектаров). Высадили, как считали мальчишки 1000 сеянцев. Ухаживали, не давали зарастать травой, подкармливали конским навозом (в школе была лошадь). К осени наш питомник радовал глаз. Но чем еще занять ребят? На выручку пришло мое освоение фотопроцесса. В первом полугодии на выборах директора Матвеева Петра Матвеевича избрали депутатом райсовета и утвердили заведующим РОНО. Уходя из школы, он передал мне физику и свой довоенный «Фотокор - 1» и книгу «25 уроков фотографии». Понемногу мы с младшим братом Женей (он учился в 7 классе, был и моим учеником в первый год работы в школе) дома освоили фотодело. Организовали в школе фотокружок. Так что медленное, но верное садоводческое увлечение сразу подкрепилось увлечением фотографией. Одно дополняло другое. Работы в питомнике и фотографирование. «Фотокор - 1», переживший в тайниках оккупацию, был с подпорченной оптикой. Купили

«Любитель», не было фотоувеличителя. Сконструировали две приставки, одну для фотографий 9 х

12, другую - на 12 X 18. Зашторим окна в кабинете (сперва в классе), зарядим фотобумагу, выходим на свет, даем экспозицию, снова в темноту с красным фонарем (красная копировальная бумага между стекол в щите, затемняющем окно), печатаем фото. По отношению к тому, что есть в фотоделе сейчас, это очень кропотливое дело, но, совершенствуя процесс, приобретая более совершенные фотоаппараты, фотоувеличители, фоторабота в кружках оказалась делом всей трудовой жизни 47-летнего периода работы в школах. Начатая в первый год работа по садоводству привела к созданию в школе плодопитомника с выходом привитых саженцев ежегодно до 350-400 штук. Заложили и вырастили школьный плодовый сад, передавали саженцы многим школам района, распространяли среди населения. Впоследствии вел кружки технического моделирования, авиамоделирования, краеведения (собрали сведения истории школы, истории колхоза), был создан небольшой школьный краеведческий музей.

Запомнился кружок «Красных следопытов». Собрали сведения о партизанах и связных, агентов партизан в немецком гарнизоне. Нашли два захоронения погибших воинов-красноармейцев. С разрешения военкомата вскрыли могилы, в одной выбрали кости семи останков красноармейцев, в другой - одного партизана. Перезахоронили, оформив «Братскую могилу» на захоронении в деревне Заверняйка на гражданских кладбищах рядом с уже ранее оформленными двумя захоронениями. Стали искать родственников по документам РВК (дела на погибших в Опочецком районе в период освобождения сохраняются в Райвоенкомате по настоящее время). Откликнулись и приехали родственники Длуглач Льва Яковлевича, лейтенанта, умершего от ран в полевом госпитале в 2 км от Заверняйки, за бывшей деревней Белоглазево, и Фещенко Владимира Сидоровича, гвардии рядового 30-го Гвардейского стрелкового полка. По документам РВК пополнили список погибших братского захоронения. Получилось это вот почему. Ко дню 20-летия Победы были вскрыты могилы всех известных захоронений воинов, погибших при освобождении Опочецкого района и произведены перезахоронения, с оформлением «Братских могил». В деревне Заверняйка рядом с могилой погибшей партизанки Кузьминой Галины Архиповны (разведчица 5-й КПБ, раненой захвачена в плен, расстреляна в Заверняйке 12.07.1944) было оформлено братское захоронение, но не уточнены по похоронкам списки всех погибших, что мы и сделали. Каким Образом: в похоронке РВК указано место гибели и где погребен погибший. Устанавливаем, в какую братскую могилу перенесены останки. Сверяли списки на братском захоронении. Если в списке нет Ф.И.О. перезахороненного с разрешения РВК после проверки вносили Ф.И.О. на щит братской могилы.

Долго не могли найти данных о перезахороненных останках партизана. Им оказался Исаев Петр Исаевич, 5-я КПБ.

Составленные «Красными следопытами» списки погибших в Отечественную войну жителей деревень школьного микрорайона по начальным классам) очень пригодились при работе по «Книге Памяти» (т. 7 и т. 18).

В редакции «Книги Памяти» я работал при ее создании в течение пяти лет (на общественных началах).

До введения трудового обучения в школе мне было выделено небольшое помещение для размещения кружка столярного и слесарного дела. Все необходимое оборудование делали или добывали с ребятами. Поэтому, когда было введено трудовое обучение, Заверняйковская школа первой из сельских школ имела столярную мастерскую на 24 рабочих места и слесарную на 12 рабочих мест с полным комплектом инструментов (в городе первые мастерские были сделаны Ивановым Николаем Георгиевичем (впоследствии он был директором краеведческою музея) в школе № 2 г. Опочки). В столярной мастерской на каждом рабочем месте был комплект инструментов здесь же хранящийся: ножовка, рубанок, полуфуганок, угольник, киянка, стусло, 2 стамески, рейсмус. Для общего пользования имелись: отборник, закройник, шпунтубель, фальцкобель, 2 колевки.

Верстаки тоже сделали сами по типу, как выполнены сейчас скамьи и столики, применяемые в здании администрации. Упор для детали при строении - мскшличеекая гребенка с клином для крепления и регулировки подъема. Не было электричества (и районе еще не было сплошной электрификации). Мы с ребятами сделали снимки мастерской, и я (самовольно!) поехал в ОБЛОНО, принял меня Леонов Михаил Петрович. Я просил помочь дооборудовать мастерскую станками, выделить двигатели внутреннего сгорания под генератор переменного тока 9 кВТ, который мне (школе) отдали для электрификации мастерский на Оночецком спирпаводе. Все сделаем сами. Просмотрев фотографии, Михаил Петрович записал просьбу (комбинированный станок по дереву, токарный станок по дереву, сверлильный станок и двухцилиндровый двигатель внутреннего сгорания, бензиновый (тип забыл, но обозначен был, я знал (разведка «боем»), что такие двигатели в ОБЛОНО бывают. Переговорив с кем-то по телефону, Михаил Петрович сказал, что все, что вы просите, будет выделено. Спросил, как будете брать. Я объяснил, что грузовую машину, если нужно и рабочих, нам даст совхоз по первому обращению, там же в мастерских «спарят» наш генератор с двигателем, о чем есть договоренность. Михаил Петрович спросил: « Завтра можете приехать?» Прикинув, я попросил через день (надо было решить поездку накануне, выписать путевку, определиться с автомашиной). Рабочих не нужно везти, вам все погрузят.

Надо сказать, что вопросы выделения транспорта для школы (экскурсии учащихся, перевозки) в пределах области решались без участия директоров совхоза «Красный Фронтовик», достаточно было обратиться к завгару. Такова была система работы администрации совхоза: школд, как первое отделение совхоза, нужды школы выполнялись без всякой волокиты. Но и коллектив школы откликался на любую просьбу помочь совхозу в каких-то сельскохозяйственных работах. Даже мы, учителя, ходили в ночную сортировать зерно или молотить лен. Коллектив учителей был молодой, жизнерадостный, идем часа в два ночи домой с колхозного гумна, песни поем, озорничаем между собой. Весело и жилось и рабо'1алось! Детская художественная самодеятельность подкреплялась взрослой. Пимню, любители из местной мил одежи, учителя инсценировали «Русалочку» Пушкина, я играл роль мельника ... «Все вы, девки молодые, все дуры вы. Уж, если попадется вам человек завидный, не простой, так надобно его себе упрочить. А чем? - Разумным честным поведением, заманивать, то строгостью, то лаской. Порою исподволь, обиняком, о свадьбе заговаривать. Л пуще всего - беречь овою девичью честь. Бесценное сокровище: «Раз упустишь- не воротишь!..» Не могу сказать, ч го это слово в слово с пушкинским текстом, но что монолог произносился в точности так - из головы не выбьешь.

Возвращаюсь к основному тексту. Физический кабинет в школе по типу, каким таковой мы сделали с супругой Валентиной Павловной в 1-й школе Опочки, в Заверняйковской школе уже функционировал в 1957 году, будучи совмещенным с химией: физико-химический кабинет. Электрофицирован от передвижной электростанции - «ПЭС Киев - 2». Получив станки для мастерской, работали все лето с группой увлеченных мальчишек. Среди них был только что в конце года, исключенный из 5 класса (школа № 2, Опочка) Гена Козлов (ею характеризовали сплошным двоечником и разуратом, каких поискать). Мать привела ко мне. При строительстве нашей электростанции парнишка мог работать днями (это летом, в каникулы). Сами заливали фундамент, сами ставили опоры, делали наружную электропроводку, ввод, конструировали и делали электрощит, внутреннюю пронодку, установили статен, подводили электропитание. В конце августа все было готово. Запустили двигатель. Возбудили ток в генераторе, он взял нагрузку. Идем в мастерскую. Включаем общий рубильник на щите. Приборы отозвались показаниями, засветилась контрольная лампа. Включаем освещение - есть! Включаем станки один за другим ~ все работают. Словами трудно передать триумф моих сорванцов. Наша малая электростанция работала до проведения сплошной электрификации, еще около года, как запасная и учебная, пока не вышел из строя двигатель (примерно 1962-63 уч. год).

Вести не сидят па месте. Вскоре другая мамаша приняла ко мне парня, исключенного последовательно из двух школ: Кузнецовской и Дубровской, был и третий - из Томсинской (из д. Острилово, Козлов) и из Кузнецовской (д. Пыжики) поступили не разом, но как-то получилось так, что сели за одну парту. С моими ребятами мы договорились, что никаких напоминаний о их прошлом делать не будем, будем вести себя в обращении с ними ровно и корректно. Принято было в наше время закреплять сильных учащихся за слабыми (как бы шефство), не давать списывать, а объяснять и корректно со скрытой позиции проверять готовность к уроку. Класс принял ребят, вроде бы, как потерпевших аварию, и все закончили школу без особых срывов.

Был у меня срыв со здоровьем и в этот период. В сентябре 1954 принял один из 5-х классов. Веду математику, классное руководство, сблизился с малышами, полюбил ребят, живые, активные, держатся меня словно старшего брата.

15 февраля. Приезжает секретарь райкома партии, проводит партсобрание. Надо менять председателя, колхоз разваливается. Предлагаем одного, другого. Кудряшов берет слово: «Бюро райкома партии предлагает рекомендовать председателем колхоза «Красная Деревня» товарища Парамонова». Кто-то с места: «У него вторая группа инвалидности». - «Не имеет значения, поможем». 17 февраля (мой день рождения) общее собрание колхоза «Красная Деревня» избрало меня председателем колхоза согласно Постановлению Сентябрьского Пленума ЦК КПСС 1953 года (то есть с твердой ставкой зарплаты, а не как члена колхоза, 1200 рублей дореформенных денег). Прихожу домой - семья в шоке. Папа как сидел на печке, свесив ноги, покачал головой, смотрю - слеза по щеке покатилась. Прихожу назавтра в школу - мои пятиклассники в слезах, все и мальчишки ... По-видимому, только в экстремальных ситуациях и можно узнать детскую любовь и привязанность. Прошел в свою комнату. Задумался. Колхоз знаю хорошо. Все счета закрыты, в кассе - карандаш купить не за что. Свиньи по брюхо в жиже, у овец - окот, все ягнятки колом в овчарне валятся, сам видел, расписывал, выпуская колхозную газету. Надои 2-2,5 литра в среднем. Семян нет ... Начну с правления. Собрались расширенным, пригласил авторитетных стариков. Посоветовались, изложил свои мысли на перспективу. Основной упор неотложных дел -навести порядок и дисциплину. Проверяя свой актив, вдруг обнаружил: у молоковозчицы продажа молока как от трех коров (в колхозе одна), три книжки - на себя, мать и тещу (муж бригадир). У зама по животноводству - та же история. Бригад в колхозе пять: от 800 до 1200 га пахатных земель, всего с сенокосами и лесом 5 тысяч. Не может такого быть, чтобы мы были нищими. Излагать мои преобразования долго. Многих из руководства снял (конечно, решением правления), заменили людьми, в честности которых я не сомневался, старички пошли бригадирами в двух бригадах. Завел порядок: в конце рабочего дня - разнарядка на завтра. Проверяю сделанное. Готовимся к весеннему севу. Государство должно колхозу пшеницу за лен, колхоз не может выкупить, нет денег. Да и любая копейка, поступающая на любой счет Банка списывается за задолженность Банку по кредитам, В районе, наконец, идут на уступки, кое-что через МТС, Заготзерно, и т.д. Завозим семена яровых и льна, Расчет: вырастить озимые и лен. Заработала строительная бригада, подтянулась трудовая дисциплина. Весеннюю посевную провели вполне удовлетворительно. Подправилось дело в животноводстве. Я оставил почти на месяц колхоз на своих заместителей и поехал на экзаменационную сессию (учился заочно в Псковском пединституте). Плановые экзамены, зачеты сдал досрочно (возьмешь направление на кафедре, идешь к преподавателю и сдаешь один, знать надо хорошо), В мое отсутствие шла заготовка и силосование кормов, подготовка паровых полей под озимую рожь, уход за посевами. За льном были закреплены звеньевые. Пастбищный сезон был отлажен и проходил нормально. Паровые поля готовились МТС по плану. Приближалась уборка, сев озимых. Рожь выдалась не плохая. Пошла жатва, появилось зерно на семена. Вдруг загвоздка: стали трактора, надо сеять, да трактора ремонтируются, стоят с распущенными гусеницами (МТС). Приезжает Никитенок Ефим Николаевич (первый секретарь РК КПСС) прямо ко мне домой (любил наведаться ранним утречком). «Парамонов, почему не сеешь?» - «Трактора стоят с распущенными гусеницами». -«...Трактора!». С сарказмом: «У тебя семян нет!». Я спокойненько: «Пойдемте, покажу». Приехали на гумно, прямо кучей отсортированные 4 тонны семян ржи нового урожая. Принял горсть на руки, понюхал (не горят ли). Спокойнее: «У тебя нет проверки на всхожесть». -«Правление рядом, проверьте». Семена не разрешалось тогда использовать на посев без проверки на всхожесть на Опочецкой семстанции. Прочел заключение семстанции от начала до конца. Спокойно: «Ладно, Парамонов». Подал руку, уехал. Сразу же, в этот день собрал расширенное бюро райкома, главному механику МТС - выговор в учетную карточку, директору - на вид (без взыскания по партийной линии), разгонял всех.

Механизаторов МТС будто подменили. Зерно пошло тоннами, посевная - по нескольку га в день. Зерно сортировать организовал круглосуточно (была в колхозе такая полусложная сортировка ОС - 1), сеяли без срывов, и к 28 августа плановое задание по озимому севу было перекрыто. Колхоз «Красная деревня» за всю свою послевоенную историю попал по итогам сева озимых на районную Доску Почета.

Великолукский областной съезд учителей проходил с 15 по 17 августа 1956 года. Программного трудового обучения введено еще не было, но выставка творческих поделок учащихся впечатляла. Мне было поручено представлять Опочецкий район. Свои, сделанные учащимися в кружках технического творчества, представленные из других школ района, упакованные в коробки, поделки самодельных наглядных пособий, различных моделей заняли кузов автомобиля ГАЗ -51, Сравнить то, что в 1956 считалось и отмечалось, как положительный опыт работы трудового и политехнического воспитания учащихся с тем, к чему мы пришли к 70-м годам, было нельзя, но большие дела всегда начинаются с зарождения. Съезд отметил необходимость совершенствования семилетнего образования и подготовки учащихся к труду во всех сферах социалистического строительства.

Псковский областной съезд учителей 7-8 декабря 1959 года. Мне было поручено выступить, поделиться опытом своей работы в школе. Я не готовил письменного выступления, опробированного соответствующими вышестоящими инстанциями, просто рассказывал с трибуны съезда о той работе, которую провожу в школе и обществе: о создании физико-математического кабинета, школьной мастерской, в которой учащиеся не просто осваивают столярное и слесарное дело, а делают полезные вещи (ремонт школьной мебели, изготовление с/хоз. инвентаря, даже в совхоз - было передано 70 ручных грабель, сделанных в мастерской школы; то же - портретные рамки, школьные уголки, рамки и щиты оформления классов, клетки для кроликов школьной кроликофермы (до 400 кроликов с молодняком), спортивного инвентаря и изделий для оборудования спортивной и географической площадок школы, и многое другое); о создании учебно-опытного хозяйства школы (пришкольный участок 5 га, опытный, Мичуринский участок, работа по садоводству и лесоводству (лесопитомник, участие в охране и посадках леса); о сложностях работы сельских школ, о необходимости учить на уроке, перестраивая преподавание в сторону максимальной активизации работы учащихся на уроке и сокращения перегрузки домашними заданиями; о вопросах совершенствования воспитательной работы, связи с жизнью, воспитании любви к родному краю, к Родине и т.д.

На съезде в завершение работы были открытым голосованием избраны делегаты на предстоящий Всероссийский Съезд учителей, который состоится в 1960-м году. Будущий съезд квалифицировался как «Первый Всероссийский съезд учителей». Учителя не собирались на подобный форум в течение последних 42-х лет (то есть с 1918 года). От Псковской области было избрано 11 делегатов:

1. Волкова Александра Ефимовна, Остров, директор вечерней школы;
2. Григорьева Ираида Михайловна, В.Луки, завуч школы-интерната;
3. Лозина Полина Георгиевна, заведующая Любятовской начальной школы;
4. Давтян Саркис Оганесович, директор школы № 12 г. Пскова;
5. Леонов Михаил Петрович, зав. Псковским ОБЛОНО;
6. Еремин Алексей Илларионович, обком профсоюза работников просвещения;
7. Каширина Лидия Никандровна, обком КПСС, отдел школ;
8. Куриченко Александра Васильевна, учитель математики;
9. Парамонов Виктор Павлович, учитель физики, химии, трудового обучения, Опочка;

10. Сидякина Анна Ивановна;
11. Силкин Николай Константинович, учитель русского языка и литературы, Себеж.

В качестве гостей съезда делегацию псковских учителей сопровождал Гордеев Виктор Васильевич, секретарь Псковского обкома КПСС.

Первый Всероссийский Съезд учителей работал с 6 по 9 июля 1960 года в Москве в Большом Кремлевском Дворце.

5. июля. С большим вниманием, теплотой и сердечностью встретила гостеприимная Москва посланцев советского учительства. Прямо при выходе из вагона нашу делегацию    встретили  пионеры   и  учителя   Сокольнического  района  города  Москвы   с   цветами   и   пожеланиями плодотворной работы на съезде, на своем транспорте отвезли нас в гостиницу, где все уже было приготовлено к встрече делегатов. Нигде никаких задержек: для каждой делегации отдельный стол регистрации, все приготовлено: удостоверение, значок участника съезда, памятка о работе съезда, памятные подарки.  1204 делегата от 1,9 миллиона учителей Российской Федерации, многочисленные гости (с каждой делегацией от партийных органов), из союзных республик и из-за рубежа.
6. июля. 10 часов утра. Зал Кремлевского Дворца заполнен до отказа. Съезд открывает старейшая   учительница   193-й   Московской   школы   Александра   Владимировна   Соколова. Избираются руководящие органы съезда: президиум, секретариат, редакционная и мандатная комиссии. Под бурные аплодисменты стоя избирается Почетный Президиум Съезда, в президиум приглашаются дорогие гости из социалистических стран и руководители делегаций союзных республик. Стоя, бурными аплодисментами встречают делегаты теплые слова приветствия Бюро ЦК КПСС по РСФСР и Совета Министров РСФСР. В нем звучит высокое признание той решающей  роли,  которую  сыграли  школа,   миллионная  учительская  армия  в  совершении культурной революции в нашей стране (в воспитании этого поколения людей, которое строило первое в мире социалистическое государство.

Утверждается повестка дня. С докладами выступают Министр просвещения РСФСР Афанасенко Евгений Иванович, академик Каиров Иван Андреевич, от ЦК ВЛКСМ - Павлов. В докладах поднимаются самые насущные проблемы, острые вопросы, выносятся на обсуждение делегатов предложения перестройки всей системы народного образования в сторону соединения обучения с общественно-полезным производительным трудом и усиления воспитательной работы школы.

Афанасенко отмечает, что в настоящее время (1960 г.) в 1-7 (8) классах учатся 12 миллионов детей. Жестко критикует учителей, которые не могут привить учащимся интерес к учебе, особенно в первом классе. Считает чуть ли не преступлением факт, что в текущем уч. году (1959 - 1960) в первых классах оставлено на второй год 93 300 детей по РФ. Такое недопустимо. Первостепенной задачей считает необходимость повышать качество работы в начальных классах и, соответственно, уровень подготовки педагогических кадров этого звена. Серьезные изменения должны произойти в обучении учащихся 5-8 классов. В школе не может быть ни одного учителя, не готовящего учащихся к жизни, к труду. Нужно освобождать школу от плохих учителей самым решительным образом. Считает необходимостью школ ежегодно отчитываться перед общественностью, родителями, готовить выставку и концертную программу. Учителям надо учиться искусству преподавания и воспитания. Учителю должна быть присуща педагогическая страстность. Урок должен быть пересмотрен в сторону максимальной активизации работы учащихся. Резко критикует затяжной опрос на уроке, учет не должен быть самоцелью, совершенствовать учет знаний, смелее вводить в старших классах форму зачетов. Необходимо: повысить преподавание литературы в сторону восприятия целостности произведений; роль семейного воспитания и ответственности родителей; теоретическую и практическую подготовку учителей - на новые высоты создания местных устойчивых кадров образцовой моральной чистоты и принципиальности; добиться, чтобы директора школ были учителями учителей. Пересмотреть работу учителей педагогических коллективов и педагогических советов в сторону расширения творчества и совершенствования образовательного процесса. Подчеркивалось, что инспектор остается государственным контролем работ школы, но он должен перестроить свою работу в сторону активизации творческих исканий, распространению передового опыта...

Я только выделил из доклада Афанасенко то, что, думаю, актуально на сегодняшний день.

Доклад Капровой был посвящен проблемам воспитания в системе образовательного процесса, доклад Павлова - комсомольской и пионерской работе в системе школьного образования. Начинаются прения.

Председательствующий сообщает: приветствовать съезд пришли юные пионеры столицы. Бурные аплодисменты. Звучат фанфары. Зал заполняют сотни ребят с поблескивающими радостью глазами в кумачовых галстуках с пышными букетами пестрых живых цветов. Как эхо звучит звонкий детский голос:

«Взвейтесь наши знамена красные,

В этих древних стенах Кремля!

Говорим мы сегодня: «Здравствуйте,

Дорогие учителя!..»

Слушали и сердце наполнялось радостью и гордостью за счастливое детство советских детей и за многое другое, что так или иначе импонировало невиданному трудовому энтузиазму поколений 60-х годов.

7, 8, 9 июля. Продолжаются прения по докладам. Страстные взволнованные выступления и приветственные речи гостей перемежаются с жесткой откровенной и обоснованной критикой в адрес всех инстанций, так или иначе причастных к школьным делам. Из 91 записавшегося в прениях выступило 60 человек. Особенно волнующим был последний день работы съезда, 9 июля. Около 12 часов стало известно, что на съезде выступит Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев, только что возвратившийся с заокеанского визита на Кубу.

12,15» После последнего выступления было принято решение прекратить прения и дать возможности выступить перед делегациями Генеральному Секретарю ЦК КПСС Никите Сергеевичу Хрущеву. Зал наполняется громом оваций, все встают при появлении в президиуме Хрущева, Аристова, Брежнева, Ворошилова, Козлова, Косыгина, Куусинена, Микояна, Суслова, Фурцевой. Руководители советского государства тепло приветствуют участников съезда. Все глубоко взволнованы, волнуется и оратор, учителя - строгие и придирчивые судьи. Зал рукоплещет так часто, что трудно говорить. «Это вы, славные народные учителя, не жалея сил и труда, пробуждаете в детях жажду к знаниям, любовь к труду, учите их верно служить своему народу, Социалистической Родине ... Примите же дорогие друзья, глубокую благодарность коммунистической партии и советского правительства за ваш благородный труд», - заканчивает Никита Сергеевич свою речь. Все встают и бурно рукоплещут. Делегация учителей направляется в президиум и вручает руководителям партии и правительства букеты живых цветов. Хрущев благодарит за внимание и тут же преподносит свой букет учительнице из делегатов. Затем отбирает цветы у руководителей партии и правительства и преподноси! их женщинам -делегаткам, тепло приветствуя каждую и пожимая руку под горячее одобрение многотысячного зала.

Съезд единодушно принимает резолюцию съезда и текст обращения Всероссийского съезда учителей к учителям всех стран мира со страстным призывом борьбы за мир, против холодной войны и гонки вооружений.

Мне рисуется выступление Твардовского актуальным до нашего и в наше время.

Из 60 выступивших в прениях особенно запомнилось выступление Александра Трифоновича Твардовского, встреченного бурными аплодисментами делегатов. Говорил он спокойно, образно и толково. Начал с того, как учился сам. Не было дров, не было бумаги, не было Академии педагогических наук, но и тогда работали выдающиеся учителя в школе. Называл по именам и отчествам своих учительниц, вспомнил, рассказал, как учительница читала «Ночь перед Рождеством» Гоголя и какие сильные эмоции возбудил^ у своих воспитанников. О значении преподавания литературы в школе говорил легко и образно, критически отмечая недостатки. Часы литературы должны быть часами воодушевления, эмоционального подъема, нравственного перерождения. Преподавание литературы, приобщение ее к духовной культуре должно действовать на эмоции и совершенствовать нравственность. Литература в школе и в жизни делает одно и то же — формирует человеческую личность. Со страниц литературы мы можем постигнуть то, что называется эстетикой труда, - нашему народу по счастью, как раз свойственно восхищение красивой работой, что очень важно не потерять. Дело преподавателя литературы покоится на трех «китах»: программа, учебник, учитель, при этом учителю принадлежит решающая роль.

Резко критикует недостатки в преподавании литературы. Не препарировать, не разбирать и собирать по частям литературное произведение, а давать его целостное восприятие. Как только чтение художественной и научной литературы становится обязанностью - пиши пропал. Если делается текстуальный разбор произведения (например, придумывание названий к главам), то мы делаем что-то вроде перемолотой кашицы, годной лишь в пищу болезненному человеку. Счастлив учитель, которому удается от простого чтения перейти потом к сложному чтению и анализу, не потеряв наслаждения литературным произведением. Программы и методические разработки преподавания литературы в школах вместо того, чтобы готовить нам читателей, готовят нам кадры нечитателей (к сожалению, мы писатели сами не мало а этом направлении потрудились). «Дайте мне Евгения Онегина» или что-нибудь художественное» - это страшный анекдот. На иное произведение программой отводится столько часов (до 20 и больше), что это приводит к такому текстуальному изучению, которое навсегда отбивает охоту к этой книге. Спору нет, Горький и Маяковский каждый по-своему хорош и велик. Но они не могут заменить всю советскую литературу и поэзию от ее начала до наших дней. Нельзя, чтобы молодежь не знала других писателей и поэтов.

Литература - могучая помощница учителя в обучении грамматике. Без овладения подлинным языком человек не может овладеть литературой, как и без нее овладеть родным языком. Я научился грамотно писать через чтение художественной литературы, не кончая средней общеобразовательной школы. Важно, чтобы со школьной скамьи понятия литературного языка завязывать в узелки (надеть шапку, но одеть ребенка, обуть туфли).

Учителям Твардовский пожелал всего доброго в школе и дома, смелых поисков и открытий в нашем живом благородном деле.

Министр просвещения Е.И. Афанасенко сообщает, что Президиум Верховного Совета РСФСР указом от 9 июля 1960 года за заслуги в области народного образования присвоил почетное звание заслуженного учителя школы РСФСР 539 участникам Всероссийского учительского съезда. Министерство просвещения РСФСР и республиканский комитет профсоюза работников просвещения высшей школы и научных учреждений решили наградить значком «Отличник народного просвещения» всех делегатов съезда, ранее не получивших этой награды. 20 делегатов съезда отмечены медалью К.Д. Ушинского. Съезд объявляется закрытым. Звучит овация и многоголосое «Ура».

Анализируя события 45-летней давности, перечитывая свои воспоминания, явно понимаешь, насколько далеко вперед планировалось развитие народного образования в нашей стране, как актуально и применимо к школьному делу многое по сегодняшний день. Многое повторяется и развивается применительно к сегодняшнему времени в других формах, каковыми теперь являются и называются эти формы непереводимым словом «ПРОЕКТЫ». Значит живут наработки Первого Всероссийского Съезда учителей в народном образовании и не только живут, но и развиваются. Жаль только, что Государство все дальше и настойчивее отпихивает от себя народное образование. Но продолжу о съезде.

9 июля. Съезд закончен. Но у каждого делегата и гостя на руках приглашение на правительственный прием. С трепетом входим в Тайницкий сад Кремля. Погода чудесная. 5 часов 30 минут. На боковой дорожке появляется группа людей, вышедшая каким-то тайным выходом из Кремля в Тайницкий сад. Узнаем членов Партии и Правительства. Столы с угощениями расставлены буквой П, в середине площадка со столами и стульями для членов Правительства. Трудно подобрать слова и охарактеризовать тот порыв благодарности и энтузиазма делегатов в эти минуты близости руководителей партии и правительства, влившихся в многотысячный коллектив без всякой охраны. К присутствующим вновь обращается Е.И. Афанасенко, говорит о большом значении закончившегося съезда, шутя предлагает самообслуживание, провозглашает здравицу в честь учителей, подходит к делегатам, чокается, обменивается репликами. Кругом веселое оживление. К нам подходит Анастас Иванович Микоян. «Доброго вам здоровья, Анастас Иванович, долгих лет жизни... Приезжайте к нам в Псков... Кто-то добавляет: «На рыбалку ...» Микоян благодарит нас и, шутя, замечает: «У меня одиннадцать внуков, хватит вам работы ...». Руководители Партии и Правительства среди нас, теплые рукопожатия, задушевные беседы, шутки переплетаются с тостами и пожеланиями. Вин не много, стопочки граммов на 50. Соки, фрукты, закуски. Седая учительница - старушка пробивается к Никите Сергеевичу. Учителя окружают их. Старушка обнимает Никиту Сергеевича и многократно целует. Хрущев улыбается, растроган. Она забирает Хрущева под руку и ведет вдоль столов, он берет стопку, чокается со всеми. «Приезжайте к нам в Псков, Никита Сергеевич ...». Наши слова тонут в потоке подобных приглашений. Поочередно к нам подходят товарищи Малиновский, Куусинен, Фурцева, Брежнев, Афанасенко. Десятки' рук протягиваются к ним через наши головы. Они беседуют с делегатами, обмениваются шутками, пишут автографы. Но вот руководители партии и правительства сели за свои столики, о чем-то совещаются довольно серьезно. Оживление и шум постепенно стихают. К микрофону подходит Леонид Ильич Брежнев. Он сообщает, что ЦК Партии и Совет Министров СССР приняли постановление наградить орденами и медалями Советского Союза всех учителей и работников народного образования, удостоенных чести быть избранными на Всероссийский съезд учителей, также участников республиканских учительских съездов. Буря оваций. Делегаты скандируют: «Спасибо, спасибо, спасибо ...» Чувствам людей нет предела. «Никите Сергеевичу звание заслуженного учителя» четко и громко слышится из гущи делегатов. Хрущев поднимает руку, подходит к микрофону, водворяется тишина. Никита Сергеевич тепло поздравляет всех награжденных, но тут же замечает, что награды носить не тяжело, что их надо заслужить самоотверженным трудом, оправдать, призывает нас к новому большому творческому подъему в деле образования и воспитания подрастающего поколения. «Заслуженного - Хрущеву? Нельзя, я не учитель».

Четыре часа правительственного приема закончены. Товарищ Афанасенко просит делегатов задержаться в Москве до 11 июля включительно. Время по-прежнему расписано по минутам. В дни работы съезда мы спешили в Кремль к девяти и возвращались в гостиницу поздно вечером. В перерывах и после вечерних заседаний знакомились с достопримечательностями и историческими памятниками Кремля, богатой выставкой поделок учащихся в Грановитой Палате. 10-11 июля -встречи с общественностью столицы, посещение музеев, мавзолея Ленина - Сталина, комнаты-квартиры музея Ленина в Кремле, магазинов. На всю жизнь в сердце отложилась теплота москвичей. Значок на груди «Участник Всероссийского учительского съезда» одинаково магически действовал на продавца, милиционера, экскурсовода, таксиста, к кому бы мы ни обратились. Простые незнакомые люди окружали, расспрашивали, поздравляли ... Нет теперь этого в народе, какая-то тоска гложет сердца людей.

11 июля. Мы снова приглашены в залы Кремлевского Дворца, кто куда, псковская делегация в числе других - в Грановитую Палату. Торжественно вручаются высокие награды Родины. Нет длинных речей, «благодарю, оправдаю, большое спасибо ...» ни у кого больше не получается, вот женщина приняла орден, порывается что-то сказать ... вместо слов подносит к глазам платок, возвращается на место. Принимая высокие награды, каждый из нас понимает: награжден не я, нет, эта награда (у меня орден «Знак Почета») принадлежит всем учителям, которых я представляю. С трибуны августовского совещания 1960 года и в последующих выступлениях перед учителями и общественностью всегда это подчеркивал, как и считаю по сегодняшний день,

На этих страницах я не описал и сотой части того, что впитала моя голова и сердце в эти исторические дни. Сейчас не принято вспоминать добром Хрущевское десятилетие. Но не все знают, что мудростью этого человека была предотвращена мировая война, нависшая над человечеством в шестидесятые годы. Отстоять мир было нелегко. С Хрущева началось время, когда мы, простые смертные, не боясь преследований могли говорить горькую правду кому угодно вслух. Я помню это время всеобщего потепления в обществе.

Не нужно фантазии, чтобы понять мой энтузиазм в работе во всех областях общественной жизни, соприкасающейся так или иначе с работой сельского учителя. В течение последующих за съездом лет моей работы в школе, выполнением общественных нагрузок стали интересоваться как путем изучения опыта работы, так и частыми проверками или просто ознакомлением с работой. Все мои уроки в школе стали открытыми. И раньше, все годы работы я придерживался такого принципа, поэтому никакая инспекторская проверка (в наше время об этом никто не знал) особенно не волновала. Но теперь бывало даже такое: придешь в школу, к тебе уже приехали из ОБЛОНО или института усовершенствования учителей. Заканчиваешь урок, выходишь из кабинета, а к тебе приехала целая группа (спецавтобус) учителей с методистом, спрашивают, в каком классе, по какому предмету следующий урок, и все (другой раз усесться негде) сидят на уроке, потом беседы, расспросы, с учениками разговаривают, знакомятся с работой, с оборудованием кабинета (тогда физико-химический, по типу, какой мною сделан и работает посейчас в 1-й школе, с добавлением только вытяжного шкафа в Заверняйке). То же -корреспонденты, работники РК КПСС, ОК КПСС (общественных нагрузок по-прежнему было много, но главные проверки и интерес партийные работники проявляли не только к школьной работе, но и к работе как секретаря партийной организации отделения совхоза). Где-то весной 1966 года в школу приехал секретарь ОК КПСС Иван Степанович (фамилию - боюсь соврать). Посидел на уроке. Поинтересовался моими нагрузками. Присутствовал на итоговом занятии политшколы актива отделения и учителей (без предупреждения!), ознакомился с работой как секретаря, даже с людьми на фермах разговаривал, интересовался моей работой. Летом еще раз посетил школу, осмотрел пришкольный участок, плодопитомник (в конце июля мы с мальчишками как раз занимались окулировкой сеянцев - это прививка почками во время второго сокодвижения), сад (129 деревьев, часть уже плодоносить начали). Спросил, где директор живет. Осмотрев усадьбу, сказал: «Вот бы школу так отделал ...». (Школьное здание было перестроено, собрано из трех школьных зданий, но внешне выглядело невзрачно, покрыто щепой, окна не покрашены). Уехал. Учебный год 1966-67 начался, как было принято в районе (как и на всей территории СССР) с августовской конференции, работу которой каждый год сопровождала выставка каждой школой своих экспонатов, включающих то, что учащиеся вырастили на пришкольных учебно-опытных участках и изделия технического творчества. В сентябре экспонаты участка поехали на выставку в Псков, организованную под открытым небом на базарной площади. В середине сентября в «Псковской Правде» был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР от 13 сентября 1966 года о награждении меня орденом Ленина. Как снег на голову! 20 ноября 1967 приказом по Опочецкому РОНО назначен директором Заверняйковской восьмилетней школы. Работу начал с приведения в порядок школьного здания, строительства отдельного здания столовой, ремонта школьного здания интерната и создания объединенного кабинета биология-химия со своей аудиотехникой (киноаппарат, фильмоскоп, эпидиаскоп) и отдельной лаборантской. Учебное кино уже в течение 10 лет вошло прекрасным учебным пособием в систему уроков по физике и химии, теперь по биологии и географии. На очереди были кабинеты истории и начальных классов, 1968-69 учебный год школа занималась по кабинетной системе по всем ведущим дисциплинам. Построена и стала работать школьная столовая. Горячее питание, дешевое из экологически чистой продукции (как теперь говорят) понравилось и ученикам и учителям. Привели в порядок школьное здание. Внутренний косметический ремонт делали своими силами с привлечением старшеклассников. Строительство утепленного тамбура с раздевалкой, ремонт печей и труб выполнил ремстройучасток. Внешнюю покраску сделали за счет средств самообложения через сельсовет. В «Красном Фронтовике» директором стал Маркварт Иван Эдуардович (Андреева Аркадия Ивановича взяли на повышение в Псков, в свиноводческий трест в качестве директора). Новый директор продолжил сотрудничество со школой в прежнем стиле. По опыту работы передовых школ высшими инстанциями народного образования было рекомендовано, затем в 70-е годы стало требованием, переход школ на кабинетную систему работы. Летом 1968 года эта работа коллективом школы была завершена, и 1968-69 учебный год Заверняйковская восьмилетка работала полностью по кабинетной системе обучения. В конце учебного года в школе был проведен День Директора и семинар опыта работы по кабинетной системе для председателей месткомов и профкомов школ района. Помню две противоположных реакции: директор школы № 4 Ульянов Василий Ульянович, пожимая мне руку, сказал многозначительно, как бы для всех: «Ну, Виктор Павлович, с кабинетной системой ты нас «перестрелял»! На что Звонков Алексей Петрович (директор Макушинской школы) отреагировал: «Подумаешь, в каждой школе это можно сделать», Василий Ульянович с сарказмом: «А ты сделай - и к тебе придем».

Задумки были большие. Маркварт Иван Эдуардович, посещая школу, настаивал: «Давай я тебе новую школу построю, типовую». На возражения о падении наполняемости уверенно говорил: «Буду! ученики». Когда утвердился в своем намерении, расшифровал свои планы: «Заверняйка - ведущее отделение (четыре фермы крупного рогатого скота, пятая - молодняк, всего до 470 голов) после Петровского». Соединю прямой дорогой «Заверняйку» и «Матвееве», на кормовой базе «Матвеева» в «Заверняйке» можно удвоить дойное стадо и буквально озолотить (его выражение) совхоз. Без школы люди сюда (в Заверняйку) не пойдут жить. Выход: развернуть строительство жилья и перевести сюда центральную усадьбу. За «Петровское» не боюсь, никуда не денется, боюсь за «Заверняйку»». Успел лишь заложить дорогу в проект и - беда! Скоропостижно умер. Через все отделение «Заверняйка» после Маркварта совхоз проложил гравийный большак, но дальше дело не пошло. Новый директор перенес базу жилищного строительства на центральную усадьбу. Так родилась улица Олимпийская. Школа в Заверняйке по наполняемости пошла на убыль. Так рухнули наши с Марквартом планы создания агрошколы, начатки которой были обещающими: школе был выделен трактор МТЗ с навесными, практически уже шло обучение мальчишек работе и изучению с/хоз техники.

В июле 1972 я внезапно (без всякого предупреждения!) свалился с инфарктом миокарда. Неделю пролежал дома. Медичка нашла мою болезнь как межреберный миозит (обострение) и вызвала скорую а 7-й кризисный день, увезли меня в больницу с давлением 80/40, и после капельницы состояние коллапса привело к потере сознания. Расписывают, что человек в момент смерти чуть ли не всю жизнь в мозгу заэкранит. Неправда это, одно мгновение и ты проваливаешься как в черную трубу. Спасибо Костровской Валентине Павловне, Орловой Ефросиний Егоровне, вытащили они меня на свет Божий и возвратили к жизни, а выходила родненькая супруга, из 91-го больничного - дня не было, чтобы она не приехала ко мне из Заверняйки, в то же время за меня исполняя функции директора школы. На работу, но уже в качестве учителя я вышел только в январе 1975-го. А в 1976 году Заверняйковскую школу по малочисленности учащихся (24 с 1 по 8 классы) закрыли. Совхозу школа стала не нужна (будем возить детей в город, что и делали, курсировал между Заверняйкой и Опочкой совхозный школьный автобус, рейсовые еще были: Опочка-Себеж, Себеж-Псков через Идрицу).

В 1976 работу нам с супругой дали переводом в Опочецкую вечернюю (сменную) школу (рабочей молодежи) с очно-заочной формой обучения. Молодежи тогда в вечерней школе училось много. Днем занимались в группах на предприятиях, по вечерам — в классах школы. За каждым учителем было закреплено по несколько предприятий, на которых мы выявляли рабочих, не имеющих среднего образования, и вовлекали в учебу. За мною в преподавании были закреплены группы при АТС, сельхозтехнике, ЖБК, ремзаводе, ремстройучастке, школе, профтехучилище. Физику преподавал как практик с большим стажем, биологию и химию как дипломированный специалист, историю как внештатный пропагандист, для которого история СССР и КПСС были необходимостью. С рабочей молодежью работать было нелегко, но интересно, в основном - по зачетной системе. Готовились, волновались при сдаче зачетов, на госэкзаменах - особенно. Многие, закончив среднюю школу (11 классов) поступали в техникумы, даже институты, и становились людьми «большого полета»!

В 1981 вышел на пенсию по возрасту (55 лет для ИОВ).

В 1983 пригласил поработать директор 1-й тогда восьмилетней школы города Осипов Е.И. сначала - воспитателем, затем перевел лаборантом кабинета физики и технических средств обучения. В течение лета и 1981 - 82 учебного года на общественных началах полностью переоборудовали физический кабинет в первой школе (шефство - по сегодняшний день), затем, кроме лаборантских работ по физике, внедрил в уроки по всем предметам использование в ходе урока показа фрагментов учебного кино. На стационаре держал киноаппаратуру в кабинетах: физики, биологии, географии, химии; в начальных классах - переносную киноаппаратуру; в каб. истории постоянную; пение (музыка), трудовое обучение - переносная аппаратура. Часть учителей, занимаясь в кружке кинодемонстраторов, получили права и освоили кинопоказ; для учащихся также вел кружок кинодемонстраторов со сдачей экзамена при фильмотеке и получением удостоверения кинодемонстратора - это были мои помощники. Бывало и такое: зарядишь киноаппаратуру фрагментом или фильмом у одного учителя, у другого и в нужный момент запускаешь фильмы. За учебный год мы выбирали в фильмотеке более 400 фильмов. Уроки с применением кино - это не киноурок, демонстрация кинофильма в нужном месте и в нужное время, с определенной целевой установкой (к изучению нового материала, к закреплению, к расширению знаний по изучаемой теме, к показу опытов и демонстраций, которые невозможно осуществить на уроке практически). Считаю, что взамен учебных кинофильмов школа пока на урок ничего не получала. Есть компьютеры, компьютерные классы, но это оторванные от обычного программного материала отдельные занятия, а не научное, учебное пособие по программе любого предмета (пока! В будущем должно все измениться, когда учебный материал будет заложен в программу компьютера, а последний будет в каждом учебном кабинете, и учитель может в любой момент урока «вызвать» учебный материал на экран). Или прямой просмотр учебных передач через спутниковые антенны.

Как лаборант, я обслуживал (ремонтировал, технически обслуживал) всю аудиотехнику школы (18 проигрывателей, 5 магнитофонов, усилители, радиоузел) вел школьные дискотеки и обслуживал применение технических средств на общешкольных мероприятиях. С большим интересом при большой наполняемости работали ребята со мною в фотокружке, до 40-50 человек, по краеведению, поисковой работе вокруг имени и подвига Тамары Калнин.

Уволился из 1-й школы в 1998 году, почувствовав, что справляться с нагрузкой становится тяжело по состоянию здоровья. Однако, 1-ую школу по-прежнему считаю своей, ну как бы, подшефной, и иду туда с желанием по каждой просьбе, чего бы она ни касалась.

Последние полтора года много сил и времени отдал представлению Опочецкого района в «Псковской Энциклопедии» по просьбе главного редактора, профессора Псковского политехнического института Лобачева Александра Илларионовича (написал более 80 статей) исключительно на общественных началах. Обработанный редакцией материал войдет дополнением во второе издание «Псковской Энциклопедии». Поступившие материалы в редакцию в 2005 году уаидят свет лишь в новом издании, которое планируется выпустить несколькими томами. Поэтому работа продолжается.

Как участник ВОВ 1941 - 1945 гг. выступаю перед учащимися школ города, член Пленума Совета ветеранов» Живу с деятельной нагрузкой для дома, семьи, в какой-то степени и для общества. Люблю работать и видеть результаты своего труда, чтобы ни делал. Труд свой измеряю не тем, что делал, а что сделал. И так - каждый день.